Русская журналистика и литературный процесс
«Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала XX века. 1890 – 1904. Социал-демократические и общедемократические издания». М., «Наука». 1981, 392 с; «Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала XX века. 1890 – 1904. Буржуазно-либеральные и модернистские издания», М., «Наука», 1982, 373 с. Редакционная коллегия: Б. А. Бялик (ответственный редактор). В. А. Келдыш, В. Р. Щербина.
ИМЛИ предпринял издание нового коллективного труда, посвященного анализу русской журналистики конца XIX – начала XX века в ее связях с общим характером литературного процесса этого сложного и все еще недостаточно изученного периода. Из серии задуманных книг к настоящему времени вышли в свет две. Но уже по этим двум книгам представляется возможным судить и об издании в целом, которое, как говорится в разделе «От редакции», будет доведено до 1917 года. Как видим, материал, привлекаемый авторами для решения задачи, какой не ставила перед собой еще наша наука, велик по объему и значителен по содержанию.Это не история журналистики в собственном смысле слова, и не история литературы. Здесь впервые предпринята попытка совместить одно с другим, просмотреть «историю литературы сквозь призму журналистики», как сказано Б. Бяликом во «Введении» ко всему изданию. Задача и трудоемкая, и по-своему оригинальная. В том же «Введении» приведены и важные слова В. Короленко: «Русский ежемесячник – не просто сборник статей, не складочное место иной раз совершенно противоположных мнений, не обозрение во французском смысле. Какому бы направлению он ни принадлежал, – он стремится дать некоторое идейное целое, отражающее известную систему воззрений, единую и стройную» (кн. 1, стр. 7). Не во всех случаях русские журналы исследуемого периода выдерживали эту оценку, но характер именно русского журнала подмечен Короленко в основе верно.
Безусловно, литературный процесс любого периода не сводится к самой журналистике и различного рода непериодическим сборникам и альманахам (о чем также сказано во «Введении»), но он неизбежно находит свое выражение, подчас как раз с наиболее существенной стороны, именно в журналах и иных непериодических изданиях. Спору нет: именно к концу XIX столетия русская журналистика и в количественном и в качественном отношении приобретает такой вес и значение в среде читающей публики, какого она не знала никогда ранее. Поэтому, в связи с увеличением самого количества журналов и общей демократизацией читателя, В. И. Ленин требовал от журнала четко выявленного своего направления.«Большой ежемесячный» журнал… либо должен иметь вполне определенное, серьезное, выдержанное направление, либо он будет неизбежно срамиться и срамить своих участников», – писал Ленин Горькому1.
Вот тут перед авторами труда и встала задача, потребовавшая и немалых усилий, и художественной чуткости, и ясных представлений о характере литературного процесса на рубеже веков. Требовалось не просто «просмотреть», а обследовать (а зачастую и исследовать) каждый номер анализируемого издания – главным образом его художественный и литературно-критический разделы – с целью выявления его необщего лица, его направления, которое не всегда можно было определить сразу и безошибочно и которое к тому же неизбежно претерпевало какие-то изменения. Эволюция издания требовала к себе наиболее пристального внимания.
Борьба марксистов с народниками, возникновение так называемого «легального» марксизма, внезапное и ошеломительное вхождение в литературу Максима Горького, возникновение модернизма (с его яркими и талантливыми представителями) и, наряду со всем этим, огромное количество авторов, пишущих «по старинке» (например, представители теории «малых дел»), великое множество изданий, придерживавшихся самых разных, подчас полярных ориентаций, – во всей этой пестроте как общественно-идеологических, так и литературных явлений следовало разобраться, дать оценку, выделить главное, жизнеспособное, что действительно оказывало влияние на развитие литературы.
В ряде случаев авторам труда приходилось заново углубляться в творческие достижения уже известных и изученных писателей и их произведения, в других – пересматривать заново сложившиеся и ставшие традиционными точки зрения и оценки. Стремясь к тому, чтобы полнее раскрыть индивидуальную сущность того или иного литературного явления, авторы, с другой стороны, по необходимости стремились и к тому, чтобы найти и определить его место в общем потоке литературной жизни. Обе книги насыщены сведениями, которые невозможно отыскать ни в каком другом исследовании. Приходится, однако, пожалеть о том, что авторы прошли мимо некоторых важнейших обобщающих трудов, также затрагивающих литературный процесс анализируемой эпохи; например, по неизвестным причинам их внимания не привлекли такие фундаментальные труды Пушкинского Дома, как «История русского романа», «Русская повесть XIX века», «История русской поэзии», что несколько сузило горизонт исследовательских наблюдений.
