«Родственность Гюисмансу». Джон Донн и «конец века»

Джон Донн и «конец века»

Литературная мода переменчива, но не случайна. Джон Донн, поэт, принадлежавший иному типу культуры, писатель достаточно давний, чтобы быть классиком, через три столетия сделался модным, а затем культовым автором, и только потом вошел в канон. Как и почему писатель, казалось бы, прочно забытый, не просто возвращается к читателю, но становится объектом поклонения? И можно ли сказать, что Донн занял место в некой «абсолютной поэтической иерархии», установленной на все времена?

Переоценка поэзии Донна была достаточно длительным процессом и заняла почти весь XIX век. В романтическую эпоху Донна вновь начинают читать, правда, немногие. С 1820-х годов о нем пишут большие литературные журналы. Затем статьи о его творчестве становятся почти обязательной составной частью популярных изданий, предназначенных для самообразования. Обвиняя Донна в причудливости, искусственности, враждебности красоте, викторианская критика тем не менее признает за ним глубину мысли. Для 1870-х Донн уже поэт, у которого «среди написанного в дурном вкусе есть и настоящая, высокая поэзия»¹. Комментаторы единодушно указывают на 1890-е годы как на время, когда интерес к поэту резко возрастает². Именно в этот период начинается формирование культа Донна, захватившего англоязычный литературный мир в 1920-х – начале 1930-х годов.

1890-м Донн виделся персонажем литературной истории, близким самой эпохе, «родственным Гюисмансу», как однажды выразился о нем Т. С. Элиот³. Аналогия с Гюисмансом указывает на типологическое сходство культур, которое, по всей видимости, было причиной столь острого интереса и в то же время домысливалось, досоздавалось эпохой fin-de-siecle. Попробуем развернуть эту аналогию, чтобы ответить на два важных для разговора о литературной репутации Донна вопроса. Как именно это происходило, в какой мере Донн был понят, а в какой придуман – не только критикой рубежа веков, но и модернистами во главе с Т. С. Элиотом? И второе: типологическая параллель с «концом века» как будто означает, что культ Донна связан с представлением о нем как о поэте, «последнем в ряду былой высокой культуры», по слову Вяч. Иванова. В терминологии Т. С. Элиота (а Элиот создал язык, которым этот культ обставлялся и образовывался) – как о поэте, чьим творчеством заканчивается«История Восприятия» до «распада восприятия» («dissociation of sensibility»). ⁴

Так ли это?

ПОЭТ «УМИРАЮЩЕЙ ЭПОХИ»

Сама популярность Донна, не распространившаяся за пределы окололитературных интеллектуальных кругов, была схожа с существовавшим в Англии 1890 – 1900-х годов «небольшим, но пылким культом Гюисманса», как его характеризовал критик журнала «New Age» в 1908 году». Круг почитателей в том и другом случае ограничивала не только трудность восприятия авторов, но и то, что оба они слишком часто были неприличны с точки зрения британского общественного сознания. В поздней викторианской критике Донн фигурировал как «основатель школы эротической поэзии»⁵. Известно, что роман Гюисманса «Наоборот» (1884) не переводился на английский язык до 1922 года, но и тогда перевод содержал выразительные купюры – роман, как писал журнал «The Freeman», был «слегка стерилизован»⁶.

Ж. К. Гюисманс олицетворял декаданс в глазах британских современников. Джон Донн в конце XIX века был понят как поэт, воплощающий декаданс в широком смысле слова. О культуре конца XIX века А. Симонс писал: «У нее есть все качества, которые отличают конец любого великого периода, качества, которые мы находим в греческом, латинском декадансе»⁷. В статье «Джон Донн» (1899) Л. Стивен характеризовал Донна как поэта, «всецело принадлежащего умирающей эпохе», завершающего великую схоластическую традицию. Стивен объясняет, что именно поэтому Донн перестал быть понятным: ушли в прошлое и способ мыслить, и сама литература, которой он принадлежал. Но этот «погруженный в схоластику» поэт обладает достоинствами, которые привлекают внимание новейших поэтов, и воспринимается как «родственный» им: «Для него очень характерно стремление добиться эффекта любой ценой, он задерживается на ужасном, пока нельзя будет сказать, привлекает оно его или отталкивает, он любит «напряженное» и переутонченное так, словно мастерски владеет всеми самыми последними эстетическими канонами»⁸. Выстраивая культурную типологию, Стивен не раз употребляет слова «новый», «современный», «позднейший». Не только декадентство конца XIX века повторяет декадентство XVII века, но и поэзия Донна приобретает значение новизны, современности, актуальности. Реализуется излюбленный парадокс декаданса, его ярчайшая самохарактеристика: «конец века» соотносится с «началом».

