Путь поэта
Б. Керимжанова, Путь поэта, Изд. АН Киргизской ССР, Фрунзе, 1960, стр. 92.
Джоомарт Боконбаев (1910 – 1944) принадлежит к тому поколению писателей Киргизии, с именем которых связано зарождение киргизской письменной литературы. Б. Керимжанова поставила перед собой трудную задачу – на примере его творческого пути проследить особенности развития киргизской советской литературы 20 – 30-х годов.
Не имея традиций письменной литературы (в отличие от таджикской, узбекской, казахской, татарской и других литератур народов Советского Востока), первые поэты Киргизии, естественно, обращались к сокровищнице родного фольклора, чрезвычайно богатого по содержанию и жанрам – от лирических песен до монументального эпоса «Манас». Д. Боконбаев также испытал на первых порах сильное влияние фольклора. Будущий писатель родился и вырос в тех краях, где жили выдающиеся народные акыны Токтогул Сатылтанов и Барпы Алыкулов, которых ему не раз довелось слушать и творчество которых он горячо полюбил.
Двадцатые годы были в Киргизии переходными от фольклора к письменной литературе. Говоря о раннем периоде творчества Боконбаева, Б. Керимжанова пишет: «Большая часть его произведений носила характер живых, поэтических импровизаций, что роднило Боконбаева с народными акынами» (стр. 29). Молодой поэт гневно обличал баев и мулл, выступал против религиозного Дурмана я позорных пережитков прошлого в быту, восторженно приветствовал раскрепощение женщины Востока, славил социалистическую новь… В то же время автор очерка справедливо отмечает у Боконбаева, как и у других киргизских поэтов той поры, механическое использование традиционных поэтических средств фольклора, увлечение старой формой в ущерб новому содержанию.
Для молодой киргизской литературы важное значение имело освоение опыта русской классической и советской литературы, а также опыта других братских литератур. К сожалению, в книге Б. Керимжановой лишь мельком упомянуто об учебе киргизских писателей у писателей татарских, казахских и узбекских, родственных и близких им по языку. Между тем именно они были первыми учителями киргизских писателей, через их посредство осваивался новый эстетический опыт, в том числе опыт русской литературы, так как в первые годы советской власти русским языком большинство киргизских писателей хорошо еще не владело.
Однако и проблему воздействия русской классической и советской литературы Керимжанова по существу только ставит, но не решает. Дальше общих деклараций она не идет, а некоторые ее выводы малоубедительны. Например, властное вторжение в творчество Боконбаева новых тем, идей, его боевые призывы, как и поиски новых поэтических средств, отход от традиционных силлабических форм киргизских стихов автор объясняет почти исключительно влиянием Маяковского. Конечно, воздействие Маяковского было огромным, но нельзя к нему сводить все и вся. Что же касается отхода киргизских поэтов от традиционных однообразных семи- и восьмисложных силлабических стихов, то следовало бы отметить, что тут сказалось освоение опыта мастеров русской классической и советской поэзии вообще и прежде всего Пушкина, Лермонтова, Некрасова.
Вспоминая о своей встрече с Боконбаевым, покойный Лев Пасынков писал в предисловии к первому сборнику стихов киргизского поэта на русском языке «Комуз» («Советский писатель», М. 1947): «В одну из наших встреч он читал мне по-русски стихи Пушкина. Позже я прочитал перевод стихов Джоомарта. «Мы с Пушкиным сердцем срослись» (из стихотворения «Друг», посвященного Пушкину. – С. Д.), – говорил Джоомарт в этих стихах. Джоомарту был близок пылкий нрав великого русского поэта, страстность его влечений и кипучих мыслей.
«Пушкин помогает мне видеть людей, – говорил Джоомарт. – Он и Лермонтов!»
Это влияние можно и нужно было бы показать более конкретно.