Основной единицей исследовательского «измерения» в анализируемых книгах является «портрет» отдельного издания в границах его направления и его эволюции. Социал-демократические издания, журналы «Новое слово» и «Начало» (автор В. Максимова), «Мир божий» (Л. Скворцова), «Жизнь» (В. Келдыш), «Журнал для всех» (Е. Коляда), «Северный вестник» (Е. Иванова), «Мир искусства», «Новый путь» и «Вопросы жизни» (И. Корецкая), «Русская мысль» (Е. Старикова), «Вестник Европы» (М. Никитина), газета «Курьер» (В. Чуваков) – широкий и непредвзятый анализ всех этих изданий расширяет и наши представления о них самих, и наше понимание изменяющегося и приобретающего новые формы и средства выражения литературного процесса (хотя связь тут не во всех случаях выступает как осознанная цель исследования, о чем сказано будет дальше). Наряду с монографическими главами немалую роль играют вошедшие во вторую книгу обзорные разделы, посвященные массовым еженедельникам (автор Л. Швецова), театральным журналам (Л. Иокар), научным изданиям (Л. Усманов), а также журналистике реакционно-охранительного толка (А. Тарасова) и даже церковным изданиям (Г. Гиголов). Эти обзоры впервые вводят читателя в малоизвестные пласты жизни русского общества изучаемой эпохи.
Не все из статей вышедших двух книг написаны с одинаковой глубиной и обстоятельностью, не во всех них, как говорилось выше, с достаточной полнотой прослеживаются связи с литературным процессом как таковым, с тем литературным фоном, на котором эти издания возникали и развивались. Фон же на протяжении этих пятнадцати лет (1890- 1904) изменялся настолько стремительно, что не считаться с этим нельзя. Он ведь отчасти и создавался самими анализируемыми изданиями, и вот уловить эту диалектику оказалось делом непростым. Тут требовалось специальное внимание, поскольку само понятие литературного фона – понятие чрезвычайно сложное, и особенно для эпохи рубежа веков, когда литература буквально «на глазах» меняла свой характер.
Об этом следует сказать еще. И потому, что известное ослабление идеологической цельности в журналистике конца века, о чем говорит во «Введении» В. Келдыш, заметно сменяется усилением (а отчасти и осложнением) идеологической платформы некоторых важных изданий уже в начале века. Авторы же вышедших двух книг в ряде случаев не учитывают эту перспективу, ограничивая себя непосредственным «полем наблюдения». Каким могучим единством идеологической платформы обладали на первых порах горьковские сборники «Знания», но зато каким единством обладали и брюсовские «Весы»! Именно в начале века, в преддверии грандиозных потрясений, надвигавшихся на страну, происходит дальнейшее размежевание идейных направлений в литературе, что служило прямым отражением общественной и социальной борьбы. В конце же века подобной определенности еще нет, здесь только откристаллизовывается то, что впоследствии окажется решающим для того или иного издания. Этот недостаток относится, например, к помещенным во втором томе главе М. Никитиной о «Вестнике Европы» и главе Е. Стариковой, посвященной «Русской мысли» (хотя сама по себе глава эта написана содержательно и интересно).
С интересом читается глава о «Мире божьем» – одном из самых представительных журналов рубежа веков. Об этом журнале не существует ни одной специальной работы. Статья Л. Скворцовой – первая и удачная в этом отношении. Основная заслуга ее автора состоит в том, что она решительно и вполне обоснованно пересматривает укоренившийся взгляд на этот журнал как на орган либерально-буржуазный. Доказательно, на основании анализа многих помещенных в нем материалов, Л. Скворцова приходит к выводу, что «Мир божий» следует рассматривать как журнал, безусловно относящийся к демократическому направлению в истории журналистики, что ярлык либерально-буржуазного издания никак не соответствует ни его содержанию, ни позиции авторов, игравших в журнале решающую роль. Среди них особенно выделяется фигура полузабытого ныне Ангела Богдановича, деятельности которого отведено в разделе немало содержательных страниц. Справедливости ради следует отметить, что Богданович несколько заслонил собой другие важные стороны издания, но сама эта маленькая «монография» об одном из наиболее активных критиков 90 – 900-х годов производит отрадное впечатление.
К числу удачных статей относится и работа Е. Коляды о «Журнале для всех». Это также первая специальная и развернутая характеристика данного журнала, имеющая исследовательский характер. Внимательно прослежена эволюция журнала, обрисовано его своеобразие среди других повременных изданий, дано представление о роли этого журнала в общественно-литературной жизни (чему способствует, в частности, использование автором новых архивных материалов, существенно дополняющих известную публикацию о «Журнале для всех» в пятом томе «Литературного архива», изданного Пушкинским Домом в 1960 году). Автором главы убедительно раскрыта общая нравственно-социальная проблема издания, на почве которой Миролюбов стремился объединить «больших» и «малых» писателей. Единственное, в чем можно было бы упрекнуть Е. Коляду, это в том, что ею не всегда и не со всей необходимой четкостью проводится грань между теми литературными публикациями журнала, которые уже не отвечали требованиям времени’ (например, слащавые повести Потапенко, рассказы Баранцевича), и теми, что представляли собой новое слово в литературе. Очевидно, этическое и «злободневное» значение произведений само по себе привлекло внимание исследователя в большей степени, нежели их художественные достоинства и содержательное качество, которое оказалось выявленным в меньшей степени. (Впрочем, это замечание можно отнести и к некоторым другим разделам издания. Так, в упомянутой статье о «Мире божьем» о собственно художественных тенденциях сказано в самом беглом изложении.)
