Точность позиции и вкуса

Е. Сидоров, На пути к синтезу, «Современник», М. 1979, 335 стр.

Книга Евгения Сидорова имеет сугубо научное название. Но своим внешним видом она скорее напоминает изящный, карманного формата, стихотворный томик.

Это не монография, не книга статей, объединенных определенной темой. Это – сборник, причем составленный из материалов самых разнообразных, пестрых, порой неожиданных. Их объединяет личность автора и время. Думается, это немало.

Сейчас бытует термин – «критическая проза». То есть не проза критического направления и не беллетристика, вышедшая из-под пера критика. Имеется в виду собственно критика, написанная хорошо, добротно, как проза. Так вот сборник Сидорова скорее можно было бы назвать «критической лирикой».

Впрочем, в этой книге, рожденной «на страницах литературной периодики», зачастую затрагиваются вопросы, по сути, теоретического характера: положительный герой, идеальный герой, взаимосвязи героев и проч. Интересно читать о романе, но, по правде говоря, сугубо отвлеченные формулировки и суждения обычно мало задевают практиков. Им это не нужно. Им важно написать, а потом услыхать мнение о своей работе. Хотя это, разумеется, не только для них написано.

Гораздо более привлекает пристальный взгляд автора, нацеленный на самые книги, желание не только проникнуть в глубину их пласта, буря скважину или производя смелый разрез, но и сопоставить их с живой жизнью, понять, осмыслить и ее.

Бескомпромиссные нравственные коллизии В. Тендрякова, его драматические сшибки, обязательно художественно, психологически разработанные и мотивированные. Его позиция, его страсть. Важно утверждение Е. Сидорова: «По тропе, проложенной Тендряковым, часто идут другие прозаики…» Или анализ самого письма, самой фразы А. Ананьева, а также заострение внимания на том, что писатель прежде всего автобиографичен – в вещах и о войне, и о деревне. И вдруг – неожиданно – нахождение сходного, общего в творчестве В. Тендрякова и А. Ананьева.

Или внимательное рассматривание прозы В. Распутина. Хотя само цитируемое место из повести (о самоубийстве героини) не представляется мне безупречным («…Изнутри шло мерцание – как из жуткой красивой сказки… В уши набирался плеск – чистый, ласковый и подталкивающий, в нем звенели десятки, потом сотни, потом тысячи колокольчиков. И сзывали те колокольчики на праздник» и т. д.), но важна конечная мысль Е. Сидорова о том, что «Распутин, кажется, готов принять эстафету правдоискательства, исторически связывающую многие поколения русских писателей…».

Следует сказать, что немногие критики пишут сейчас и о прозе, и о стихах, и о театре. Большинство, как правило, придерживаются узкой специализации.

По-настоящему интересны и часто успешны попытки Е. Сидорова разобраться в современном стихотворном процессе – порою не в стихе, не в поэзии, а в позиции. Здесь мы встречаем множество остроумных, выверенных наблюдений и обобщений.

Говоря об одном нашем поэте, Е. Сидоров замечает вскользь, в скобках: «…о котором сегодня пишут больше, чем говорят».

Метко! Да, это наша беда. И как прежде в разные времена существовали так называемые «поэты для поэтов», так сейчас, бесспорно, есть «поэты для критиков».

Своевременны сами вопросы, поставленные Е. Сидоровым. Действительно, разве мы не знаем, что рецензии, статьи, особенно положительные, короче говоря – оценки в литературной печати порою ничего не значат, не решают, никто их не принимает в расчет, ибо все понимают, что они продиктованы какими-то побочными, не основными соображениями.

Е. Сидоров говорит об опасности «игры в несколько правд, которой время от времени предается наша текущая литературная критика». Он говорит об искусственности, нежизненности некоторых критических построений и утверждает, например, что для читателя «нет непроходимой пропасти между Рубцовым и Евтушенко, как не существовала она и для них самих, поэтов очень разного характера и традиций».

Желание и потребность иных все разложить по полочкам глубоко претит критику.

«Уж на что Быков или Бондарев в каждом своем произведении обращаются к кардинальным проблемам совести и человеческого долга, а все же они у нас «военные» писатели, а вот Юрий Трифонов – «нравственные искания», – замечает он с горькой иронией.

