«Просветленное понимание» в награду. Россия в английском шпионском романе XX века

В названии статьи использована фраза из романа Ле Карре «Русский дом». См.: CarreJohnle. The Russia House. L., N.Y., Toronto: Penguin Books, 2011. P. 356.

Шпионский роман как особый жанр, содержатель­но  связанный с  темой политического противостояния и  шпионажа, структурно близкий к  авантюрному пове­ствованию  с  мотивами  путешествия  и  поединка¹,  ро­дился в  начале XX века. Образ «Большой Игры» («the Great Game») государственных и  иных социально-­по­литических систем и  вопрос о  месте человека и  чело­веческого  в  этой  игре,  положенные  в  основу  романа Редьярда Киплинга «Ким»², оказались созвучны своему времени  и  были  развиты  в  романе  Джозефа  Конрада «Тайный агент» и  рассказах Сомерсета Моэма из цикла «Эшенден». Популярность жанра на протяжении всего XX века, его способность к  саморазвитию говорят о  со­ответствии  его  проблематики  ощущению  «поражения человека»,  пронизывающему  искусство  трагического столетия.

Сам по себе тот факт, что именно англичане стоят у истоков шпионской литературы, может вызвать у лю­бознательного читателя интерес. Еще больший интерес у русского читателя возникает тогда, когда он понимает, что во всех ранних «вершинных» образчиках британско­го шпионского романа присутствуют русские образы. Ко­ротко ответить на вопрос, почему русская тема звучит в каждом  из  трех  основополагающих  для  английского шпионского романа произведениях, можно так: русская культура и российская действительность этого времени вызывала живой, в том числе политический и социаль­ный, интерес у англичан. Интерес, который имел под со­бой длительную историю формирования мифа о России как о предельно далеком, чужом антимире.

Широкое  вхождение  русских  образов  в английскую культуру началось в XVI веке, когда англичане по Север­ному пути доплыли до почти неведомой страны и увидели богатые земли, Божьим промыслом щедро наделенные ле­сами и реками, пушным зверем и рыбой, медом и зерном. Они увидели людей, во всем отличных от себя — предпри­имчивых и свободных протестантов-­англичан. Так в анг­лийской культуре под влиянием записок путешественни­ков­купцов  и дипломатов  складывается  представление о «Московии» — богатом и полудиком пространстве, го­сударстве с тираническим устройством, царстве суеверий и порока³. К XIX веку это представление изменяется под влиянием  историко­-политических  факторов —  прежде всего, «постоянного продвижения» Российской империи в Центральную Азию⁴. Неожиданное, быстрое разраста­ние страны, которая до сей поры представлялась глухой окраиной мира, породило у англичан «враждебное подоз­рение» к ней⁵ и привело к оформлению нового образа — «амбициозного соперника» Британии⁶.

Этот новый образ политического и духовного врага художественно  воплотился  в  целой  серии  «портретов» деспотично-­агрессивного государства — в частности, в со­нете  А. Теннисона,  посвященном  захваченной  Россией Польше, и в оде А. Суинберна «Россия»⁷. В то же время он  породил  ощущение  равносильности  двух  держав и сходства их судеб. Это ощущение с особой ясностью и силой проявилось в поэме Байрона «Дон Жуан». Внеш­няя и внутренняя агрессия Российской империи, совре­менной Байрону, предстает в поэме не проявлением осо­бого национального мира, но одним из эпизодов истории падшего человечества, удел которого — страдания и не­свобода. В этом смысле три великие империи XIX века — Османская, Российская и Британская — становятся взаи­моотражающими и взаимоосвещающими ликами челове­ческой цивилизации.

На рубеже XIX — XX веков английская культура пере­жила новое открытие России. Оно было связано с разочаро­ванием в европейском прагматизме и позитивизме XIX ве­ка  и с  напряженными  поисками  духовной  цельности⁸. Россия стала важнейшим из непознанных миров, в кото­рых англичане­-интеллектуалы искали духовные сокрови­ща.  Искали  и находили  в романах  Тургенева,  Толстого, Достоевского, в рассказах и пьесах Чехова, в музыке Чай­ковского, Скрябина, Рахманинова, в живописи Бенуа, Се­рова, Малявина⁹… Параллельно с этим переосмыслением русского мира как мира особой духовности, однако, про­должало существовать убеждение в инфернальной пороч­ности российского государства. Представляется, что на­пряжение между этими идеями стало основной причиной вовлечения русской темы в художественное пространство английского шпионского романа.

Вопрос,  почему  именно  англичане  стоят  у истоков жанра шпионского романа, однозначного ответа не пред­полагает. Однако его нельзя считать праздным, поскольку ответ должен быть внутренне связан с самохарактеристи­кой  англичан  в самих  романах,  с неким  архетипичным ментальным комплексом, который сопоставляется с «рус­ской темой» и противопоставляется ей.

Предположительный ответ может быть таким: внут­ренний мир шпионского романа — принципиально мир действия, авантюры, борьбы с чужими интересами. Это соединение предварительного расчета и реакции на си­туацию, подготовленных приемов и интуиции. В то же время это мир познания другого и, неизбежно, самопо­знания.

