Теория литературно-художественной критики

В. И. Баранов, А. Г. Бочаров, Ю. И. Суровцев, Литературно-художественная критика, М., «Высшая школа», 1982, 208 с.

В рецензируемой книге отчетливо выделяются два самостоятельных плана.

С одной стороны, это студенческое пособие. Первое в нашей стране пособие, призванное явиться естественным и давно необходимым дополнением к уже существующим учебным изданиям по истории литературно – художественной критики. Преподносимые студентам – журналистам и филологам в рамках курса истории критики факты нуждаются в обобщении и теоретическом обосновании. Кроме того, студенты данных специальностей (часть которых, несомненно, изберет для себя в будущем именно профессиональную работу в критике) испытывают потребность в чисто практических рекомендациях. Разумеется, уже само по себе чтение и изучение статей Белинского, Добролюбова, А. Григорьева, Писарева и других способно вооружить читателя некоторыми творческими приемами. Но собственный опыт всегда фрагментарен. Уже это понятное обстоятельство, а также избирательность, определенная односторонность юношеского восприятия, юношеских вкусов обуславливают настоятельную потребность для студентов в систематическом курсе «поэтики критики». Такой курс составляет основу данной книги. А как пишут ее авторы, «логическим продолжением работ по истории и методологии критики стало учебное пособие по теориикритики…» (стр. 4).

Издав свою книгу в качестве пособия, авторы – три известных советских литературоведа – не сочли нужным специально оговорить, что их труд имеет не только учебно-методическое значение. Между тем в работе явно наличествует «второй план»: ее содержание выходит за рамки учебного пособия. Перед читателем, как становится понятно после знакомства с книгой, своеобразная монография по теории критики, развивающая самобытную концепцию данного общественного явления.

Отмеченную двупланность книги «Литературно-художественная критика» было бы, думается, неправомерно упускать из виду при ее разборе и оценке.

Здесь, несомненно, присутствуют все основные необходимые компоненты вузовского учебного пособия. Студенты, конечно, должны получить развернутое представление о тех трех аспектах, на которых решили сосредоточиться авторы, – «критика, рассматриваемая как социальное явление, социальный фактор и «институт» («социология» критики); критика, рассматриваемая как деятельность («гносеология» критики); критика, рассматриваемая как разнообразная система форм, жанров, стилей («поэтика» критики)» (стр. 5). Каждый из этих трех аспектов описывается с необходимой конкретностью: практическая нацеленность сообщаемых читателю-студенту сведений, как правило, ясно ощутима. Так, стремление пробудить в студентах чисто практические умения заметно у авторов, когда они обращаются к третьему аспекту рассмотрения – наиболее важному, на наш взгляд, в пособии такого рода. Например, в рамках специальной главы рассматриваются жанры литературно-художественной критики. При этом трем «опорным» (по терминологии авторов) ее жанрам – рецензии, статье, творческому портрету – уделено специальное внимание. Подробно рассказывается, какие реальные разновидности имеет в критике ее «первичный» жанр – рецензия» (стр. 142 и далее), описываются «статья и ее разновидности» (стр. 154 и далее), обсуждаются способы обрисовки «индивидуальности художника в жанре «творческого портрета» (стр. 170 и далее)… Разговор об этом ведется ясно, живо и – весьма увлеченно!

Здесь уместно напомнить, что все три автора книги на протяжении многих лет совмещают исследовательскую филологическую деятельность с работой профессиональных критиков. Думается, с этим обстоятельством как-то связано то, что разделы, посвященные «творческой лаборатории» критика, выполнены в книге особенно заинтересованно и порою поистине мастерски. Формулировки здесь отличаются Особой компактностью и четкостью, что весьма важно для учебного пособия. Авторы даже графически выделили в структуре пособия ряд кратких (как в терминологическом словаре) дефинитивных очерков. Таковы (в разделе о статье) очерки «Теоретическая статья», «Юбилейная статья», «Эссе» и др. При всей внутренней завершенности и, следовательно, смысловой автономности, эти маленькие очерки связаны между собой, а также органически включены в общий контекст главы о жанрах критики. В книге можно было бы указать и еще целый ряд примеров удачной и методически продуманной подачи материала. Короче говоря, авторский коллектив, создавший пособие, был хорошо внутренне подготовлен к исполнению данной творческой работы.

