Проблема позднего Твена

1

Последние полтора десятилетия в жизни и творчестве Твена отмечены сатирической яростью, горечью и отчаянием, которые резко контрастируют со сложившимся на протяжении многих десятилетий в сознании читателей-современников образом смеющегося писателя-юмориста и делают Твена одной из подлинно трагических фигур американской культуры.

Начиная с середины 1890-х годов Твен вступает в свой поздний период, имеющий исключительную важность для характеристики его личности и творчества в целом. В свете своего жизненного опыта и под влиянием социальных и политических фактов современности он вынужден отречься от принципов буржуазной демократии вообще и американской буржуазной демократии в частности, служивших для него всю его молодость моральной опорой и источником неиссякаемого оптимизма.

В большей части произведения, важные для характеристики этого периода, стали известны после смерти писателя. При жизни Твена были напечатаны: рассказ «Человек, который совратил Гэдлиберг» (1899), антиимпериалистические памфлеты 1900-х годов (не все) и философский этюд «Что такое человек?» (анонимно в 1906 году). Посмертно изданные произведения этого периода – повесть «Таинственный незнакомец» (1916), основной корпус еще не опубликованной и сейчас до конца «Автобиографии», лишь частично изданные «Записные книжки», целый ряд статей 1900-х годов («Соединенные Линчующие Штаты», «Военная молитва» и другие), известные пока что лишь в отрывках произведения («Гигантская международная процессия»), известные лишь в извлечениях заметки-материалы для будущих произведений («Деревенские жители 1840-х годов») и менее крупные материалы «твенианы». Преобладающее настроение позднего Твена – мизантропия, пессимистический взгляд на жизнь и человека, однако произведения этого периода содержат столь глубокую и содержательную критику эксплуататорского мира, капиталистической действительности, социального неравенства, что выходят за пределы пессимистических схем художника, вырастают в проповедь гуманизма, страстный призыв к справедливости.

Известно, что, женившись в начале 1870-х годов на дочери богатого шахтовладельца, Твен сблизился с буржуазными кругами, и эти обстоятельства его жизни не прошли бесследно для его творчества. Не следует преувеличивать влияния госпожи Клеменс на литературную деятельность Марка Твена, но не следует также скрывать или преуменьшать очевидные факты, что с удивительной настойчивостью делают многие из американских биографов Твена. Бесспорно установлено, что госпожа Клеменс подвергала «домашней цензуре» произведения своего мужа. В значительной степени под влиянием жены («Ливи не позволяет… потому что это погубит меня») Твен не публиковал и хранил в сейфе рукописи разнообразного содержания, начиная от ранней антирелигиозной сатиры «Путешествие капитана Стормфильда в рай» и кончая антибуржуазными и пессимистическими произведениями поздних лет. Советы жены поддерживались и другими лицами из окружения Твена, и «проблема госпожи Клеменс» непосредственно соприкасается с более широкой проблемой взаимоотношений Твена с буржуазной Америкой.

Теперь – в этот заключительный период жизни и творчества – боязнь сделать свои новые взгляды достоянием широкой гласности и неудовлетворенность итогами своей писательской деятельности приводят Твена к глубоко тревожащей его мысли о том, что он не выполнил до конца своего долга, повинен, как писатель, в приукрашивании жизни, в сокрытии истины.

Эта мысль, то в прямой форме, то в виде горькой шутки, проходит почти во всем, что пишет Твен в последние годы, в его частной переписке, в разговорах, становится навязчивой мыслью, почти его не оставляющей.

«Меня бесконечно поражает, что весь мир не заполнен книгами, которые с презрением высмеивали бы эту жалкую жизнь, бессмысленную вселенную, жестокий и низкий род человеческий, всю эту нелепую, смехотворную канитель. Странно, ведь каждый год миллионы умирают с этим чувством в душе. Почему я не пишу такую книгу? Потому что я должен содержать семью. Это единственная причина. Может быть, так рассуждали и другие?..» («Записные книжки», 1895).

«Многие к тому времени, когда им приходится умирать, уже истратили всю правду, которой обладали, и появляются на тот свет с пустыми руками. У меня осталось столько, что там просто ахнут…» («Записные книжки», 1899).

