№5, 2015/Над строками одного произведения

Роман «Иприт» в творческой биографии Всеволода Иванова

Роман «Иприт» Всеволода Иванова и Виктора Шкловского принято считать неудачей, произведением случайным в творческой биографии обоих писателей, к литературе не имеющим отношения. При этом часто ссылаются на слова Вс. Иванова в письме М. Горькому от 20 декабря 1925 года: «Что же касается детективного нашего со Шкловским романа, то, право, очень плохо. Алексей Максимович, не стоит его читать, да и браниться не стоит»1. Однако еще за два месяца до этого письма, 7 октября, он писал ему же совсем другое: «Сделали мы со Шкловским роман авантюрный «Иприт». Писали очень весело. А теперь на нас обижаются. Говорят, не солидно» (СБ, с. 372-373). Характерно, что К. Федину, соратнику по «Серапионовым братьям», два дня спустя он писал более откровенно и положительно: «Еще роман наш со Шкловским написанный «Иприт» тоже возьми. Ей-богу, смешной роман» (СБ, с. 374). Очевидно, что перед учителем и благодетелем, каким был для Иванова Горький, он испытывал нечто вроде комплекса творческой неполноценности, вины за свою «растяпанность» (СБ, с. 318), «хаотичность» (СБ, с. 383), несобранность в творчестве, тогда как перед собратьями по «Серапионам» он был другим, свободнее в своих мыслях и планах, готовый к мгновенной смене жанров, стиля, направления и т. д.

После 1923 года Иванов берется за «серьезную» вещь — роман «Северосталь», который он пишет словно по обязанности, желая, очевидно, испытать себя в жанре производственного романа. Впервые в своей переписке писатель упоминает о романе 19 апреля 1924 года, называя его «глыбищей» («и еще глыбищей огромной надо мной — мой роман», СБ, с. 294). Однако вскоре почувствовал, что роман явно не идет, и те фрагменты из него, «кусочки», которые он печатает в разных журналах, проходят совсем не по причине их художественных достоинств: «только благодаря моему имени» (СБ, с. 338). В итоге «Северосталь» так и не увидела свет и была писателем уничтожена.

Другое начинание этого же 1924 года — повесть «Чудесные похождения портного Фокина» — наоборот, оказалось удачным и продуктивным: именно ее опыт Иванов использовал при написании «Иприта». И вдохновителем, по сути, будущего романа выступил не кто иной, как сам Горький, которому тот постоянно сообщал о своих написанных или планирующихся произведениях. Горький писал в рецензии на повесть: «Вещь интересная, сделанная не без грации, но — местами чувствуется торопливость, несдержанность в словах. Некоторые приемчики отдают духом старины, реставрировать которую едва ли следует». Говоря о явном влиянии Гоголя, который «беззастенчиво подражал Гофману», Горький далее писал о композиции повести как «нарочито и шутливо запутанном расположении частей»2.

Начатый летом 1924 года роман «Иприт» развивал эти находки «Чудесных похождений…», обнаруживая:

гоголевский гротескный стиль с гиперболами («Вот дворец такой, что запихать его в футляр и только на восходе вынимать, пока все спят»);

нарочитое присутствие автора, авторского голоса, словно комментирующего повествование («Эх, обождите, — забыл я вам описать работника Андрея. Я долго не задержу»);

неожиданные отступления-обращения к собратьям по перу («Найдутся ведь такие люди, даже из братьев моих Серапионов (Каверин, например), — упрекнут-таки меня в отсутствии бытовых особенностей страны, в коей путешествует Фокин»);

лирические отступления: «Россия! От женоподобной и широкой щедроты твоих полей скоро тысячи странников пойдут мимо хат, мимо городов»;

необычную географию этих «похождений»: портной из казахского Павлодара идет в Польшу, затем в Германию, Бельгию, Францию, потом в Белоруссию. При этом уже здесь ощущается явное влияние Шкловского, его «формального метода» в теории прозы, особенно в построении сюжета. Как отмечали рецензенты повести, это «вещь, построенная «по Шкловскому», с нарочитым обнажением сюжетных швов, авантюрно-символический реализм которой не в стиле кряжистой и неуклюжей походки Иванова»3. Действительно, в повести Иванов пишет, что «формальный метод приучил нас к другому», то есть к умению описывать не только «монгольские степи», «ободранного мужика», «суслика» и т. д., но кроме этого, в противовес «совету критика Правдухина» — «показать видимое глазами героев», что «тоже скучно».

Очевидно, что таким образом, отталкиваясь от «скучной» «Северостали» и от реализма в стиле Л. Сейфуллиной и Л. Толстого, упоминаемых в связи с Правдухиным, и развивая принципы «Чудесных похождений…», отчасти гоголевских, серапионовских, отчасти шкловских, Иванов и пишет со Шкловским «Иприт», который можно назвать гиперболически развитыми «Чудесными похождениями…».

Неизвестно, как, когда и каким образом родилась идея совместного романа, как технически и физически все это осуществлялось, однако первые встречи и знакомство Иванова и Шкловского состоялись, видимо, еще в 1921 году при основании «Серапионовых братьев», где Шкловский получил прозвище брат Скандалист, а Иванов брат Алеут.

За прозой Иванова Шкловский следил с явной симпатией: «Всеволод Иванов пишет все лучше и лучше. Последний его рассказ «Дите» привел бы Вас в восторг», — писал он Горькому в начале 1922 года4. В статье об Иванове, оставшейся неопубликованной и написанной не раньше 1923 года, Шкловский анализирует творчество писателя как формалист, отмечая в первую очередь словесную ткань его произведений (есть упоминание романа «Голубые пески»), особенности языка и стиля, где переплелись элементы сибирских и восточных диалектов и речений (китайских, киргизских, самоедских и т. д.). Особое внимание он обращает на технику создания образов и сравнений как «далеких (чуть ниже «нарочито далеких»), с умышленным несовпадением» и частоту «случаев перехода одного «образа» в другой» (Ш, с. 284). Характерно и замечание Шкловского, что «сравнений у Всеволода много, мы его даже уговаривали сбавить», ибо у Иванова «сравнивается все подряд» (Ш, с. 285). Отмечает он и несовпадение языка и образной техники картин реальности с жизнью: «Первые вещи Вс. Иванова написаны про Сибирь, но не по-сибирски. Сибирскому языку учил его М. Горький» (Ш, с. 282). Или пример из «Бронепоезда» о малой значимости «правдоподобности мотивировки» изображаемого («зачем партизаны положили поперек рельсов человека, а не бревно»;

  1. »Серапионовы братья» в зеркалах переписки / Вступ. ст., сост., коммент., аннот. указ. Е. Лемминга. М.: Аграф, 2004. С. 384. Далее ссылки на это издание даются в тексте с обозначением СБ и указанием страниц в скобках. []
  2. Цит. по: Иванов Вс. Собр. соч. в 8 тт. Т. 3. М.: Художественная литература, 1974. С. 507. Далее повесть цитируется по этому изданию.[]
  3. Цит. по: Иванов Вс. Указ. изд. Т. 3. С. 507.[]
  4. Шкловский В. Б. Гамбургский счет. Статьи — воспоминания — эссе (1914-1933). М.: Советский писатель, 1990. С. 573. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте, с пометкой Ш и указанием страниц в скобках. []

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2015

Цитировать

Яранцев, В. Роман «Иприт» в творческой биографии Всеволода Иванова / В. Яранцев // Вопросы литературы. - 2015 - №5. - C. 210-224
Копировать