Многие особенности рецензируемого труда вытекают, по всей видимости, из наличия в нем того «второго плана», о котором уже говорилось. Нередко суждения, составляющие по сути своей элементы излагаемой в книге концепции теории критики, непосредственно «работают» также на учебно-познавательную цель труда. Например, характеризуя «теоретическую статью», авторы подчеркивают, что ее функция – «постановка вопросов теории на современном художественном материале. Стилевая доминанта – чаще всего язык научной речи, во всяком случае близкий ей»; говорится даже, «что, несмотря на публицистическую актуальность проблематики, эти: статьи в большей мере достояние науки: теории литературы, эстетики и т. д.» (стр. 160). А про эссе говорится, что это «как бы другой полюс в диапазоне разновидностей жанра» (сравнительно со статьей теоретической); что эссе свойственно «стремление к особой художественности, – вот почему авторами эссе часто выступают сами мастера искусств: их субъективные взгляды явственно доминируют над научной обоснованностью выводов…» (стр. 161). Речь идет, как видим, о глобальном теоретическом вопросе – о взаимоотношении критики с наукой, с одной стороны, и с искусством – с другой. Суждения, подобные цитированным, разумеется, содержат весьма важную для обучаемых информацию. Сложность, однако, в том, что в иных местах книги авторы вновь и вновь возобновляют обсуждение вопроса о соотношении критики с научной и художественной деятельностью. При этом они нетипичным для учебного издания образом сталкивают многочисленные точки зрения и варьируют ракурсы рассмотрения проблемы.

Разумеется, четкость ответа не должна входить в противоречие с реальной сложностью предмета даже в учебном пособии. Но и в глобальной, дискутируемой между методологами проблеме можно наметить акценты! Например, в отношениях науки и критики. Ведь не существует «математической критики», «химической критики» или, скажем, критики «биологической». А вот рядом с искусствознанием, с литературоведением живет издревле литературно-художественная критика. И это «соседство» – принципиальная особенность наук искусствоведческого цикла! Пусть бы задумались студенты: есть профессиональные литературные критики, есть критики искусства, хотя невообразимы люди, которые сделали бы своей профессией качественную оценку естественнонаучных (природных) или научно-технических феноменов. (Полемика между учеными, их взаимное «критикование», разумеется, бытует и » среде естественников, и в среде гуманитариев, но научная полемика не есть некий самостоятельный жанр!) Литературно-художественная критика, следовательно, уникальное жанровое образование, и теория этого жанра должна четко осознавать данную уникальность.

Авторы пособия, напротив, несколько приглушают ощущение жанровой уникальности критики, проводя в своей концепции ту общую идею, что критика – форма журналистской работы. По их словам, «критику – как особую профессию – исторически создала пресса, причем не столько специальная научная, внутри которой собственно критика и научные изыскания в области искусства долго существовали рядом и неразделенно, а общая, рассчитанная на интерес более или менее широкой публики» (стр. 18). Иллюстрируя этот тезис, авторы напоминают, что профессиональная русская критика действительно началась в XVIII веке, «по сути дела», не из «литературных споров», не «в ученых сочинениях, стихотворных письмах-посланиях у Ломоносова, Сумарокова, Тредиаковского», а именно в прессе – «на страницах журналов, организованных в конце XVIII в. Новиковым, Крыловым, Карамзиным» (там же). Немного далее говорится о том, что критика принадлежит «общей прессе» и благодаря своей «публицистичности» она рекомендует, «навязывает» читателю свою точку зрения…» (стр. 24). Получается, что критика (несмотря на то, что ее теоретические статьи, как говорится на стр. 160,…»достояние науки»), «по сути дела», все же не наука, а журналистика. Возражать против этого последнего не приходится уже потому, что журналистика – исключительно широкое понятие. Так, научная журналистика, несомненно, реальна. Но это не критика, а популяризация.

Популяризация науки, как известно, кое в чем с критикой схожа: она тоже соотнесена с «академическим» научным познанием и тоже имеет своим основным адресатом не ученую аудиторию, а «публику» – широкого читателя. Конечно, идеи литературоведения, искусствознания можно популяризировать с таким же успехом, что и идеи математики, физики и т. п., воодушевляясь при этом публицистическим пафосом. Но хотя и популяризация, и критика внешне похожи, это все же разные виды творческой работы.

По понятным причинам журналист – популяризатор науки буквально «не имеет права» входить в противоречие с современными научными данными. Критики же нередко позволяют себе крайнее филологическое «своенравие». К этому обстоятельству можно по-разному относиться, но остается фактом, что в реальной истории критики засвидетельствовано значительное число весьма субъективных теоретико – и историко-литературных концепций, суждений и оценок, принадлежащих порою и весьма крупным критикам (в том числе, между прочим, и талантливым современным авторам). При этом если для популяризатора субъективизм заведомо губителен, то те произведения критика, основное содержание которых идет вразрез с научными литературоведческими данными (таковы, например, известные статьи Писарева о Пушкине), могут все же иметь свою культурную ценность.