С точки зрения художественной эксцентричности декаданса почти полностью оправдывается многократно описанное пристрастие Донна к «ненормальной выдумке», искусственности («all his artificialities»⁹), отчасти препятствовавшее восприятию его поэзии в романтическую и постромантическую эпохи. В статье «Декадентское движение в литературе» (1893) А. Симоне определял декадентский стиль как полную противоположность классическому идеалу «совершенной простоты, совершенного душевного здоровья, совершенных пропорций». Причина не только в печати вырождения, «искусственность [декадентской литературы] – способ подражать природе», поскольку искусственным и сложным является сам современный мир¹⁰. Г. Грирсон поставил Донна в этом смысле рядом с Бодлером, назвав поэтов «естественно искусственными; для них простота была бы искусственностью»¹¹. В критике оформляется убеждение в том, что сложность донновской поэзии в некотором роде определенно естественна, поскольку адекватна сложности описываемого опыта. Впоследствии в этом направлении мыслил Т. С. Элиот в «Метафизических поэтах» (1921), когда говорил о том, что современная поэзия должна быть такой же «трудной», как поэзия метафизиков¹².

Таким образом, как будто бы вполне осознавая принадлежность Донна к его собственной «умирающей эпохе», критика «конца века» стремилась всячески приблизить поэта к современности, сделать фактом «модерной» культуры. Модернизация образа Донна в культурном сознании начинается с создания металитературного персонажа.

«ИЗИДА ПОД ПОКРОВОМ»

Ж. К. Гюисманс для британских современников был, прежде всего, «выдающейся личностью», по выражению А. Симонса¹³. Воинствующий индивидуализм его героя дез Эссента стал знаком эпохи. На рубеже веков Донн предстает в высшей степени неординарной личностью, почти затмевающей его поэзию.

Бурная и противоречивая судьба поэта – католика по рождению, вынужденного оставить мечты о светской карьере и сделавшегося виднейшим протестантским проповедником, – давно привлекала внимание читающей публики. Положение вещей в резкой форме выразил в 1819 году Т. Кэмпбелл: «Жизнь Донна интересней, чем его поэзия»¹⁴. Критик «Low’s Edinburgh Magazine» в 1846 году указывал на причины: «На каждого читателя стихотворений Донна приходится сотня читателей превосходного описания его жизни, выполненного Исааком Уолтоном»¹⁵. Жизнь Донна в изложении Уолтона не только представляла собой увлекательный сюжет, воспринимавшийся значительно легче поэзии Донна, но и как повествование отвечала требованиям викторианского вкуса с его пристрастием к изящному и усталостью от «романтического».

Уолтон создавал биографию виднейшего деятеля англиканской церкви, человека, вызывающего преклонение своим благочестием и набожностью. Его Донн безусловно набожен даже в юные годы, когда, как витиевато пишет автор, «не был обручен ни с какой религией, которая могла бы дать ему любое другое вероисповедание, кроме христианского»¹⁶. В викторианскую эпоху уже сложно было представить себе жизнь в постоянном сознании Божественного присутствия, глубокую набожность, свойственную временам Донна и Уолтона. Воображению викторианцев явился вычитанный из ранней поэзии образ дерзкого либертена, затем превратившегося в благочестивого «доктора Донна». Юность будущего настоятеля собора св. Павла одних комментаторов шокировала, а другим подсказывала сравнение с Августином, делавшее фигуру Донна приемлемой для викторианского сознания.

Критика конца века не стремилась сгладить противоречия, напротив, они всячески подчеркивались. Донну придаются черты сенсационные, почти скандальные. Благочестие зрелого Донна уже не является подтверждением изначальной набожности, но свидетельствует о возможной тайной порочности, факт обращения в англиканскую веру – повод сомневаться в искренности обращенного: «Был ли [Донн] истинно обращенным, подобно бл. Августину, или человеком, безразличным к вопросам религии, поглощенным земными интересами, как Талейран? Все как будто указывает на последнее»¹⁷. А вот как пресса реагировала на уход в монастырь Гюисманса: «В нем нет ничего от посвященного, и эта новая стадия движения среди руин и памятников старых верований должна быть воспринята просто как отдых странника, чья жизнь проходит в поисках ощущений»¹⁸.

