Редактура

В дореволюционные времена под заголовком этого рассказа автор непременно поставил бы короткое словечко: «быль». В нем нет ни грана выдумки, или, как теперь считается современным говорить, – «домысла».

Я очень точно передаю в нем то, что мне поведал однажды в одном из Домов творчества Литфонда один, ныне уже, увы, покойный, мой сочлен по Союзу писателей. Он был талантливым прозаиком, но писал очень трудно и мало, а потому постоянно прирабатывал то как редактор, то как рецензент в журналах и издательствах одного достаточно крупного города Российской Федерации.

Случилось ему состоять, «просто редактором» и в том журнале, в котором развернулась эта самая «быль».

Не «просто», а Главным Редактором того журнала тогда, в давние послевоенные времена, был один значительно более известный и старший по возрасту литератор, прозаик и поэт: человек весьма приятный, но пораженный довольно распространенным недугом – чрезмерной, как бы это сказать, осторожностью, которую, пожалуй, можно было определить крепким словечком, да как-то не хочется…

Между этими двумя персонажами моего рассказа отношения были добрыми и, что называется, сердечными. Но никогда старший не забывал своего «старшинства», а младший – своей, относительной «молодости» и, так, сказать, подчиненности.

В одно самое ничем не примечательное утро Просто редактор пришел в свой журнал в легкой меланхолии: во-первых, его вот, уже месяц как поворачивал и крутил домашний финансовый кризис, и во-вторых, команда, за которую он, страстный футболист, болел, проиграла вчера третий матч подряд.

Смотрел он поэтому хмуро, и грядущее пред ним рисовалось темно… Час спустя его вызвал к себе Главный Редактор.

У Главного, наверное, тоже были какие-то душевные конвульсии: он не вступил с Просто редактором в обсуждение спортивных новостей (он-то болел «навстречу», с противоположного берега), а положил перед ним на письменном столе хоть и не чудовищно, но все же достаточно толстую папку-рукопись.

– Самотек! – коротко проговорил он.

– Вижу, – ответил Просто редактор.

– Человек пять читало, – чуть-чуть бесстрастно добавил Главный. – Есть разные мнения.

– Естественно, – в том же лаконическом тоне, но понимая, что тон этот Главному приличествует более, чем Просто редактору, сказал «Просто».

Главный посмотрел на Просто редактора поверх очков.

– Возьми прочитай, напиши кратенькую рецензию. Надо как-то с этим решать.

– А мне не хочется, слушай… – поежился Просто редактор.

Оно было понятно: самотек… Сначала – читать, потом – писать… Бр-р-р-р!

Главный Редактор знал, чем брать Просто редактора.

– Из крестьянской жизни роман. Ну как хочешь… Передам Журавлеву, он специалист.

Да, он умел подсекать рыбку: Просто редактор не выносил литератора Журавлева.

– Ты с ума сошел! Ведь если в этом, – он сигаретой показал на рукопись,- что-нибудь есть, так этот мясник наверняка ее зарежет!

– Я потому тебе и предложил… А иначе – кому прикажешь?

– Ладно, – неискренне проворчал. Просто редактор. – Не очень-то, да деньги нужны… – Он сгреб со стола рукопись, засунул ее в не слишком новый и красивый, видавший виды портфель и, поболтав о том о сем, удалился.

Дома, вечером, когда все уже успокоились рядом (у Проста редактора детей не имелось, а жена знала, когда ему можно, когда нельзя и, когда нужно мешать) и на так называемом «голубом экране» (вот назовут так невесть почему; и никто не протестует, – а какой он голубой? Так вот и Дунай зовут голубым, а он – кофейного цвета, как Аму-Дарья) «Спартак» проиграл московскому «Динамо» и Просто редактор откричался и откурился сколько хотел (после инфаркта и то и другое не разрешалось, но сегодня жена ушла к Машеньке в гости… значит – живем!), так вот, Просто редактор вдруг вспомнил про рукопись. Он сморщился, но покорно подошел к столу, развязал завязки папки и прочитал на титульном листе: «Этот теплый ветер»…»Гм…» – промычал он. «Теплый ветер» не сказал ему ничего. Фамилия автора – тоже. Отвернув титул, он приступил к первой странице. И вот – неожиданное дело: самотек, никому не известный автор, а со страницы этой на него внезапно повеяло настоящим. Спокойной творческой силой. Зрелым видением мира. Подлинной литературой.

Удивясь и с недоверием, он откинул налево эту первую страницу. На второй то же ощущение усилилось. Ну, как если бы он читал рукопись не Гоголя, не Тургенева, не Чехова, но, скажем, Короленко или, допустим, Глеба Успенского. Он пошел листать дальше, шестидесятые страницы, сто тридцатые… Просто редактор не очень почтительно выразился про Главного Редактора: «Так чего ж он, такой-то и этакий, сам не решает? Глаз у него, что ли, нет? Ушей нет? Внутреннего слуха нет?»

Он дочитал рукопись до конца и откинулся в кресле. Да, по его мнению, он присутствовал при рождении Писателя. Ну какой он там окажется, большой или средний, этого по одному роману, пусть даже довольно масштабному, не скажешь… Но что это не мельче и не менее квалифицированно, чем творчество трех четвертей…

Тут Просто редактор без особого уважения отозвался про себя про значительную часть своих товарищей по перу, как когда-то Михаил Михайлович Зощенко об утках в проруби, рассердился, так как был характером скорее суров, хотя в то же время и необыкновенно добродушен, засунул, теперь уже с уважением_, труд Неизвестного Автора в тот же самый, отнюдь не министерского вида, портфель, попил чаю и лег спать.

Назавтра он раньше обычного прибыл в редакцию своего журнала и довольно нетерпеливо ожидал Главного, сидя в его обитом дореволюционным сафьяном кресле и сердито отвечая на разного веса звонки: что Главного еще нет и что он сам его ожидает.

Когда ожидаемый прибыл, Просто редактор тут же атаковал его. «Ну, знаешь, Леня! – на равных пошел он на приступ. – Ты что же, не видишь, что даешь на дополнительную рецензию? Да ведь это же свыше явленный талант! Да не нам с тобой его надо рецензировать, а ему поручить решать, что из написанного нами пригодно и что не годится для печати! Да я…»

Главный Редактор отверг разговор запанибрата.

– Словом, ты отказываешься рецензировать? Хорошо.