Б. Керимжанова затрагивает (также в общей форме) и вопрос о воздействии Горького на творчество Боконбаева. Но как это делается? Рассматривая произведения поэта начала 30-х годов, посвященные теме труда (поэмы «Кызыл-Кия», «Сулюкта», «Кок-Янгак»), автор очерка пишет: «Не исключена возможность, что мысль изобразить киргизского рабочего была подсказана Боконбаеву повестью М. Горького «Мать», прочитанной им в те годы» (стр. 27). Но почему в данном случае обязательно надо видеть какое-то литературное влияние и именно «Матери» Горького? Ведь сама же Б. Керимжанова сообщает, что в 1930 году Боконбаев с группой партийных и советских работников ездил в горные районы республики, близко знакомился с трудом и жизнью шахтеров Кызыл-Кия, Кок-Янгака, Сулюкты. Автор цитирует слова из «Дневника» поэта: «Кипящий труд, гул моторов, ревущие гудки, неутомимые руки заставляли сильно биться мое сердце…» (стр. 26). Не правильнее ли объяснить появление упомянутых поэм – первых крупных произведений о рабочем классе в киргизской советской поэзии – чуткостью поэта к явлениям самой жизни?
Тридцатые годы характеризуются в книге Керимжановой как время подъема всей киргизской советской литературы, идущей по пути социалистического реализма в содружестве с братскими литературами народов СССР. Эти годы были периодом зрелости и возмужания Боконбаева. Автор очерка подробно останавливается на трех его сборниках – «Плоды труда», «Комуз» и «Песня орла».
Особое внимание уделяется в книге философской и пейзажной лирике поэта – новым жанрам в киргизской советской поэзии. Глубокие раздумья о жизни, о судьбах родного народа, тонкие акварельные рисунки природы родного края, воспринимаемой художником в гармоническом единстве с новым, социалистическим бытом возрожденного киргизского народа, – все это придает стихам Боконбаева неповторимое своеобразие, подлинный национальный колорит и обаяние.
Эта глава интересна тем, что автор убедительно показывает творческий рост поэта. Мы видим, как Боконбаев постепенно освобождается от схематизма, риторичности своих ранних произведений, овладевает мастерством всестороннего изображения жизни. Нельзя лишь согласиться с утверждением Б. Керимжановой, что «наличие пейзажной лирики отличает его (Боконбаева. —С. Д.) от других киргизских советских поэтов», (стр. 41). Ведь образцы пейзажной лирики мы найдем не только в поздних, но и в ранних стихах народного поэта А. Токомбаева, в поэзии К. Маликова, Т. Уметалиева и особенно А. Осмонова.
Драма, как и проза, была в Киргизии новым жанром, и Боконбаев одним из первых прокладывал ей путь. Он является автором пьесы «Алтын-кыз» («Золотая девушка»), посвященной началу коллективизации в Киргизии. В 1939 году эта драма с большим успехом шла во время первой декады киргизского искусства в Москве, она и до сих пор не сходит со сцен республиканских театров.
К сожалению, разделы о драматургии Боконбаева получились значительно слабее, нежели Другие разделы очерка. Глубокий анализ по существу подменен здесь сухим пересказом содержания пьес. К тому же в книге очень неэкономно используется печатная «площадь». Так, из двадцати трех страниц, отведенных разбору лучших драматургических произведений Боконбаева – «Алтын-кыз» и «Айчурек», одиннадцать (!) отдано под иллюстрации (кстати, воспроизведенные на очень низком полиграфическом уровне).
В очерке Б. Керимжановой есть отдельные фактические неточности. К примеру, на стр. 33 указывается, что роман «Темир» Т. Сыдыкбекова был издан в русском переводе в 30-е годы, в то время как он впервые вышел в «Советском писателе» в 1947 году. А страницей раньше произведение В. Маяковского «Стихи о советском паспорте» названо… «Советский паспорт». И это в издании Академии наук!
Как видим, очерк Б. Керимжановой не лишен существенных недостатков. Но он ценен как первая попытка осмыслить творческий путь замечательного киргизского писателя. Отрадно, что киргизские ученые – представители одного из самых молодых отрядов нашей литературоведческой науки – все чаще обращаются к изучению опыта современной литературы.