В своем пристрастии к скандалу, к громкой славе момента культура декаданса входила в рискованное соприкосновение с тем, что Н. Бердяев называл «пошлостью моды»¹⁹. Донн приобретает обаяние «интересного», эпатирующего обывательский вкус и тем более притягательного персонажа, героя «весьма привлекательной романтической истории», по мнению Т. С. Элиота²⁰.

Потворствуя человеческой жажде сенсационности, этот металитературный персонаж приблизил к современности поэта далекой эпохи, позволил утвердиться культу Донна, создал для него почву. Культ Донна был явлением элитарным, сложность его поэзии и проповедей исключала интерес действительно широкого читателя. В этой ситуации металитературный персонаж давал возможность причаститься высокой поэзии Донна и тем, кто «не хотел затруднять себя чтением его стихов», по слову А. Тейта. Для «открывающих» Донна себе и другим его неотразимая притягательность по сей день сохраняет свою силу²¹.

Создание Донна – металитературного персонажа – завершается в биографической книге Э. Госса «Жизнь и письма Джона Донна» (1899): «Нет никого в истории английской литературы, как мне кажется, кого было бы так трудно понять, немыслимо измерить пространные изгибы его необычайных и противоречивых черт <…> Даже тот из нас, кто в течение многих лет изучал малейшее событие его жизни, должен признать, что в конечном итоге он ускользает от нас. Он не был тем кристально чистым святым, которым восхищался и которого превознес Уолтон. Он не был ловким и доблестным придворным, которого подозревали в нем нонконформисты. Он не был пророком запутанных плотских чувств, на которого смотрели снизу вверх и которого боготворили молодые поэты. Он не был ни тем, ни другим, ни и тем и другим, ни кем-то еще. Кем он был? Его тайна <…> умерла вместе с ним <…> Не в этом ли секрет его неувядаемого очарования?»²². Донн обретает черты загадочной личности, и эта загадочность тоже специфична для эпохи. Подобно «эмблеме декаданса», царевне Саломее, он представляется «почти в равной степени чарующим и отталкивающим», как о нем сказал Ф. Т. Пэлгрейв²³.

Иконическим изображением загадочности Донна был избран памятник в соборе св. Павла, история которого рассказана Уолтоном. Дж. Б. Лайтфут в «Исторических очерках» (1895) так описывал памятник: «Это длинная сухопарая фигура человека, плотно завернутая в саван, который связан на голове и ногах и оставляет только лицо открытым, лицо болезненное, измученное, почти призрачное, с глазами закрытыми, как в смерти»²⁴.

Таинственная фигура приобретает мистическое значение в книге Э. Госса «Поэты времен короля Иакова» (1894). Он называет Донна «этим загадочным и скрытым от нас subterranean (дословно: находящийся под землей. – О. П.) мастером, Изидой под покровом, чьи слова перевешивают прорицания всех видимых богов»²⁵. Аллюзия на книгу Елены Блаватской «Изида без покрова»²⁶ (1877) указывает на смысл «послания». Книга декларировала соответствия, существующие между земным и внеземным миром. Донна как поэта соответствий цитировал Р. У. Эмерсон в трактате «Природа» (1836). Увлечение концепцией «единства бытия», почти буквально воскресившей свойственную XVII веку веру в «соответствия между макрокосмом, геокосмом и микрокосмом», заставило обратиться к Донну У. Б. Йейтса. В эпоху символизма с его стремлением «внезапно осветить «душу» того, что может быть понято только душой, – более утонченный смысл вещей невидимых, более глубокое значение вещей очевидных»²⁷ Донн вещает о тайне единства мира, о которой писала Блаватская.

Дж. Данкен в комментарии к высказыванию Госса употребляет слово «культ»²⁸. В изображении Госса Донн действительно приобретает черты почти сакральные. Как о кумире о нем писал Дж. Сейнтсбери в предисловии к новому изданию его стихотворений (1895), выпущенному в двух томах Е. К. Чэмберсом: «Почти неизбежно те, кто неравнодушен к нему, неравнодушны настолько, что должны говорить о нем осторожно, одними губами, обуздывать или сдерживать выражение своей любви, чтобы оно не показалось идолопоклонством»^## Poems of John Donne / Ed. E.

