Три типа, три подхода

Хочу начать с того, о чем не раз уже говорилось на сегодняшнем обсуждении: на спектакле И. Дворецкого в зале действительно нет равнодушных. Когда я пытаюсь понять, в чем причина успеха этого спектакля, то очень грубо, для себя, отнюдь не с научных литературоведческих позиций объясняю это тем, что пьеса И. Дворецкого – не иллюстративное, а проблемное произведение, затрагивающее острые и важные вопросы, о которых многие раньше не задумывались. Разумеется, эти проблемы далеко не замыкаются в пределах одного ленинградского завода. Они возникают всюду, в том числе и в научных коллективах, о которых могу в какой-то мере судить. Приход «человека со стороны» или «людей со стороны» почти всегда создает драматическую ситуацию. Люди – носители определенных традиций и идей, и в столкновении людей подлинный художник угадывает конфликты, реально существующие в современном обществе. Нечто подобное я наблюдал несколько лет тому назад, когда группа «людей со стороны» – московских ученых – приехала в один из крупных научных центров страны. На новом месте они столкнулись со сложившейся организационной структурой и иерархией, с определенными научными догмами, традициями и предрассудками. Не удивительно, что вскоре началась острая борьба между двумя направлениями науки, которые персонифицировались в людях. Конфликт становился все острее. И хотя порой казалось, что дело в личных трениях, на самом деде речь шла о становлении новой важной области знания. Эта многолетняя борьба в конце концов завершилась победой «людей со стороны», созданием новых организационных структур, важными научными результатами, кадровыми передвижками. А спустя несколько лет победители столкнулись с проблемами, которые не смогли осилить. Они как бы израсходовали свою позитивную творческую энергию, во всяком случае, все в большей мере расходовали ее на научные фетиши, стремясь канонизировать свой метод исследования и свои организационные принципы. Одним словом, увлеклись приманками страстей пустых и неблагодарных. Мне кажется, что это произошло с ними отнюдь не потому, что они были недостаточно рационалистичны. Слаб оказался их моральный стержень.

Когда я смотрел спектакль по пьесе И. Дворецкого, эта история явственно вспомнилась мне. Несмотря на профессиональную специфику героев, пьеса, повторяю, имеет общезначимый современный смысл. Удача автора состоит, на мой взгляд, в том, что при большом числе действующих лиц главные идеи пьесы преломляются в одном образе – Чешкове. Кто же такой Чешков? Какие идеи он воплощает? Куда зовет?

Всем известно, что научно-техническая революция порождает новые требования к руководителю. Но перед драматургом все-таки есть некоторые альтернативы. Не знаю, законен ли тут столь рационалистический подход, но, видимо, все-таки можно говорить о двух основных вариантах конструирования подобного образа. Во-первых, это попытка создания идеального типа руководителя эпохи научно-технической революции, который наиболее адекватно воплощает в себе ее основные требования. Во-вторых, как реального персонажа, который уже существует в жизни.