Система лирических жанров
Витас Арешка, Литовская советская лирика, Вильнюс, «Вага», 1983, 488 с. (на литовском языке).
Витас Арешка – один из наиболее активных, авторитетных литовских критиков-литературоведов. Его перу принадлежат критические исследования по проблеме традиций и новаторства в литовской советской поэзии, монографии о Саломее Нерис и Теофилисе Тильвитисе. Новая книга, «Литовская советская лирика», – это и плод многолетних исследований, и синтез всей творческой деятельности критика.
Исследования, посвященные литовской лирике, чаще всего рассматривают предмет с точки зрения течений и направлений, поэтики и стихосложения (работы В. Кубилюса, В. Дауётите, Ю. Гирдзияускаса). В книге «Литовская советская лирика» В. Арешка поставил перед собой задачу раскрыть жанровое многообразие лирики, тем самым, явившись во многих отношениях первопроходцем: ему впервые пришлось охарактеризовать жанровую систему литовской лирики, дать терминологию и классификацию.
Пока не исследованы жанровые традиции национальной поэзии, создание жанровой системы литовской лирики представляет известный риск – автору грозит опасность затеряться в лабиринте индивидуальных форм и их модификаций. Однако В. Арешке удалось избежать этой опасности. Давая характеристику и оценку творчества более сотни поэтов (это почти четыре сотни сборников лирики, выпущенных в 1940 – 1981 годах), он показал, как взаимодействуют различные жанровые формы. Каким образом сочетаются здесь типологический и исторический методы, жанр и поэтическая индивидуальность?
Классификацию типов лирики в советском литературоведении нельзя назвать устоявшейся. Это понятие В. Арешка строго связывает «с жанровым аспектом или ориентацией на какую-либо жанровую традицию» (стр. 80). Он ищет такую основу для классификации лирики, которая соединила бы «ситуацию высказывания, способ и стиль выражения лирического субъекта, язык – все это в связи с традицией жанра» (стр. 85). Опираясь на такой, можно сказать, комплексный взгляд, автор выделяет четыре типа лирики, уточняя их терминологию: песенный, манифестационный, нарративный (повествовательный), медитативный. Тип лирики способен приобретать и статус жанра (не в этом ли смысле упоминается «новый жанр манифестационной лирики»?), однако это не столько жанр, сколько жанровая и стилистическая тенденция. Каждый тип лирики по-своему окрашивает почти все поэтические жанры, но господствует только в определенной их группе; таким образом, здесь «может выявиться любая жанровая традиция» (стр. 86). Наконец, те же самые жанры, в зависимости от творческой индивидуальности, могут быть связаны с различными типами лирики. Следовательно, для того чтобы методически раскрыть сами лирические типы и их жанровое многообразие, вряд ли стоило сравнивать примеры из творчества разных поэтов: вместо цельного представления о значительной поэтической индивидуальности она была бы раздроблена по нескольким разделам.
Однако, будучи темпераментным критиком, В. Арешка не увлекается чисто академическим исследованием: разбираемые категории для него лишь средство выяснения жанрового диапазона литовской советской лирики. Так книга становится ближе широкому кругу читателей, ей меньше грозит абстрактность; правда, с другой стороны, страдает порой уровень теоретического анализа, кое-что подвергается упрощению.
Если бы автор опирался на генезис лирики («песня – речитатив – декламация – риторическая манифестация мысли и эмоции», стр. 217), монографию следовало бы начать с рассмотрения песенного типа. Это дало бы возможность ярче подчеркнуть весомость творчества С. Нерис, конкретнее обрисовать контекст творчества Э. Межелайтиса. Однако со времени восстановления советской власти в 1940 – 1941 годах и позднее в Литве господствовало не столько песенное, сколько манифестационное стихотворение. Это обстоятельство и побудило автора начать книгу с рассмотрения этого типа лирики. Наконец, выдвигая на первый план весьма широко толкуемый тип манифестационного стихотворения, автор раскрывает перед читателем самую сердцевину исследуемого объекта в его развитии и современных исканиях. Это, пожалуй, наиболее впечатляющая часть книги.