Сам Е. Сидоров, понятно, придерживается противоположных принципов. В своих поисках и оценках он прежде всего органичен, естествен. У него не может быть «разных… критериев по отношению к разным поэтам». Им прежде всего руководит точность позиции и вкуса.

Вот он пишет о Л. Мартынове, а буквально рядом – об А. Фатьянове. Трудно представить себе художников более несхожих. Всем нам известны раздражающие случаи, когда в одной и той же или в соседней статье того же автора благоденствуют совершенно несовместимые поэты (так и хочется увидать в скобочках, как в анкете: «ненужное зачеркнуть»). По сути, этим все и объясняется: обычно кто-то из них не поэт. Здесь же не только утверждается истинность обоих поэтов, но и видна не вызывающая сомнений душевная привязанность критика к тому и другому. Иначе говоря – широта вкуса, пристрастий.

Е. Сидоров очерчивает «силуэты» (так назван цикл коротких статей) ряда наших поэтов. При этом он не ограничивается наиболее известными именами, – для него не это главное. Он говорит и о недооцененных. О безвременно ушедшем из жизни лирике Сергее Дрофенко. О зрелых поэтах Владимире Леоновиче и Олеге Чухонцеве. Это не просто благородно, в этом забота о нашей литературе, желание видеть ее во всей полноте.

Вслед за критиком я тоже целиком процитирую стихотворение Владимира Леоновича, «поэта смелой индивидуальности и культуры»:

Сквозь дождь и дерево нагое

свет фонаря едва прошел, –

как ломкой золотой дугою

широкий вспыхнул ореол.

И поэтическое зренье

подобную имеет власть:

вся жизнь вокруг

стихотворенья

сомкнулась и переплелась.

Я вижу свет перед собою

и жизнь кругом – и вся она

и каждая черта – любовью

осмыслена, озарена.

Е. Сидоров отлично пишет о театре – смело, неожиданно, очень по-своему. Вообще это его очевидная страсть. Он пишет, изящно и в то же время широко, со вкусом, с деталями. Замечательно о духовом оркестре, «этой чисто русской «ностальгической» военной музыке». Или о том, что «Тригорин одержим в главном своем деле – в литературе. Остальное для него и не жизнь вовсе, а так, рыбная ловля…».

Статьи о «Чайке» и о «На дне», о фильме Г. Козинцева «Гамлет», о мгновениях кинематографа, как, впрочем, и большинство работ Е. Сидорова, – повод говорить о важном в жизни, повод, который всегда использует критик. Вот он пишет о «непосредственности», «простодушии» как важнейших чертах всякого большого художественного стиля. Я бы сказал прямее – искусства. О поисках формы и обязательной при этом естественности. О чувстве ответственности перед литературой, обществом, жизнью.

В «Приложении» к книге даны «Диалоги о поэзии». Точны эстетическая позиция критика, осознание задачи в диалоге с Е. Евтушенко. Критик выглядит убедительнее собеседника. Запоминаются беседы, столь разные, с Л. Мартыновым и Ю. Марцинкявичюсом.

К сожалению, этот жанр в дальнейшем помельчал. Теперешние печатные диалоги стали напоминать разговоры некоторых гоголевских персонажей с бесконечными повторениями имен-отчеств каждого. А ведь главное здесь, первейший залог успеха – умение интервьюера задать вопрос, ответ на который был бы интересен всем. Е. Сидоров это умеет.

В книге множество имен и произведений. Но ведь их еще больше в литературе.

В искусстве, как и в жизни, для того чтобы двигаться вперед, нужно твердо решить, что мы оставляем за спиной, а что берем с собою. Вот эту важнейшую для критики задачу ставит и талантливо старается разрешить (окончательный результат обычно становится известен позднее) Евгений Сидоров.

Мы то и дело с огорчением замечаем, как на наших глазах устаревают, а порой и умирают стихи и романы. Что поделаешь – время жестокая вещь. Тем более приятно, когда статьи критика, написанные для журнала или газеты десятилетие назад, и сейчас читаются с живым интересом. О разнообразии литературы и литературной жизни, о необходимости высоких критериев, доброжелательности и требовательности прежде всего напоминает эта книга и новые работы ее автора.