Ружье и лира (Охотничий рассказ в русской литературе XIX века)

В сознании современного читателя охотничий рассказ скорее всего ассоциируется с байкой о невероятных приключениях, которыми обычно похваляются завзятые охотники. Безусловно, устный рассказ во время привала (повествование о погонях за мастодонтами, о встречах нос к носу с хищниками, житейские воспоминания, анекдоты, байки) – неотъемлемая часть охотничьей субкультуры.

Но что же представляет собой охотничий рассказ как жанр, а точнее, поджанр литературы? Хотя тематику охотничьих рассказов определить трудно: их сюжетный репертуар многообразен и формы переменчивы, – все же можно сказать, что своего рода знаком жанровой принадлежности и структурообразующим стержнем повествования является сам охотник-автор, прямой или косвенный участник описываемых событий. Чаще всего это, как метко определил И. А. Гончаров, «трубадур, странствующий с ружьем и лирой» ¹  по российским лесам, болотам, деревням.

Колыбелью охотничьего рассказа можно считать Англию. В 30 – 40-е годы XIX века Англия была буквально «наводнена книгами охотничьих рассказов, всевозможными охотничьими «очерками», «воспоминаниями», происшествиями» ². Родоначальником распространенного в первой половине XIX века жанра охотничьих и одновременно нравоописательных очерков из английской сельской жизни считается Нимрод (Чарльз Эпперли). Популярна была также книга Мартингейла (Джеймс Уайт) «Охотничьи сцены и сельские характеры» ³. Пирс Эган с конца 20-х годов был известен юмористическими рассказами об охоте. А Роберт Сартиз – мастер карикатуры и шаржа – изображал горе-охотников, неудачников, которые были сродни героям «Пиквикского клуба» Ч. Диккенса⁴.

В России охотничьи рассказы стали литературным фактом позднее, в 40 – 50-х годах XIX века, когда «из мелочей литературы, из ее задворков и низин всплывает в центр новое явление» ⁵, в нашем случае – когда цеховая замкнутость специальных охотничьих журналов и альманахов была поколеблена и статьи о породах собак и лошадей, видах ружей стали разбавляться небольшими лирическими зарисовками пейзажей, этнографическими заметками, связанными не только с описаниями ландшафтов, пригодных для охоты, но и очерками характеров. Именно в 40-е годы в сугубо специальном «Журнале коннозаводства и охоты», ежемесячно выходившем в Петербурге под редакцией Н. Реутта, появился очерк Ф. Гриневецкого «Охота на лебедей» (1844, N 4). В нем автора описывая эпизод своей охоты на Дунае, не только говорит о методике этого экзотического занятия, фотографически точно фиксирует особенности живописной местности, рассказывает о различных видах луговых цветов, но и (что особенно важно!) в виде дневниковых записей делится своими впечатлениями и даже завершает повествование лирическим пейзажем: «Уже вечерело, запад подернулся пурпуровою занавесью вечерней зари, отражавшейся на зеркальной поверхности величественной реки; на противоположной стороне небосклона луна, еще бледная, будто утомленная, отдыхала на нестройной груде белых как снег облаков».

«Журнал коннозаводства и охоты» печатал обзоры английских, французских и немецких охотничьих журналов, из которых можно было почерпнуть информацию о том, как отразилась верховая охота в античной литературе, как развивалось коннозаводство в России и т. п. В журнале помещались статьи об охоте на медведя, королевского тигра, азиатского барса и американского ягуара, в которых рассказывалось о нравах и характерах зверей, и, написанные живым языком, они были интересны не только охотникам. Встречались и рассказы неизвестных авторов, в которых охота являлась лишь поводом для развертывания сентиментально-романтической истории.

Постепенно стилистика повествования менялась: в сухой, деловой я;;ык руководств начали проникать непринужденная интонация беседы с читателем, лирические отступления; острые журналистские наблюдения, подчас ирония, психологические детали в характеристиках сосуществовали наравне с конкретными практическими замечаниями охотника. Так, Луи Виардо, опубликовавший в «Лесном журнале» цикл очерков «Охота в России», не только делился охотничьими наблюдениями, но и, выходя за рамки специального очерка, объяснял виды и способы охоты особенностями национальной психологии. Будучи свидетелем отчаянных, а подчас даже безрассудных поединков русских охотников с хищниками, Луи Виардо писал: «Эта слепая храбрость замечена всеми, кто только имел случай видеть русский народ вблизи; но не многие знают, откуда происходит эта храбрость. Она не есть следствие ни незнания самой опасности… ни презрения к жизни: русский мужик счастлив, доволен своей судьбой и не думает об улучшении своего быта. Но в русском языке есть слово, непереводимое ни на какой другой язык, слово всемогущее, выражающее лучше длинных фраз и объяснений то странное чувство, которое пробуждается в русском человеке при приближении опасности, в исполнении невероятнейших предприятий. Это слово – авось; с ним для Русского нет ничего невозможного» (1847, N 10).