«Только мертвые имеют свободу слова.

Только мертвым позволено говорить правду. В Америке, как и повсюду, свобода слова для мертвых» («Записные книжки», 1904).

Для своей «Автобиографии», предназначенной им для посмертной публикации, Твен пишет специальное предисловие, называющееся «Из могилы».

Вчитываясь в эти жалобы и самообвинения, естественно задаться вопросом, что, собственно, мешало Марку Твену писать и печатать то, что он считал нужным? Лев Толстой в царской России и Золя в милитаристской и клерикальной Третьей республике писали и публиковали то, что считали необходимым предать гласности, независимо от полицейских запрещений или господствующих предрассудков. Почему же в Соединенных Штатах, в течение всего своего существования только и делавших, что хвалившихся своими буржуазно-демократическими свободами, крупнейший американский писатель, писатель всеми признанный, с огромными заслугами перед культурой своей страны, не смел громко сказать то, что он думал об американской жизни?

Ответ таков: потому, что Марк Твен боялся буржуазного общественного мнения, боялся отдать себя на суд буржуазной Америки.

Твен не был трусом, напротив, с молодых лет в нем можно наблюдать те бесспорные качества характера – искренность, отзывчивость, отвращение к фальши, нежелание мириться со злом, – из которых вырастает моральное мужество, и герои его книг дают нам не раз примеры моральной отваги. Однако писатель, по выражению автора известной книги «Испытание Твена» Ван Вик Брукса¹, «отдал слишком много заложников господствующему классу». Поэтому его выступления против интересов американской буржуазии были связаны страхом, сперва реальным, а потом привычным, почти призрачным, но глубоко вошедшим в его натуру и вызывавшим у него страдания.

Жертвы, которые Твен приносил своему страху, не были похвалами капитализму. Похвал капитализму Твен не произносил. Но он ушел в «рукописное подполье». То, что Твен напечатал в последние полтора десятилетия своей жизни, критикуя буржуазную цивилизацию, имеет большую ценность. Однако подлинный Твен последних лет, поднявшийся посмертно из публикуемого вот уже на протяжении полувека рукописного наследия (публикация эта еще не закончена), – подлинный гигант антикапиталистической литературы в США. Он умер глубоко несчастным человеком, писатель, обрекший себя на тяжкую долю – разговаривать с читателями полным голосом лишь из могилы.

Американские реакционные литературоведы всячески стараются затушевать проблему позднего Твена, представить развитие Твена в капиталистической Америке гармоническим, а писательскую судьбу его безоблачной. При этом они рисуют в извращенном виде творческую историю его поздних произведений. Тем более важно показать, в каких противоречиях рождался страстный антикапиталистический протест Твена, каким тяжким грузом были для него пережитки буржуазной идеологии, как терзала его душу и калечила его творчество гласная и негласная цензура американской буржуазии.

2

Хорошо известные антиимпериалистические выступления Твена 1900-х годов составляют одну из блистательных глав его жизни и писательской деятельности и были важным прорывом писателя к активному участию в борьбе за социальную справедливость.

Некоторые историки литературы, пишущие о Твене, считают, что антиимпериалистические выступления Твена в 1900-х годах исчерпывающим образом выразили его протест против того, что ему было отвратительно в мире капитализма.

Это не так и сильно упрощает проблему позднего Твена.

Во-первых, не все, что Твен хотел написать против империализма, было написано им, и не все, что он написал, было опубликовано. Во-вторых, протест против империалистической политики европейских держав и Соединенных Штатов никак не исчерпывал того, что хотел сказать Твен в обличение капиталистического мира.

Антиимпериалистическое движение в США 1900-х годов, в котором участвовал Твен, было очень далеко от последовательной борьбы с капитализмом, да и не ставило перед собой таких задач. Нисколько не преуменьшая значения антиимпериалистической публицистики Твена, сыгравшей важную политическую роль и продолжающей в известной мере выполнять ее и сейчас, следует ясно сказать и о тех обстоятельствах, личных и общественных, которые ограничивали Твена.

