Судьбы исторической драмы
В. Айзенштадт, Русская советская историческая драматургия, ч. 1, 1917 – 1929 гг., Харьков, 1969, 139 стр.
Хорошо, когда высшие учебные заведения, помимо ученых записок, выпускают книги своих преподавателей. В вузах работают квалифицированнейшие педагоги, и очень обидно, что не всегда их знания, опыт, талант выходят за пределы стен студенческой аудитории, не реализуются в печатную продукцию.
В прошлом году Харьковский институт культуры издал небольшую по объему книгу доцента В. Айзенштадта «Русская советская историческая драматургия». И, право, это издание заслуживает добрых слов.
Прежде всего интересен сам представленный в книге материал: наряду с известными пьесами названы и разобраны такие, о которых и специалисты не всегда осведомлены. Между тем широкий фон дает возможность лучше понять и оценить все то, что на. ном выделяется.
Великая Октябрьская социалистическая революция, потрясшая до основания всю Россию, утвердившая новый социальный строй, естественно, вызвала повышенный интерес к прошлому. И сторонники революции, и ее противники стремились увидеть, понять и оценить те силы, которые ей предшествовали, способствовали становлению и развитию революционного движения. Отсюда возникал интерес к Степану Разину, к Емельяну Пугачеву, к декабристам, героям Великой французской революции, Парижской коммуны. И тем же был порожден интерес к силам, противостоящим революционному действию, к реакционерам всех мастей – от королей и царей до полицейских, политических провокаторов и авантюристов. Другое дело, как н с каких политических позиций эти фигуры подавались.
Кажется, автор книги ухватил главное в исторической драматургии послереволюционных лет. При разности талантов и художественных пристрастий драматургов, при упрощенности и огрубленности многих произведений в них прежде всего говорилось о социальной, политической, классовой борьбе, о классовой ненависти угнетенных к угнетателям, то есть как раз о том, что составляло стержень мировой истории. А. В. Луначарский полагал, что для драматурга-марксиста путеводной звездой в понимании истории человечества должна быть борьба классов. Однако эта борьба должна «превращаться на глазах у зрителя в борьбу представителей этих классов, их вождей или их рядовых, но, во всяком случае, личностей, полных жизни и крови, характеризующих метко и полно целую полосу общественных явлений» 1. Пьесы самого Луначарского «Оливер Кромвель», «Фома Кампанелла» вполне удовлетворяют этому условию.
Заявить об этом важно тем более потому, что историческая драматургия вызывала ожесточенные споры. С одной стороны, А. М. Горький считал необходимым создавать инсценировки, охватывающие всю историю культуры – от зарождения первобытных ремесел. При этом Горький подчеркивал необходимость обращения к выдающимся историческим личностям, будь то Лавуазье, Данте, Эдисон или Уайт. С другой стороны, П. М. Керженцев, как и другие теоретики и практики Пролеткульта, полагал, что выдающийся человек не может быть героем трагедии, написанной писателем, считающим себя пролетарским. В трагедии, драме и комедии в качестве героя должен быть выведен человек массы, не Спартак, а один из тысяч рабов, участвовавших в восстании. Советская историческая драма, утверждал Керженцев, должна противостоять историческим произведениям Вальтера Скотта, А. Дюма-отца, В. Гюго, А. С. Пушкина, Л. Н. Толстого. Сама идея утверждения героя, да еще героя – выходца из привилегированных классов, есть идея буржуазная. В пьесе В. Каменского «Степан Разин» действует казацкая вольница, народная стихия, ставящая своей единственной задачей разрушение.
Советская историческая драма первых пореволюционных лет испытывала различные идейно-художественные воздействия. Но указания Луначарского и его собственная драматургическая практика кажутся наиболее значительными и верными. Характерно, что в его пьесах показаны не просто две противоборствующие силы, не только два класса, но широкая атмосфера социальных отношений.
Создатели советской исторической драмы, бесспорно, совершали ошибки, иногда грубо социологизировали, часто модернизировали сложные исторические процессы и характеры, подгоняли факты истории к конъюнктурным требованиям момента. Но в то же время они сразу отказались от буржуазно-декадентских посылок, согласно которым исторический процесс идет по замкнутому кругу, социальная борьба бессмысленна, ничего не в силах изменить. Советская историческая драма в своих лучших образцах оптимистична, утверждает веру в победу народа над угнетателями. Она несет подлинно гуманистические идеи, связывая их с демократией, то есть с народовластием.