Н. Реутт, известный в кругу охотников своими специальными статьями и руководствами, сетуя на недостаток охотничьей литературы на отечественном языке, во вступлении к трактату «Псовая охота» отходит от канона отраслевого очерка и делает экскурс о роли охоты в жизни общества. Сравнивая «век нынешний» и «век минувший», он замечает: «Некоторые писатели утверждают, что охота, со всем великолепием и торжественностью своих обрядов, была сильным орудием политики. Съезды и пиршества дипломатов в поле разрешали гордиевы узлы намерений кабинетов. В наш век охота перестала быть этим орудием: ее заменили дипломатические обеды и балы… Впрочем, и теперь еще охота принадлежит к увеселительным торжествам при важнейших событиях» ⁶ Напротив, А. Хомяков в статье «Спорт, охота», опубликованной в «Москвитянине» в 1845 году, констатирует интерес к охоте у определенной части читателей и порицает охоту, как проявление англомании. Учитывая спрос на охотничью литературу, Хомяков в качестве приложения к своей статье поместил перевод из английского охотничьего журнала о полевой охоте. Интересно сравнить мнение Хомякова и Реутта о связи охоты с развитием просвещения. С точки зрения Реутта, «охота, с возрастанием просвещения, была постоянным предметом занятий образованнейших людей» ⁷. Хомяков же считал, что «все люди высшего образования, от столичного чиновника до уездной барышни, говорят об ней (псовой охоте. – М. С.) с презреньем. Огромное развитие наших познаний, – продолжает идеолог славянофильства, – наших умственных и духовных сил – убило в нас всякое сочувствие к пошлым забавам наших предков. Англия, не дошедши до такого просвещения, позволяет себе еще забавляться ими» ⁸.

Следует отметить, что с конца 40-х годов охотничья литература начинает взаимодействовать с «высокой». С ней спорят, на нее откликаются. Своеобразной реакцией на трактат Реутта, а также на сочинение «стремянного государева»»О псовой охоте» А. Венцеславского («Журнал коннозаводства и охоты», 1846, N 1 – 3) явилась стихотворная пародия Н. Некрасова «Псовая охота», эпиграфом к которой поэт избрал строки из сочинения Реутта, прославлявшего это аристократическое увеселение. В 1847 году вышел и первый рассказ будущего цикла И. Тургенева «Хорь и Калиныч», подзаголовок к которому «Из записок охотника» дал И. Панаев – журналист, зорко следивший за современными ему явлениями литературной жизни. И хотя в рассказе мало было собственно охотничьего, этот подзаголовок был дан редактором, «с целью, – как вспоминал Тургенев, – расположить читателя к снисхождению» ⁹.

Почему же охотничья литература удостоилась внимания корифеев и снискала интерес «благосклонного» читателя в России? Охота к тому времени стала не только принадлежностью дворянского усадебного быта, но и частью духовной культуры. В период, когда «оппозиция «столица – провинция» становится (в России. – М. О.) не только географической, экономической категорией, но и категорией духовной жизни»¹⁰, наряду с формировавшейся городской литературой (в этом смысле показательны физиологии, обнажавшие жизнь «петербургских углов», с фотографической точностью выявлявшие социальные контрасты) складывалась и дворянская литература, культивировавшая идеи естественности, близости к натуре, идеализировавшая крестьянина, исконно связанного с землей и воплощавшего природное начало. Охота, имитирующая и поле брани, и сценическую площадку, была для дворянина не просто игрой, дававшей выход естественным страстям, но, освобождая от сословных предрассудков и условностей (ибо в поединке со зверем равны крестьянин-егерь и барин-охотник^## Это хорошо показано Л.

1. И. А. Гончаров, Необыкновенная история. – «Сборник Российской публичной библиотеки. Материалы и исследования», т. 2, вып. 1, Пг., 1924.[↩]
2. М. П. Алексеев, Заглавие «Записки охотника». – «Тургеневский сборник», т. V, Л., 1969, с. 215.[↩]
3. Martingale, Sporting scenes and country characters, London, 1840.[↩]
4. Подробнее об этом см. в статье М. П. Алексеева о «Записках охотника».[↩]
5. Ю. Н. Тынянов, Поэтика. История литературы. Кино, М., 1977, с. 257 – 258.[↩]
6. »Псовая охота. Сочинение Н. Реутта», СПб., 1846, с. 22, 23. [↩]
7. Там же, с. 10.[↩]
8. »Полн. собр. соч. Алексея Степановича Хомякова», т. I, М., 1861, с. 435. [↩]
9. И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем в 30-ти томах, Соч. в 12-ти томах, т. 11, М., 1983, с. 46.[↩]
10. А. И. Журавлева, А. Н. Островский – комедиограф, М., 1981, с. 42.^[↩]