В этих жанровых характеристиках все сходится: и осо­бенности английской культуры во внешнем и внутреннем восприятии, и время. Время — рубеж веков, — как мы уже видели, толкало к пониманию «чужого» и к поиску ново­го (или забытого старого) «своего». Жанровые же характе­ристики отражают ключевые черты (константы) англий­ской  культуры —  «действие»,  «борьба»,  «интуиция», «здравомыслие». Эти константы представлены как внешними  характеристиками,  так  и самохарактеристиками. Так, американский эссеист, поэт, философ, общественный деятель Р. У. Эмерсон («English Traits», 1856) уже в сере­дине XIX века выделял мощь и энергию, «практическое здравомыслие» и уважение к реально работающему меха­низму как «природную особенность» британского мента­литета¹⁰.

В начале 1905 года сэр Хирам Максим, британский ин­женер  и изобретатель,  замечал:  «Англосаксонская  раса представляется народом, создавшим самую интенсивную форму западной цивилизации <…> все ранние открытия и изобретения, которые бы могли позволить передвигать­ся быстрее <…> были сделаны англосаксонской расой»¹¹. О «практичности»,  «желании  работать»  как  о важней­ших свойствах английского характера в 1920­е годы гово­рил английский романист, эссеист, драматург и режиссер Дж.Б. Пристли («English Humour», 1929)¹².

Русские  мыслители  связывали  особенности  англий­ской культуры с «любовью к самодеятельности» и «борь­бой со всеми препятствиями» (Н. Данилевский)¹³, с «во­лей», «энергией», «силой» и «опытно­-инструментальным познанием» (Г. Гачев)¹⁴.

Можно утверждать, что константы «сила», «борьба», «здравомыслие», «интуиция» являются ментально­-куль­турными истоками английского шпионского романа. По всей видимости, именно эти черты должны преимущест­венно характеризовать в нем британский мир. Они же должны  представать  мерилом  для  описания  и оценки «чужого», русского мира.

Сюжет и образная система романа Редьярда Киплинга «Ким» («Kim», создан в 1897 году, издан в 1901­м, дораба­тывался писателем после издания) выстроены не столько вокруг  оппозиции  «своих»  и «чужих»,  сколько  вокруг мира великой, многообразной и целостной (хотя и коло­низованной  британцами)  Индии,  индусской  «большой дороги». Это философско­метафизический роман, типизи­рующий не только характеры, но и надличностные про­цессы и родовые императивы индийского мира##Об этом подробнее см.: ПроскурнинБ.М. «Ким» Редьярда Кип­линга:

1.  Саруханян А.П. Шпионский роман // Энциклопедический сло­варь английской литературы XX века / Под ред. А. П. Саруханян. М.: Наука, 2005. С. 503.[↩]
2. »Большая Игра» — метафора, созданная на сюжетном, образ­ном, мотивном и языковом уровнях в романе Р. Киплинга «Ким». [↩]
3. См., в частности: Флетчер Дж. О Государстве русском / Пер. М. А. Оболенского. М.: Захаров, 2002. [↩]
4.  Homiakov N. Bases of Anglo­Russian Friendship // The Russian Review. 1912. Vol. II. № 2. P. 9.[↩]
5. Там же. [↩]
6. Geddie J. The Russian Empire: Historical and Descriptive. L.: T. Nelson and Sons, Paternoster Row, 1882. P. 9.[↩]
7. См.: Tennyson A. Sonnet on the result of the late Russian invasion of Poland // TennysonA. Works. Ware: Wordsworth Editions, 1994. P. 97.[↩]
8. Raskin J. The Mythology of Imperialism: a revolutionary critique of British culture and society in modern age. N.Y.: Monthly Review Press, 2009. [↩]
9. По вопросу восприятия России в Англии на рубеже XIX—XX веков исследователями собрано большое количество сведений. См., например: ЗашихинА.Н. Британская Россика второй половиныXIX — начала XX века. Архангельск:Солти, 2008; КазнинаО.А. Русские в Ан­глии: Русская эмиграция в контексте русско­английских литератур­ных связей в первой половине XX в. М.: ИМЛИ РАН, 1997; A People Passing Rude: British Responses to Russian Culture / Ed. by A. Cross. Cambridge: OpenBook Publishers, 2012. [↩]
10. Emerson R.W. English Traits // EmersonR.W. Essays and Lectures. P. 769, 801, 804, 810. [↩]
11.  MaximH. The Growth of Speed // The London: a magazine of human interest. 1904. December. P. 4. Перевод мой. — С.К.[↩]
12. PriestleyJ.B. The English Character // PriestleyJ.B. The EnglishHumour. L., N.Y., Toronto: Longmans, Green and Co, 1929. [↩]
13.  Данилевский Н.Я. Россия и Европа: взгляд на культурно-­поли­тические отношения славянского мира к германо­-романскому. М.: Институт русской цивилизации; Благословение, 2011. С. 169.[↩]
14. Гачев Г.В. Национальные  образы  мира.  Космо­Психо­Логос. М.: Прогресс, Культура, 1995. [↩]