В конце 1890-х годов Твену становится ясным захватнический характер войны американцев на Филиппинах, и у него нет сомнений в гнусности английской политики в Южной Африке. В одном из писем к Гоуэллсу он сообщает, что «мысленно» пишет яростные статьи по этому поводу, однако молчит. Но вот молчать становится выше сил. В день, когда истек английский ультиматум бурам, Твен, как видно, в глубоком волнении пишет открытое письмо в «Таймс»:

«Лондон, 3 часа 7 минут пополудни, среда, 11 октября 1899 года.

Час пробил! Я знаю, что первый выстрел этой войны в Южной Африке раздался сегодня, сейчас. Кто-то должен был пасть первым; он пал. Чье-то сердце разбито этим убийством. Ибо кто бы он ни был, бур или британец, он убит, и это убийство совершила Англия руками Чемберлена и его кабинета министров, лакеев Сесиля Родса и Сорока разбойников Южно-африканской компании».

Письмо без подписи. Адресуя его Моберли Беллу» управляющему редакцией «Таймса», с которым он был лично знаком, Твен прилагает записку: «Не выдавайте меня, все равно, напечатаете или нет. Но я считаю, что следует напечатать и заварить кашу – момент благоприятный».

Однако и анонимное письмо кажется Твену рискованным. Как видно, поразмыслив еще, он не посылает письма совсем. Пейн, печатая факсимиле письма в своей биографии Твена, сообщает, что оно так и осталось в бумагах писателя «в запечатанном конверте².

Вернувшись в США осенью 1900 года, после пяти лет пребывания в Европе, Твен включается в антиимпериалистическую кампанию. Вместе с Гоуэллсом он вступает в ряды американской «Антиимпериалистической лиги».

О деятельности американской «Антиимпериалистической лиги» и ее сторонников Ленин писал: «В Соед. Штатах империалистская война против Испании 1898-го года вызвала оппозицию «антиимпериалистов», последних могикан буржуазной демократии, которые называли войну эту «преступной», считали нарушением конституции аннексию чужих земель, объявляли «обманом шовинистов» поступок по отношению к вождю туземцев на Филиппинах, Агвинальдо… Но пока вся эта критика боялась признать неразрывную связь империализма с трестами и, следовательно, основами капитализма, боялась присоединиться к силам, порождаемым крупным капитализмом и его развитием, она оставалась «невинным пожеланием» ³.

Экспансионизм США на американском материке и на Дальнем Востоке определился уже в XIX столетии; однако испано-американская война 1898 года была началом нового этапа во внешней политике американского капитализма; он выходил на арену международного империалистического разбоя. В среде самой американской буржуазии не было еще единства по вопросу об экономической выгодности и политической целесообразности открытой и насильственной экспансии. К «Антиимпериалистической лиге» примыкали не только демократические рабочие и фермерские организации и прогрессивные деятели из рядов мелкой и средней буржуазии, но и ряд лидеров американского капитализма, такие, как мультимиллионер Эндрю Карнеги, бывший президент США от демократической партии и заклятый враг рабочего движения Гровер Кливленд и другие видные представители буржуазного промышленного и политического мира. Значительная часть денежных средств лиги шла от этих богатых и могущественных людей, руководящее участие которых в лиге – исключало для нее возможность опираться на народные массы.

В силу участия буржуазии в движении антиимпериалисты имели некоторое время в своих руках влиятельные органы печати. Памфлеты Твена печатались в старейшем американском литературно-общественном ежемесячнике «Норе Америкэн ревью», одним из руководителей которого был Гоуэллс. Когда в феврале 1901 года в «Норе Америкэн ревью» появился памфлет Твена «Человеку, пребывающему во тьме», Карнеги поздравил писателя и назвал этот памфлет «новым евангелием от святого Марка» (заглавие памфлета взято из евангелия от Матфея). Когда позже, на спаде движения, Твен не имел где напечатать свой «Монолог короля Леопольда», тот же Карнеги пожертвовал тысячу долларов для издания его отдельной брошюрой.