1. Chambers R. Cyclopedia of English Literature. In. 2 vols. V. 1 / Ed. by R. Chambers. L.: William and Robert Chambers, 1876. P. 114.^[↩]
2. См.: Duncan J. E. The Revival of Metaphysical Poetry. The History of a Style, 1800 to the Present. Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1959. P. 114; Smith A. J. Donne’s Reputation // John Donne: Essays in Celebration / Ed. A. J. Smith. L.: Methuen and Co., 1972. P. 23. ^[↩]
3. Eliot T. S. For Lancelot Andrews. Essays on style and order by T. S. Eliot. N. Y.: Doubleday, Doran and Company, 1929. P. 22.^[↩]
4. Tonson J., Books and Persons (An Occasional Causerie) // http://www.huysmans.org/newage.htm[↩]
5. Minto W. John Donne. 1880 // http://www.geocities.com/litpageplus/donnmoul.html^[↩]
6. Crane C. Twenty years after // http://www.huysmans.org/areboursrev/arebour4.htm^[↩]
7. Symons A. The Decadent Movement in Literature // http://www.huysmans.org/hapers.htm ^[↩]
8. Stephen L. John Donne // National Review. 1899. V. 34. P. 613.^[↩]
9. Hales J. W. // John Donne. The Critical Heritage / Ed. by A. J. Smith. L.: Routledge and Kegan Paul, 1975. P. 488.^[↩]
10. Symons A. Op. cit.^[↩]
11. Цит. по: Duncan J. E. Op. cit. P. 126.^[↩]
12. Eliot T. S. Selected Essays. L.: Faber and Faber, 1986. P. 289.^[↩]
13. Symons A. J. K. Huysmans // http://www.huysmans.org/fortnightly.htm^[↩]
14. Campbell T. // John Donne. The Critical Heritage. P. 317.^[↩]
15. Anon.«Low’s Edinburgh Magazine» // John Donne. The Critical Heritage. P. 403.^[↩]
16. Walton I. The Lives of John Donne, Sir Henry Wotton, Richard Hooker, George Herbert and Robert Sanderson / Ed. with an intr. by G. Saintsbury. Oxford: Oxford univ. press, 1927. P. 25.^[↩]
17. Minto W. Op. cit.^[↩]
18. Literature. 1898. December 3 // http://www.huysmans.org/literature.htm ^[↩]
19. Бердяев Н. А. Утонченная Фиваида (религиозная драма Гюисманса) // Гюисманс Ж. К. Без дна. М.: Энигма, 2006. С. 368.

    ^[↩]

20. Eliot T. S. Donne in Our Time // A Garland for John Donne. 1631 – 1931 / Ed. by T. Spenser. Cambridge (Mass.): Harvard univ. press, 1931. P. 10.^[↩]
21. О чем свидетельствуют статьи и книги, «открывающие» поэта русскому читателю: Макуренкова С. Джон Данн: поэтика и риторика. М.: Академия, 1994; Нестеров А. К последнему пределу. Джон Донн: портрет на фоне эпохи // Литературное обозрение. 1997. N 5; Егорова Л.«По ком звонит колокол» // Anglistica. Сборник статей по литературе и культуре Великобритании. Вып. 8. Джон Донн и проблема «метафизического» стиля. Москва-Тамбов: Изд. ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000; Кружков Г. Житие преподобного доктора Донна, настоятеля собора св. Павла // Кружков Г. Лекарство от Фортуны. М.: Б. С. Г. -Пресс, 2002.^[↩]
22. Gosse E. The Life and Letters of John Donne. In 2 vols. V. 2. Gloucester (Mass.): Peter Smith, 1959. P. 290 – 291.

    ^[↩]

23. Palgrave F. T. // John Donne. The Critical Heritage. P. 435.^[↩]
24. Lightfoot J. B. Historical Essays // http://www.geocities.com/litpageplus/donnmoul.html^[↩]
25. Цит. по: Duncan J. Op. cit. P. 116 – 117.^[↩]
26. Ср. в книге Блаватской: «В некоторых статуях и барельефах <…> [Изиду] изображают <…> укутанной с головы до ног»(Блаватская Е. П. Разоблаченная Изида. В 2 тт. Т. 2. М.: Сфера, 2000. С. 16). Однако под словом «veil» понимается скорее покров/покрывало (тайны), на который указывает легендарная надпись в святилище Изиды в Саисе, а не облачение, как это подразумевает русский перевод названия («Разоблаченная Изида»), построенный на игре слов и ассоциативно вызывающий представление об одежде (см.: Blavatsky H. P. Isis Unveiled. A Master-Key to the Mysteries of Ancient and Modern Science and Theology. V. 1. N. Y.: J. W. Bouton, 1886. P. VI).^[↩]
27. Symons A. The Decadent Movement in Literature.^[↩]
28. Duncan J. E. Op. cit. P. 116.^[↩]