Определение манифестационной лирики («С публикой говорит уверенный в своей правоте лирический субъект…», стр. 84) помогает по-новому осмыслить так называемую общественно-публицистическую, гражданскую или политическую, лирику. Оказывается, она вовсе не состоит из одних призывов и лозунгов, к которым ее часто пытаются свести. Как показано на примерах творчества В. Монтвилы и В. Грибаса, максимальная отдача таланта потребностям времени также может быть спонтанной, определяющей в лирике героическое начало. Вообще В. Арешка проявляет широту и терпимость, когда дело касается многообразия жанровых форм («Лирика всегда проиграет, если будет сужать круг своих жанров», стр. 108); когда подчеркивается жанровое разнообразие, общественно – публицистическая лирика представляется гораздо более интересной.
В. Арешка обладает умением раскрыть в творчестве одного поэта разные жанры в их связи и взаимодействии. Это помогает установить не очевидные с первого взгляда параллели. Скажем, стихотворение А. Венцловы точно характеризуется как синтез оды и элегии. Одической традиции (правда, на другом уровне) не чужд и «Человек» Э. Межелайтиса: типологическое содержание (автор «изобразил даже не человека, а саму его гуманистическую суть…», стр. 156) соединяет «гигантское с интимным» (стр. 154), склоняясь к монументальной оде и медитации. Интересно, что, говоря о манифестационной лирике, автор размышляет также о смене жанров и гибридных форм в последующем творчестве Э. Межелайтиса. Здесь, пожалуй, впервые с очевидностью показано, как поэт не столько «оформляет» тему, сколько, ища её в самом процессе творчества, пробует все новые и новые темы и объекты размышления, сочетая по принципу монтажа различные жанровые формы, метафорические цепочки и разветвления. Из прочих форм лирики манифестационного типа привлекают внимание размышления автора о «стихотворении-завещании» (это обращение от имени живых и мертвых, сочетающее в себе ситуации исповеди и публичности). Сомнение вызывает разве что само название, тем более что применяется оно не только к таким стихам, как «Ave vita, morituri te salutant!» Ю. Янониca, или к лирике П. Вайчайтиса, но и к гражданской поэзии Ю. Мацявичюса и Б. Мацкявичюса. Связав манифестационный тип с медитативным, можно было бы ярче раскрыть индивидуальность А. Дрилинги, В. Каралюса, Й. Грайчюнаса; меньше оснований причислять к этим поэтам Р. Кетуракиса. Немало манифестационных стихотворений написано А. Балтакисом, однако, говоря о его творчестве, автор забегает слишком далеко вперед – в область песенной и нарративной лирики.
Намного скромнее освещена песенная лирика, но и здесь находим интересные мысли (суть песенного стихотворения сформулирована сжато и ясно), точные характеристика – особенно это касается С. Нерис и П. Ширвиса. Если здесь чего и не хватает, то более тесной связи с национальной традицией (в раскрытии песенности лирики С. Нерис). В одном месте можно было бы собрать и других песенных лириков советских лет (ранний Э. Межелайтис, молодой А. Балтакис и др.).
В отличие от манифестационной или песенной лирики, в нарративном стихотворении как оценка, так и индивидуальное начало выражены косвенно, то есть «через все элементы конструкции стихотворения» (стр. 251). Может быть, стоило лишь подчеркнуть, что в лирике, пусть даже в такой, как «Пейзажи» Т. Тильвитиса, всегда ярко проявлено эмоциональное отношение, а вместе с тем и оценка. Если на это не обратить должного внимания, получается некоторое преувеличение роли нарративного начала в лирике.
