Раймон Мария и Генрих Абелес. Об одном «научном издании»

О работе И. Овчинкиной я впервые узнал в 2008 году, просмотрев ее публикацию в сборнике материалов из собрания Научной библиотеки МГУ [Овчинкина 2008]. И хотя многое в этой публикации вызвало у меня вопросы и даже претензии, однако начинать разговор в печати я посчитал излишним. Казалось, исследовательница, изучив архивные источники, искренне увлеклась своей темой и пытается воссоздать привлекательный облик забытой русской писательницы конца XIX — начала ХХ века Софьи Николаевны Шиль (1863–1928), прозаика, переводчицы, драматурга и литературного критика, писавшей под псевдонимом Сергей Орловский.

Несмотря на значительное число рассказов и повестей (в ос­новном для детей и юношества), переводов, очерков и статей, опу­бликованных при жизни, имя Софьи Шиль получило и продолжает сохранять известность главным образом благодаря ее личному знакомству и переписке с Рильке и Л. Андреас-Саломе (неодно­кратно печаталось, например, письмо Рильке от 20 мая / 2 июня 1900 года—о посещении Ясной Поляны и встрече с Л. Толстым). Оригиналы писем хранятся ныне в Германии, куда их отправила сама Шиль в 1927 или 1928 году; все они давно опубликованы¹. Од­нако в Отделе редких книг и рукописей Научной библиотеки МГУ сохранился русский перевод этих писем, выполненный самой Шиль перед их отправкой в Германию. Именно с этих материалов и на­чала свою работу И. Овчинкина (ныне—доцент кафедры теории и практики перевода Института филологии и истории РГГУ). Ее публикация 2008 года состояла из двух частей: статьи под назва­нием «О Софье Шиль и ее наследии» и приложения—одиннадцати писем Рильке и шести писем Л. Андреас­-Саломе 1900–1901 года, адресованных Софье Шиль и ею переведенных на русский.

Продолжая свою работу, И. Овчинкина опубликовала через два года другую рукопись Шиль—ее автобиографические запис­ки, посвященные московскому литературному объединению «Камена» (1926–1928), создателем и душой которого была Софья Николаевна [Овчинкина 2010]. И, наконец, в 2017 году, расши­рив обе предыдущие публикации стихами и переводами Шиль (в частности, переводами стихов Рильке и его «драматической сцены» «В последний час»), а также ее письмами и биографическими документами, исследовательница соединила их под одним переплетом [Овчинкина 2017]².

Это начинание, на первый взгляд, можно было только при­ветствовать. Литературное наследие Cофьи Шиль, сохранившее­ся главным образом в дореволюционных изданиях или покоя­щееся в архивной пыли, давно следовало извлечь из небытия. Детские рассказы и повести Шиль, ее переводы западноевропей­ских авторов (Байрона, Верлена, Метерлинка, Новалиса, Данте Габриэля Россетти, Рильке), ее историко-­литературные этюды и исследования, посвященные в первую очередь Тургеневу, ее воспоминания о Пречистенских курсах для рабочих, где она преподавала в течение многих лет, ее статьи, освещающие си­стему народного образования в Западной Европе, и, конечно, деятельность упомянутого выше кружка «Камена» — все это имеет определенную, и подчас немалую, историко-­культурную значимость. Важно было, кроме того, обрисовать Шиль как обще­ственного деятеля, педагога, неравнодушную участницу собы­тий своего времени, рассказать о ее драматической судьбе… Эта работа и была проделана И. Овчинкиной. И нельзя не признать: в своем вступительном очерке исследовательница тщательно реконструировала биографию Софьи Шиль, представив ее не только как прозаика или драматурга, но и как поэта (чьи стихи при жизни публиковались нечасто), а кроме того,— обнародо­вала автобиографические документы писательницы (анкеты, заявления, завещание), ее мемуарные «Записки» и письма к де­ятелям культуры (В. Брюсову, Н. Михайловскому, Н. Пиксанову, П. Сакулину, Я. Черняку, А. Чехову и др.), составила летопись ее жизни и творчества и т. д.

Однако, внимательно ознакомившись с этим изданием и убедившись, что проблемы, с ним связанные, носят далеко не частный характер, я пришел к выводу: профессиональный, пусть и нелицеприятный разговор об этом издании желателен и даже необходим.

Начнем с тезиса, не требующего доказательств: публикация ар­хивного текста на современном уровне гуманитарной культуры не сводится к его копированию, пусть даже в цифровой форме. Существует ряд требований, ограничений и правил — текстологических, филологических, правовых, наконец, этических, с которыми публикатор обязан считаться.