Во многих пьесах на исторические темы прямо перебрасывались мостки к современным событиям. Так, пьеса А. Субботина «71-й год» заканчивалась словами: «Французская буржуазия в крови коммунаров, женщин и детей утопила знамя коммуны, но оно снова вспыхнуло… еще ярче, еще сильнее, еще величественнее… Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» 2.
При всех художественных недостатках и слабостях первые советские пьесы на историческую тему прославляли тех, кто начал борьбу за революционное переустройство общества. И этого никогда не должно забывать. Иные из этих пьес, прежде всего принадлежащие перу А. В. Луначарского, отличались значительными литературно-театральными достоинствами. Думаю, что ими могли бы заинтересоваться современные театры. Право, у нас не так много социальных трагедий, чтобы сбрасывать со счетов имеющиеся.
Конечно, советским историческим пьесам противостояли вещи антиреволюционные по своей направленности, например»Огни святого Доменика» Е. Замятина.
Большое внимание уделяет автор книги пьесам – историческим хроникам, в большом числе появившимся на следующем этапе советского театра – в 20-е годы. Он справедливо полагает, что на их базе выросло документальное направление в драматургии, получившее сейчас такое широкое распространение.
Бесспорно, иные драматические хроники имели спекулятивный характер, стремились прежде всего представить любовные утехи царей и их приближенных. Большую активность в создании таких пьес проявили Д. Смолин и Н. Лернер. Но большая часть пьес-хроник обращалась к подлинно значительным событиям. Причина, но которой хроники заняли заметное место в репертуаре, очевидна. Если в первые годы советской власти искусство стремилось к космичности, чувствовало себя ответственным за все человечество, если мировая революция казалась стоящей на пороге, то теперь, после гражданской войны, когда страна приступила к мирному строительству, хотелось особенно внимательно присмотреться к прошедшим годам, понять законы революционного развития. Факты и документы при этом приобретали особое значение. Пьесы пишутся так, что в них зачастую ведущую роль играли подлинные события и действительные речи исторически-конкретных лиц. На определенном этапе в этом был заключен положительный момент. Драматурги и театры выходили к реальной действительности, оперировали жизненно достоверным материалом. Хроника связывала театры с историческим документом, воспитывала у театров уважение к нему. Но при этом наиболее талантливые драматурги умели подниматься до подлинных обобщений, раскрывали психологию сценических образов.
Особое внимание автор книги уделяет пьесе К. Тренева «Пугачевщина». Справедливо он обращает внимание на название: не «Пугачев», а «Пугачевщина» – народное восстание, народная война, выдвигающая героев и руководителей. Во времена Екатерины II положение в крепостнической России было таково, что малейшей искры довольно – и займется пожар. И тут дело не столько в самой личности Пугачева, выдававшего себя за убитого императора, сколько в удобном предлоге, чтобы начать восстание. Тренев даже излишне опрощает и обытовляет образ Пугачева, придает ему хлестаковские черты. Но по мере развития событий герой все более политически зреет, все яснее понимает силу и слабости движения.
Конечно, Тренев обращался к историческим трудам, в том числе к книгам М. Н. Покровского, но, вероятно, главным источником, которым он пользовался, была пушкинская «История Пугачева», отсюда и пушкинское понимание исторического процесса: судьба человеческая – судьба народная.
Пьеса Тренева имела не слишком счастливую сценическую судьбу: спектакль Московского Художественного академического театра не был удачен, не имел успеха у публики. До конца дней Тренев считал «Пугачевщину» лучшей своей пьесой и был в обиде на театр. Автор книги тоже высоко оценивает пьесу, но если это так, может быть, стоило сказать, что «Пугачевщина» не устарела, что ее можно играть и сегодня, хотя, конечно, какие-то коррективы в пьесу, может быть, режиссер и внесет.
В. Айзенштадт – задиристый автор, он, стремясь к истине, спорит со многими исследователями. И это хорошо, тем более, что спор ведется корректный и доказательный. Только один оппонент кажется несерьезным – это Д. Иловайский. Верно, что некоторые его работы благодаря обилию фактического материала сохранили свое значение до ваших дней. Но автор книги ведет полемику с гимназическим курсом – сочинением, написанным под флагом официозности. Право, это не предмет для спора. Такие вещи ученые отбрасывают и с автором не затевают полемики.
А в общем, В. Айзенштадт написал интересную по материалу, убедительную книгу. Чуть-чуть излишне академическую. Он рассматривает пьесы только в их исторической ретроспективе, не желая видеть их в сегодняшнем театре; исключение делается только для «Заговора императрицы» А. Толстого и П. Щеголева, и то потому, что эта пьеса поставлена в Московском театре имени Гоголя. А между тем есть, как кажется, и другие пьесы, могущие сейчас идти на сценических подмостках.