Убедительно раскрыто в книге новаторство Ю. Вайчюнайте как представительницы городской поэзии, показано, как она использует сюжетные новеллы, обильный книжный и этнографический материал, как тяготеет к живописности. Но верно ли утверждение, что лирическому субъекту в ее творчестве отведена «роль повествователя» (стр. 309)? Есть у поэтессы и сюжетные стихотворения, однако более свойственной для нее представляется нам медитативная структура. Рассматривая лирику нарративного типаг можно было бы глубже раскрыть творчество тех поэтов, которые разрабатывают лирическое повествование, или «зону фамильярного контакта» (наряду с В. Шимкусом и А. Микутой к ним отчасти принадлежат и А. Балтакис, и А. Жукаускас, и П. Палилёнис). В этой главе стоило бы более проблемно рассмотреть вид «ассоциативного повествования» (стр. 330). Особое значение приобретает нарративность в творчестве В. Бложе, С. Геды, В. Рубавичюса, А. Йонинаса, Л. Гутаускаса и некоторых поэтов молодого поколения. Но является ли эта черта главенствующей для них? Ведь, как верно замечает автор, в лирике С. Геды и В. Бложе «наррация достигает той черты, за которой она сама себя отрицает» (стр. 336).
В заключительной части книги содержится обоснованное утверждение, что в современной литовской лирике господствует медитативная форма. Уже в творчестве В. Мозурюнаса можно усмотреть переход «от песенной и манифестационной к медитативной лирике» (стр. 355). Сущность медитативной лирики раскрыта на примере стихотворения В. Михолайтиса-Путинаса, где замкнутость ситуации сочетается с особенно широким пространством осмышления (см. стр. 364). Через раннее творчество В. Миколайтиса-Путинаса прочерчиваются, пусть и пунктиром, связи этого типа лирики с национальной традицией. Немало возможностей для раскрытия этик связей предоставляли автору и другие поэты старшего поколения (творчество А. Мишкиниса, С. Англицкиса, К. Инчюры, Э, Матузявичюса, А. Хургинаса). Но обзор творчества этих поэтов дан в отрыве от классической традиции и, пожалуй, Чересчур лаконично (за исключением разве что Э. Матузявичюса с его «медитативным монологом»).
После разговора о В. Миколайтисе-Путинасе В. Арешка закономерно переходит к творчеству Ю. Марцинкявичюса, Его лирике посвящены наиболее интересные страницы исследования. Основную часть лирики Ю. Марцинкявичюса автор склонен рассматривать как «народную идиллию», поэтизирующую свойства национального характера – эмоциональность, доброту, склонность к метафизике духа, сосредоточенность» (стр. 376). В последние годы поэт особенно интересно сочетает архаичное с современным, у него возникает новое отношение к фольклорным жанрам, вообще к архаической культурной традиции (здесь она органично раскрывается в контексте социалистической культуры).
Новая интерпретация лирика Ю. Марцинкявичюса порождает некоторые дискуссионные вопросы. Прежде всего, линию медитативной лирики, проведенную через В. Миколайтиса-Путинаса и Ю. Марцинкявичюса, следовало бы теснее связать с творчеством и других поэтов. Скажем, рассматривая тяготеющую к интеллектуальной медитации раннюю лирику Ю. Марцинкявичюса, можно было поставить рядом А. Малдониса (ведь и тот, и другой занимались укрощением «стихийности эмоций и сознания»). В отрыве от этого контекста лирика А. Малдониса повисает в воздухе (автор почему-то рассматривает его творчество рядом с более молодыми А. Буконтасом, А. Масёнисом, с гораздо позже дебютировавшим Г. Йокимайтисом). Да и «элегически-импровизационную медитацию» Я. Дегутите стоило бы связать не столько с В. Миколайтисом-Путинасом, сколько с Ю. Марцинкявичюсом и его ровесниками. Ее творчество как-то теряется среди характеристик нескольких других поэтов. Более внимательного анализа заслуживает и лирика О. Балюконите.