Вопрос о том, почему, собственно, такое порою возможно, заслуживает специального внимания именно в издании, адресованном будущим критикам. К сожалению, он как-то не заинтересовал авторов. В результате в книге сложилась любопытная ситуация. В соответствующем месте (в разделе «Диалектика объективного и субъективного в критическом суждении») авторы четко формулируют важный методологический тезис: «Критика в целом должна быть объективной…» (стр. 79). Но только что, всего страницей выше, в пособии были сообщены кое-какие расширяющие студенческую эрудицию сведения: о «суровой критике» Белинским «Горя от ума», Добролюбовым «Униженных и оскорбленных», Чернышевским «Бедности не порок»… Причем сообщенные экстравагантные факты, образующие видимое противоречие с требованием объективности критики, не разъясняются, а лишь сопровождены такой, способной внести в студенческие умы дополнительное смятение, фразой: «Нужно сказать, что критика вообще более строга к значительным произведениям, чем история литературы» (стр. 78). Здесь снова вспоминается двойная природа рецензируемой книги. Перед нами, вероятно, исследовательское проходное наблюдение. Но в контексте пособия его легко понять как «рецепт»! И трудно будет осуждать того молодого начинающего рецензента, которому врежется в память данная фраза, подкрепленная «классическими примерами» вроде писаревского… Да простится нам шутливый тон, однако что, если кто-то возжелает по праву критика, а не историка литературы «строго» отнестись к какому-нибудь «значительному произведению»? Простой декларацией «Будь объективен!» охоту к таким занятиям не предотвратишь…

В другом месте подчеркивается недопустимость одной формы субъективизма – «захваливания, снисходительного отношения к идейно-художественным просчетам, к взаимовозвеличению по приятельским и групповым связям» (стр. 153), к рекламированию мнимых эстетических ценностей, «дутых величин» (стр. 190). Жаль, что кратко говорится о субъективизме противоположного типа – то есть о несправедливых отрицательных оценках, даваемых рецензентом художественным произведениям. А за этим тоже часто стоят и групповщина, и приятельство.

Авторы пособия в рамках специального раздела рассматривают вопрос, является ли критика художественным творчеством, жанром художественной литературы и по существу разрешают его негативно. «Не будучи литературой, художеством в прямом смысле слова, критика пользуется элементами художественности в той мере, в какой пользуется этим арсеналом публицистика вообще» (стр. 41), – утверждают они в заключение. Отождествление критики с публицистикой, как и растворение ее в журналистике, вероятно, небесспорно. Но специфична в авторской концепции и трактовка проблемы художественности. С одной стороны, вопрос ставится в книге весьма (пожалуй, даже чересчур) широко: подробно обсуждается место критики «в мире художественной культуры» (стр. 14 – 20). С другой, художественность истолковывается несколько сужено; она едва ли не отождествляется с образностью; по афористической формуле авторов, «критику необходимо включать образ в мысль» (стр. 47). При этом, как явствует далее из примеров, авторы разумеют под образностью картинность, иносказательность и использование тропов. Но так ли уж необходимы именно данные средства критику? Он может ни разу не прибегнуть к ним в статье! Однако в статье, если это настоящая талантливая критика, очевидно, должен быть, тем не менее, создан целостный образ рассматриваемого произведения.

Академическое литературоведение тоже может использовать тропы и прибегать по ходу дела к картинности, но оно познает свой объект, как и всякая наука, путем анализа. В критике же преобладают синтетические суждения, которые нередко тоже именуются здесь «анализом», хотя имеют, конечно, иную природу. Критик, разумеется, может и должен оперировать терминами науки. Но литературовед исследует, применяя специальные методики. Критик же основывается преимущественно на своей интуиции и пропускает интуитивные впечатления через эстетическое сознание. Даже если его впечатления облечены в правильно употребленные литературоведческие термины, даже если они содержат блестящие, имеющие научное значение «прозрения», – все равно позади у критика пролегла иная дорога, чем у исследователя! Иное «лицо» и у критической статьи – она представляет собой образно-ассоциативный «микрокосм», по строению своему (а не только по «элементам»!) напоминающий действительно художественное произведение. Если, конечно, это талантливая критика.

Анализируя вопрос о соотношении критики с научной и художественной деятельностью, авторы привлекли в числе других точку зрения, изложенную в «Советском энциклопедическом словаре». Там говорится, что критика – «область литературного творчества на грани искусства и науки о литературе (литературоведения)» (стр. 22). В пособии нет акцента на данном суждении – авторы предпочитают фокусировать внимание на присутствующем в критике публицистическом начале, на ее бытовании в прессе и т. п. Но вряд ли можно, на наш взгляд, сказать об уникальности литературно-художественной критики как жанровой системы более точно и компактно, чем это сделано в приведенной цитате.

Высказав свою точку зрения на подобные дискуссионные вопросы, авторы книги вряд ли сумели окончательно «закрыть» их. Точно так же и наши возражения – не более как позитивный творческий спор. Спор с талантливо написанной, теоретически взвешенной и весьма актуальной работой, издание которой, безусловно, – заметное явление в нашей вузовской педагогике.

г. Таллин