Теория в новой ситуации

Ниже печатаются статьи, которыми редакция заканчивает публикацию материалов советско-американского «круглого стола»по проблемам литературной теории, начатую в предыдущем номере.

Суждения Хиллиса Миллера, которые вызывают у меня немалое одобрение, поднимают две специфические проблемы, имеющие историческое значение для американской сегодняшней интеллектуальной (научной) жизни; это хочется отметить с самого начала, чтобы подчеркнуть тот факт, что интеллектуальные задачи не являются всеобщими и универсальными, а представляют собой выражение национальной ситуации. Возможно, поэтомусейчасэти проблемы не станут наиважнейшими для интеллектуальных споров в уникальной ситуации современного социализма; возможно, онипокаеще не кажутся вам насущными или даже в своей нынешней форме никогда не обретут для вас подобное качество, – но это говорит о том, что нам необходима определенная мера самоосознания наших собственных споров и собственной ситуации, в которой ваши знания (и также знания наших современников во всем мире) окажутся полезными тем, что вызовут к жизни целительный, хотя и временный, релятивизм.

Эти две проблемы, которые наряду с несколькими другими, судя по всему, весьма активно обсуждаются, касаются статуса теории, или, вернее, теорий, то есть множества современных теорий литературы и культуры, а также природы и функции так называемых канонов, перечня великих книг и самой идеи такого пантеона избранных классиков, который нашей задачей как критиков и преподавателей было бы хранить и увековечивать. Миллер глубоко раскрывает эти две проблемы, соотнося их с задачами чтения как такового. Он спрашивает себя (и нас): возможно ли, чтобы теории, предназначенные обострить индивидуальное прочтение, сделать его более напряженным, могли, при определенных обстоятельствах, увести нас от чтения конкретных текстов и сами по себе обрести для нас интерес и не зависящее от текста значение? Между тем его аргументы в защиту чтения, кажется, переносят некоторым образом центр тяжести и ценности обратно к тексту, не превращая последний при этом в канонический в старом смысле слова.

Следует уяснить, что по этим двум вопросам существует широкий прогрессивный консенсус либералов и левых среди североамериканских «гуманистов»и интеллектуалов: защита требований «теории»как таковой, если и не вместо канона, то наряду с ним, борьба за интересы преподавания (и право преподавать) Фуко или Леви-Стросса, Маркса или Адорно, Деррида или Бахтина наряду с обычными курсами Шекспира и Диккенса в основном воспринимались в середине 70-х годов как нечто положительное интеллектуальным левым крылом или авангардом, который вовсе не обязательно совпадал с теми, кто откровенно придерживался левых политических позиций и симпатий, хотя известная отдаленная связь тут имелась.