При чтении этюда о Ю. Марцинкявичюсе сам собой возникает вопрос: что же нового внесли в медитативную лирику другие поэты (особенно поколение нынешних сорокалетних)? Ведь новое отношение к архаической литературной традиции и фольклорным жанрам волнует и В. Бложе, и М. Мартинайтиса, и С. Геду. В лирике Ю. Марцинкявичюса последних лет «нарративный элемент почти совсем опущен – оставлены лишь намеки, усилено эмоциональное начало» (стр. 387 – 388), а в творчестве упомянутых поэтов, как замечает и автор, наррация даже «самоотрицается» (стр. 336). Жаль, что В. Арешка обходит эту проблемную параллель.
Выделяются своей оригинальностью этюды о Й. Юткайтисе (здесь дается точная характеристика: «поэт одного чувства, одного настроения, драматического мироощущения», стр. 104) и Й. Стрелкунасе (отлично ухвачена ось его лирики – переход «из привычной традиционной среды в еще не открытое, неведомое, таинственное, где можно заблудиться, даже погибнуть», стр. 435). Поэты среднего и молодого поколений расставлены «по полочкам», и к концу книги трудновато составить ясное представление о перспективах и проблемах развития литовской лирики последних лет.
Автор сосредоточил внимание на магистральных путях литовской советской лирики, и новейшие тенденций (особенно драматическая и полифоническая лирика) кажутся не столь значительными, они по существу остаются за рамками исследования. Монография не спешит давать оценки новейшим поэтическим исканиям. Не потому ли автор отказывается от заключительного слова? Избегает он обобщающих выводов и в основных главах книги. Вычерченная система жанров для автора лишь схема основных путей литовской лирики, по которой можно рассмотреть и описать ее главные направления. Несмотря на множество предлагаемых классификационных «полочек», каждый поэт здесь может раскрыться со всем своим творческим багажом – с индивидуальным лицом и образом мышления, особенностями ритмики и интонацией. Постоянно ощущая перспективу как основных типов лирики, так и движения мысли, автор раскрывает взаимодействие и модификации различных жанровых форм (с этой точки зрения интересна в книге тема поэтической трансгрессии). Не утомляя читателя абстрактными выводами, он объясняет основные теоретические понятия на основе анализа творчества какого-либо поэта. Не потому ли ход авторской мысли, с одной стороны, целеустремлен, точен и ясен, с другой же – разветвлен и импульсивен? Все это благотворно влияет и на сам критический анализ.
Анализировать лирику нелегко. Здесь не спасет ни прозаический пересказ мотивов стихотворения, ни тщательный комментарий просодии. Труднее всего дается анализ такого стихотворения, которое с первого взгляда кажется прозрачным, не требующим никаких комментариев. Новые интерпретации В. Монтвилы и А. Венцловы, А. Йонинаса и Ю. Мацявичюса, Э. Межелайтиса и Ю. Марцинкявичюса, Ю. Вайчюнайте и Й. Юшкайтиса показывают, какого мастерства достиг В. Арешка как аналитик и теоретик. Читая многие страницы его книги (например, о цикле Й. Стрелкунаса «Ночные сады», стр. 439), вновь убеждаешься, что и «понятные с первого взгляда» стихи можно и нужно комментировать, ибо осмысление и интерпретация истинной поэзии неисчерпаемы.
Итак, В. Арешка проделал немалый труд. Он написал книгу, не обращаясь к которой уже трудно будет сказать что-то новое о современной литовской лирике. Впервые в монографии аргументировано обозначены и исчерпывающе раскрыты основные типы литовской лирики и их жанровый диапазон. Это дало возможность по-новому осветить развитие литовской советской лирики, синтетически включив в него творческий вклад каждого отдельного поэта, подчеркнув своеобразие творческих индивидуальностей и общие типологические черты.
г. Вильнюс