Напомню, что переписку Рильке с Софьей Шиль и ее вос­поминания о немецком поэте впервые исследовал Л. Чертков (1933–2000), ученый-­энциклопедист, автор многих статей и пу­бликаций. В Рукописном отделе Научной библиотеки МГУ, где в свое время был создан фонд С. Шиль, он работал еще во второй половине 1960­х годов, что должно бы, по нашему разумению, отразиться в листах использования (коль скоро они сохрани­лись). Результаты разысканий Леонида Черткова можно видеть в нашей совместно написанной статье [Азадовский, Чертков 1971], где подробно говорится о Софье Шиль и цитируются ее воспоминания о Рильке, а также—в насыщенной фактами бро­шюре Черткова, изданной Австрийской академией наук [Čertkov 1975]. Именно Чертков является — в том, что касается архива Шиль,—пионером-­первопроходцем.

Однако ни в публикации Овчинкиной 2008 года, ни в ее кни­ге «Сергей Орловский…» о Л. Черткове ни разу не упоминается.

Продолжая впоследствии тему, начатую вместе с Чертковым, я также несколько раз посещал архив Научной библиотеки МГУ, где изучал фонд С. Шиль. Собранные мной материалы отражены в журнальной публикации [Рильке 1975], а также в книге [Аза­довский 2003], которая, судя по публикациям Овчинкиной, была ей хорошо известна: ссылки на это издание можно найти и в ее публикации 2008­го, и в книге 2017 года. Более того: в книге на странице 313 сказано: «Письма Р.­М. Рильке и Лу Андреас-Сало­ме к С. Н. Шиль и письма С. Н. Шиль к ним были опубликованы К. Азадовским в кн.: «Рильке и Россия»…» Можно подумать, что «формальности соблюдены». Но это, увы, не так.

Упоминая о переписке Шиль с Рильке и Андреас-Саломе и ссылаясь при этом на книгу «Рильке и Россия» (2003), где эта переписка представлена полностью, Овчинкина не считает нуж­ным упомянуть о том, что и ряд других документов, публикуемых ею как бы «впервые», также помещен в этом издании. Приводя, например, и даже дважды, письмо Шиль к Н. Михайловскому от 14 апреля 1900 года и публикуя его со ссылкой на архивный источник (с. 246–247, 315–316), она не считает нужным сообщить, что оно полностью напечатано нами ранее [Азадовский 2003: 212].

На этом фоне уже само собой разумеется, что фамилия пред­шественника не указывается в тех случаях, когда он—дабы избе­жать повторения или по недостатку места—намеренно сократил публикуемый документ, опустив в нем несколько начальных или заключительных строк. Пример: письма Шиль к Я. Черняку от 12 мая 1927 года и П. Сакулину от 20 мая 1927 года, опубликованные нами (с незначительными купюрами) в книге «Рильке и Россия». Неважно, что из этих многостраничных посланий выпущено всего несколько слов. Приведя в книге «Сергей Орловский…» оба письма полностью и, понятное дело, со ссылкой на архивный источник, Овчинкина претендует на роль первооткрывателя.

Такого рода приемы («умолчание», «недоговоренность») наносят в отдельных случаях существенный урон работе и ре­путации коллег-­предшественников. К числу таких «случаев» (но отнюдь не «случайностей») я отношу, например, тот факт, что Овчинкина дважды (и в 2008­м, и в 2017 году) преподносит читателям письма Рильке к Шиль как собственное «открытие». Вот, мол, лежал перевод в архиве и долгое время был никем не востребован, но мы обнаружили этот интересный материал, подготовили его к печати и теперь предлагаем читателям.

И ни слова о том, что большинство писем Рильке к Шиль (причем два из них в переводе самой Шиль) было опубликовано нами более четырех десятилетий тому назад в журнале «Вопросы литературы» [Рильке 1975], где мы поместили семь (из одиннад­цати!) текстов. Эта публикация была известна Овчинкиной, во всяком случае, упоминается ею как один из «источников» (с. 357). Нужна ли, вообще говоря,—при публикации того или иного документа—традиционная ссылка на архив (фонд, опись, кар­тон, единица хранения)? Да, нужна, если документ публикует­ся впервые; она обозначает источник. И вовсе не обязательна, если републикуется документ, уже введенный в оборот другим исследователем. Обязательным же, на наш взгляд, является (ря­дом с архивной сноской или вместо нее) упоминание о предше­ствующей публикации.

