Рождение книги. Беседу вел Збигнев Тараненко

Збигнев Тараненко: Что главным образом интересует вас в истории? Ведь вы, в основном, уделяете внимание персонажам?

Мариан Брандыс: Меня интересует не механизм истории, а жизнь и дела живых людей. Я в равной степени противник как «осквернения святынь», так и «воздвижения памятников». История, как таковая, меня не интересует: по складу своему я не ученый. Это следствие того, что я слишком рано начал читать серьезные философские книги. Один лишь Шопенгауэр не морочил мне голову, вероятно, благодаря своему литературному дару, а Кант, Гегель и другие меня прямо-таки доконали. По сей день не умею читать «трудные» книги – меня интересует только жизнь.

История с детства действовала на мое воображение, я до сих пор помню исторические эпизоды из «Мальте» Рильке.

– Но вы довольно долго занимались репортажем?

– Да, мне нравилась эта работа, хотя я знаю, что допускал в ней ошибки, пытаясь привнести в репортаж элементы эпоса, на котором был воспитан. Я стремился создавать обобщающие образы, и в результате получались наивные вещи, которые к моменту выхода в свет уже теряли свою актуальность.

Возможно, моя тяга к истории – это подсознательное стремление удовлетворить потребность в эпосе. Меня не хватает на то, чтобы создать большой эпический мир, и я заимствую его у истории.

– Ваша первая историческая книга вышла через десять лет после вашего литературного дебюта…

– Я хотел это сделать значительно раньше, после книги «Начало повести», но очень долго не знал, какую избрать литературную форму.

Меня особенно интересовала вторая половина царствования Ягелло. Читая Длугоша, я познакомился с образом польского гусита, Вышко Рачиньским. Он показался мне историческим ЭКВИВАЛЕНТОМ Збышка из Богданьца, одного из любимых моих героев. Он родом из той же среды обедневших средних дворян, которые по возвращении домой оказались в трудном положении. В отличие от Збышка из Богданьца, реальный и столь похожий на героя Сенкевича Вышко остается в лагере гуситов и умирает на королевской виселице в Праге.

Я хотел назвать свою книгу «Второй Збышек из Богданьца» и уже начал ее писать, но не хватало реального материала о моем герое.

– Почему же вы не прибегли к литературному вымыслу?

– Мне не хватает творческой фантазии. Сознание того, что персонаж действительно существовал, мешает мне наделить его вымышленными качествами. И хотя я, вероятно, мог бы сделать это вполне убедительно, у меня не было бы уверенности в том, что я создал героя таким, каким он был на самом деле. Я понял, что мне не хватало контакта с ЛИЧНЫМИ ДОКУМЕНТАМИ, что есть еще материалы о людях, живших двести лет назад и что можно воссоздать и рассказать их жизнь, увидеть ее такой, какой она приблизительно была.

– Значит, конкретное, как бы чувственное видение и стало стимулом, побудившим вас обратиться к исторической тематике?

– Вот именно, не интеллектуальное, а чувственное. Я должен УВИДЕТЬ. Хотя в первых двух книгах я еще этого полностью не осознавал.

– Быть может, ваша неудовлетворенность книгой о Понятовском, а возможно, и о Сулковском шла от однозначной трактовки персонажей?

– Нет, дело в другом.