Серьезного внимания заслуживает и помещенная в первой книге статья о журнале «Жизнь», тщательно выполненная В. Келдышем. Здесь была трудность иного порядка: о «Жизни», в которой, по словам автора, «основной тон художественному отделу… задавала новая генерация писателей-реалистов» (стр. 271) (называются имена Горького, Андреева, Вересаева, Бунина, Серафимовича, то есть писателей, составивших впоследствии ядро сборников «Знания»), имеется значительное количество исследований. Да и помимо них «Жизнь» находится постоянно в поле зрения исследователей литературы рубежа веков. Требовалось найти какой-то новый подход к изданию, сформулировать свою точку зрения. В. Келдыш находит ее, его подход к «Жизни», и обобщающий, и аналитический одновременно, помогает нам более отчетливо определить ее место в общем потоке русской журналистики рубежа веков, включить журнал в круг тех важнейших литературно-идеологических проблем эпохи, которые свидетельствовали о наступающем переломе в самом характере литературного творчества, а также о поисках писателями и новых средств художественной выразительности, и нового «героя». Так, на примере критического отдела журнала раскрывается «ощущение 90-х годов как коренной вехи в развитии русской литературы» (стр. 269), а на примере анализа беллетристического отдела демонстрируются новые художественные пути реализма, которые «энергично отстаивала»»Жизнь».
Особое место во второй книге занимают две статьи И. Корецкой – о журнале «Мир искусства» и о журналах Мережковского – Гиппиус «Новый путь» и «Вопросы жизни». Содержащие богатый материал, отличающиеся широтой взгляда на эти не совсем обычные издания, они впервые дают цельное представление о каждом из них. Особенно это относится к «Миру искусства», рассматривая который И. Корецкая удачно и в неожиданных подчас аспектах соотносит его литературно-критический отдел с отделом собственно художественным.
«Мир искусства» до сих пор был достоянием искусствоведов. Впервые к журналу подошел историк литературы, поставивший задачей дать ему единую оценку. Справедливо отмечая, что «Мир искусства»»создавался в обстановке возросшего интереса к искусству, бывшего одним из признаков общей активизации духовной жизни России в предреволюционную эпоху» (стр. 130), И. Корецкая показывает в дальнейшем глубокую противоречивость внутренней платформы журнала в целом, наглядное наличие противоборствующих и даже взаимоисключающих тенденций, что служит в глазах автора показателем сложной неоднородности всего русского модернизма. Пропагандируя новый взгляд на изобразительное искусство, выдвигая свои критерии его обновления и давая образцы подлинного искусства XX столетия, журнал вместе с тем печатал сухие и метафизические работы Мережковского с их религиозностью и доктринерством.
Эту же установку на выявление неоднозначности и противоречивости русского модернизма И. Корецкая продолжила, анализируя журналы «Новый путь» и «Вопросы жизни», где богоискательская тенденция приходила в столкновение с более широким подходом к роли и назначению искусства, который развивали участвовавшие в журналах поэты (Бальмонт, Брюсов, Блок и др.). Может быть, ради большей ясности следовало бы шире развернуть литературно-эстетическую позицию этих поэтов, поскольку те скупые оценки, которые даны им в статье, как и случайные цитаты из их стихотворений, явно недостаточны для осознания той решающей роли, которую они сыграли в активно обновляющемся поэтическом творчестве эпохи.
О переломе в исторической и литературной жизни страны, находившем явное и наглядное отражение в журналах, пишут авторы и других глав и обзоров. Но в конкретном общественном смысле понятие перелома все-таки недостаточно очерчено в рецензируемых книгах. Перелом переломом, но в чем он состоял, каковы были причины, во что же он в конечном итоге вылился? Это важные вопросы, возникающие при чтении данного коллективного труда, и на них еще предстоит дать более четкий ответ. Может быть, так получилось еще и потому, что в самом замысле оригинально задуманного исследования не слишком отчетливо оказалась выявлена та главная, «генеральная» идея, которая дала бы возможность читателю свести воедино главы этой коллективной работы, каждая из которых написана в индивидуальной авторской манере. Концепция труда еще требует своего прояснения. Сейчас же дело обстоит так, что как отдельные главы, так и обзорные статьи в большей степени представляют интерес сами по себе, нежели как части единого целого. Значение глав от этого не снижается, но труд сам по себе что-то утрачивает в своей цельности. Материал «журналистики» явно преобладает над материалом, который определяется понятием «литературного процесса». Впрочем, это лишь предварительные замечания. Впереди нас ожидают две книги, авторам которых предстоит охватить период с 1905 по 1917 год. Там-то, возможно, и выяснится окончательный итог, который даст возможность читателю объединить в своем сознании весь материал в единое целое.
г. Ленинград
- В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 48, с. 3.[↩]