Семен Кесельман. Стеклянные сны: стихи / Сост., авт. ст., коммент.: С. З. Лущик, О. М. Барковская, Е. М. Голубовский, А. Д. Яворская

Семен Кесельман. Стеклянные сны: стихи / Сост., авт. ст., коммент.: С. З. Лущик, О. М. Барковская, Е. М. Голубовский, А. Л. Яворская. Одесса: ВМВ, 2013. 236 с.: ил.

Разгадывать зашифрованных героев мемуарной повести «Алмазный мой венец» Валентина Катаева, в основном, легко и приятно, словно слова в простеньком кроссворде. Лестно чувствовать себя образованным и всезнающим. Но чтобы читатель не слишком возносился и так уж не расслаблялся, автор с самого начала дал какого-то загадочного эскесса (после ключика-Олеши и перед птицеловом-Багрицким, то есть, говоря по-спортивному, включил в первую одесскую тройку!).

Когда Олеша и Катаев робкими новичками пришли на поэтические вечера, «эскесс уже был признанным поэтом и, сидя на эстраде <…> выслушивал наши стихи и выбирал достойных». Конечно же, он имел на это право: «…ироничный эскесс <…> считал себя гениальным и носил в бумажнике письмо от самого Александра Блока, однажды похвалившего его стихи».

Загадочному эскессу посвящено несколько страниц, немного ироничных и все-таки благожелательных, написанных с уважением и даже любовью. Но почему же именно этому человеку, забытому автору, дана прописка в вечности, — наравне с другими «алмазами» Одесской школы?

Читатель, благодаря работам отечественных литературоведов наслышанный о коварстве и интриганстве Катаева, готов заподозрить того в особых приятельских отношениях, корысти. Но и тут ошибка. Оказывается, эскесс с установлением советской власти уехать из Одессы не решился и поэзию бросил, став скромным служащим «транспортного отдела, называвшегося сокращенно юмористическим словом Губтрамот». И «вместе со своей больной мамой погиб в фашистском концлагере в раскаленной печи с высокой трубой, откуда день и ночь валил жирный черный дым…». Так, может, это дань памяти погибшему?

Но нет, поскольку и это еще не вся правда, точнее, — просто заблуждение. Потому что, как раскопали дотошные одесские краеведы, кончина поэта была другой. И в позднейшие издания Катаев внес исправление: «Впрочем, это не подтвердилось. Он умер собственной смертью перед самой войной».

В итоге остается один неизбежный вывод — просто поэзия эскесса, масштаб его личности таков, что Катаев не мог о нем не написать. И вот, осознав это, книгу «Семен Кесельман. Стеклянные сны» читаешь с большим интересом.