Публикуя письма С. Шиль к Рильке и Лу Саломе, Овчинкина сообщает, что они «взяты из Архива Рильке, хранящегося в ИРЛИ (Пушкинском Доме)…» (с. 313), и неизменно, при каждом пись­ме, указывает архивный источник. Материал, поданный таким образом, воспринимается как первопубликация. Но ведь все эти письма (написанные Шиль частью по­-немецки, частью по­рус­ски) уже опубликованы нами ранее, причем дважды: по­немецки [Rilke… 1986] и по­русски [Азадовский 2003].

Подобные «недоразумения» при публикации архивных до­кументов, к сожалению, не редкость. Случается это, как правило, «по забывчивости», когда не слишком дотошный исследова­тель попросту теряет из виду предыдущую публикацию. Одна­ ко здесь — другая история. Овчинкина знала обе наших книги (и 1986, и 2003 года), как и журнальную публикацию 1975 года!

Отсутствие ссылок на работу предшественника стало на­сколько обычным явлением, что нынешние исследователи бьют тревогу и требуют дать оценку подобным действиям. «Суще­ствует правило (или—обычай),—пишет, например, Александр Мец,— что если те или иные архивные сведения были ранее опубликованы, то помимо ссылки на архив (что, впрочем, не обязательно) следует давать ссылку на саму публикацию. В про­тивном случае (без ссылки на публикацию) такой способ может выглядеть как претензия на приоритет в его (архивного мате­риала) использовании <…> данные обстоятельства могут при определенного рода условиях трактоваться как покушение на плагиат…» [Мец 2018: 394–395]

Можно ли противостоять такого рода деяниям? Каким об­разом? Ведь «все, что не запрещено, разрешено». Тем не менее следует различать запреты юридические и запреты моральные. Последние определяются традицией, то есть ясным представ­лением, сложившимся в профессиональном сообществе, о гра­ницах и пределах допустимого. К несчастью, такого рода кри­терии у нас отсутствуют; не сформировалось и определенное, недвусмысленное отношение к публикациям и публикаторам такого рода. И до тех пор, пока разговор на эту больную тему не станет публичным, а научная этика — общепринятой нормой, эти казусы будут продолжаться и множиться.

Перейдем—в связи с книгой «Сергей Орловский…»—к вопросу о переводах; он возникает в разных аспектах.

Первый аспект—опять­-таки «умолчание». На странице 313 Овчинкина сообщает (по поводу писем Рильке к Шиль), что «в издании К. Азадовского опубликованы письма, хранящиеся в частном собрании в Германии, в другом переводе». Далее, на странице 357 «другой перевод» тех же писем расширяется до формулировки «в других переводах». Странно, не правда ли? Почему бы не назвать переводчика (или переводчиков) по име­ни? Ведь в книге ясно указано, что все немецкие тексты даны в переводе К. Азадовского (это подтверждает и знак копирайта на обороте титульного листа).

Второй аспект—необходимость нового перевода. Это касает­ся двух писем самой Шиль, написанных по­-немецки: от 2/14 фев­раля и 15/27 февраля 1900 года. В обоих наших томах [Rilke… 1986; Азадовский 2003] они опубликованы соответственно в немецком оригинале и русском переводе. Как же поступить, дабы избежать необходимости ссылаться на оба издания? Что касается публика­ции—очень просто (об этом говорилось выше): дать ссылку на Рукописный отдел Пушкинского Дома, где хранятся оригиналы, и не давать ссылки на немецкое издание, в котором они опубли­кованы. А вот как быть с переводом на русский? Не перепечаты­вать же, в конце концов, «другой перевод»! В результате на свет появляется новый перевод—Н. Рейнгольд, и у читателя еще более укрепляется впечатление, что оба письма Софьи Шиль к Рильке публикуются впервые (на самом деле—в третий раз!).

Мы с пониманием отнеслись бы к тому, если бы публикатор, сочтя предыдущий (то есть наш) перевод по каким­то причинам неудовлетворительным, решил отдать предпочтение другому, уже существующему переводу или позаботился о новом. Слу­чай вполне возможный; правда, такое «предпочтение» следует как-­то мотивировать (у Овчинкиной мотивировка отсутствует). Прочитав оба письма в новой публикации и новом переводе, я немало изумился — не столько самому переводу, сколько тем корректирующим пометам, которые сделала переводчица в немецком тексте. Вынужден процитировать некоторые из этих «примеч.

1. Первая публикация писем Рильке к Шиль в Германии относится к 1928 году. См.: [EinBrief… 1928]. Несколько писем Рильке к Шиль опубликовано в изд.: [Rilke 1939]. [↩]
2. Все дальнейшие ссылки на это издание даются в тексте статьи в круглых скобках с указанием соответствующей страницы [↩]