№1, 1982/В творческой мастерской

Сюжет, сюжет…

Сперва лишь намек на сюжет, мгновенный, почти неуловимый проблеск его, который, быть может, угаснет, даже не обещав повториться. Вряд ли кто скажет, чудо или не чудо это – рождение сюжета, но всякий раз, когда в голове, как в материнском нутре, до ощутимости живо шевельнется первая мысль о возможном рассказе, на душе долго держится благость.

Вслед за радостным изумлением, глядишь, наступит унылая повседневность, по чеховскому выражению – обыденщина, но где-то глубоко в сознании, вернее, в подсознании – знаешь по опыту – независимо от того, чем живешь сию минуту, подспудно, как бы сам собой вынашивается сюжет. Правда, еще слаб, младенчески невнятен, и нужен срок, чтобы он, если его не перешибет прежде времени другой, ну, скажем, более сильный и захватывающий, мог в полный голос заявить о своем праве на жизнь.

Вот он вроде бы утвердился – кажется, немедля садись и пиши. Не тут-то было. Чем сюжет интереснее, тем он упорнее требует, чтобы его мысленно «прокрутили», и не раз, не два, а стократ и больше. И все же понять и объяснить его природу до конца невозможно. Сколько ни разбирай, не возьмешь в толк, по каким законам возникает, развивается и материализуется этот самый сюжет.

Что же он такое – озарение? Или всего-навсего оптимальный выбор формы художественного воплощения жизненной первоосновы произведения?

Итак, сюжет!.. Сюжет?!

Иные авторы – приходилось слышать – говорят о нем пренебрежительно, некоторые, настроенные полемически, – с сокрушительным сарказмом. Изображение «потока жизни», как бы даже методологически отрицающее сюжетное начале, видать, считается у них своего рода гарантией читательского доверия. Верно, увлечение документальной прозой, мода на мемуарную литературу подорвали репутацию сюжета, но если судить по произведениям последних лет, сюжет переживает стадию реабилитации.

Да и кому особенно хочется искать и сто раз «прокручивать» наиболее подходящее к теме композиционное решение, – ведь она в свою очередь потребует поиска соответствующей закономерной согласованности между частями, стилистических и интонационных связей внутри частей и т. д.

А после соразмещения частей и звеньев – чем дальше в лес, тем больше дров! – возникает вопрос: «Как писать?» Как достичь конструктивной цельности в данном случае, когда уже, пускай по малому опыту, знаешь, что стойкость каркаса произведения зависит не только от подбора ритма, интонации, а порой от одного-единственного точно найденного слова, даже от паузы, если она занимает именно свое место.

Как защитник сюжета признаюсь, что он для меня – затравка и плацдарм для последующего широкого охвата материала. Если затравка действенна, не нужно даже проверять, есть ли в ней внутренняя потребность. От первой искры происходит возгорание горючей массы, конечно, если материал накоплен. Тогда-то все существо твое, прежде всего воображение, намять, интуиция – то, что не поддается физическому измерению, – начинает работать на сюжет.

Так быстро обрел контурные очертания, к примеру, сюжет повести «Высокая кровь». Короткая, полуминутой длительности картинка, промелькнувшая за окном электрички, – на железнодорожном переезде, у шлагбаума, стоял в каком-то зловещем оцепенении самосвал с наращенным кузовом, в котором жалясь друг к дружке две некрупные лошади, – стала затравкой такой, что мне почудилось, будто пуля чиркнула поперек сердца.

В детстве мне довелось видеть много классных лошадей, среди них были и знаменитые ипподромные бойцы. Я их видел издали, с трибун гарнизонного ипподрома, и видел вблизи, когда конюх или жокей подпускал нас, пацанов, к своим горделивым и норовистым питомцам. Первый в жизни сильнейший ушиб я получил, слетев с горячей лошади…

А тут, за шлагбаумом, я увидел двух беспородных рабочих конишек, проселочную разбитую дорогу, невыразительную знойную даль и белесое небо.

Цитировать

Кашафутдинов, И. Сюжет, сюжет… / И. Кашафутдинов // Вопросы литературы. - 1982 - №1. - C. 210-214
Копировать