Памфлеты Твена не становились хуже от того, что их хвалил Карнеги. Однако буржуазная «респектабельность», которую придавало движению участие в нем капиталистов (и которую признавала даже госпожа Клеменс, позволявшая Твену печатать свои памфлеты), была препоной для идейного развития Твена и одновременно ловушкой, мешала ему сделать свою антиимпериалистическую деятельность достаточно решительным шагом прочь от буржуазии. Хотя Твен и подвергался нападкам реакционной прессы, он не был изолирован от буржуазного общества в такой мере, чтобы его связи с ним порвались. Он приобрел новые иллюзии и отчасти сам способствовал их распространению. В «Монологе короля Леопольда» бельгийский коронованный разбойник, столь беспощадно изображенный Твеном, называет в числе своих врагов антиимпериалистов и американского миллионера Карнеги.

Твен был бы изолирован от буржуазного общества, если бы высказался столь же резко и открыто по другим волновавшим его социальным и политическим вопросам, касавшимся банкротства американской буржуазной демократии. Это были: рабочий вопрос, крах буржуазной морали, преследование негров как национальный позор Соединенных Штатов, лицемерие церкви как служанки империализма.

По рабочему вопросу Твен хранил глубокое молчание. При своей крайней отзывчивости на всякий акт социальной несправедливости, он ни словом не откликался даже на такие вопиющие преступления капиталистического правительства и капиталистической юстиции против рабочего класса, как расстрелы бастующих металлистов в Гомстеде на заводах Карнеги в 1892 году, убийства горняков в Кэр д’Алене в 1893 году, убийства машиностроителей на Пульмановских заводах в Чикаго в 1894 году, убийства бастующих шахтеров Колорадо во время забастовки 1903 года, провокационный процесс против руководителей Западной федерации горняков Мойера, Петибона и Гейвуда в 1907 году.

Не следует думать, что это объяснялось равнодушием Твена к борьбе пролетариата. Когда в Лондоне, куда он приехал в 1907 году, чтобы получить почетную степень в Оксфорде, его первыми сердечно приветствовали портовые грузчики, – он написал, что это были люди «его класса». Эти слова не были ни позой, ни притворством. Несмотря на богатство Твена и многолетнее общение с верхушкой американского буржуазного общества, он чувствовал свое родство с трудящимися. Гоуэлле в своей книге воспоминаний о Твене⁴ сообщает, что в последнем разговоре Твена с ним в январе 1910 года, незадолго до смерти, Твен говорил о необходимости рабочих организаций для защиты интересов трудящихся от капитала.

По другим вопросам Твен, если и высказывался, то очень ограниченно, с оглядкой и самоцензурой.

«Я пишу вам сегодня не для того, чтобы оказать вам любезность, – писал он своему другу Джозефу Твичелу в 1905 году, – а для того, чтобы оказать любезность себе. Я задыхаюсь от желчи, я должен излить ее, или день будет пропащий. Я мог бы излить ее в статье для «Норе Америкэн ревью», но в этом слишком много риску. Точнее сказать, в этом слишком мало риску. Мало потому, что то, что я напишу, не будет годиться, и я брошу рукопись в огонь. Назавтра я сожгу вторую рукопись, сяду за третью. И так почти что всякий раз…» ⁵

Пейн сообщает, что, закончив в 1900 году, в разгар антиимпериалистического движения в США, свою статью «Человеку, пребывающему во тьме», Твен и тогда сомневался, «разумно ли ее печатать», и решился на это лишь после беседы с Гоуэллсом.

В 1901 году Твен написал потрясающую по силе статью «Соединенные Линчующие Штаты», вызванную газетным сообщением о негритянском погроме и линчевании трех негров в его родном штате Миссури. Он вносит предложение отозвать американских миссионеров из Китая и направить их усилия на «обращение в христианство» американцев.

Эту статью Твен не отдал в печать.

В «Соединенных Линчующих Штатах» он несколько раз говорит о «моральной трусости», которая, по его словам, «является доминирующей чертой характера у 9999 человек из каждых десяти тысяч». Он добавляет: «История не допустит, чтобы мы забыли или оставили без внимания эту важнейшую черту нашего характера».

В том же году он написал «Грандиозную международную процессию», род сценария, в котором перед зрителями страшной чредой проходят христианская цивилизация, все империалистические державы, включая США, выставляющие напоказ свои кровавые «достижения».

Твен не отдал в печать и эту статью. «Она была страшным документом, слишком страшным, чтобы госпожа Клеменс могла разрешить ее опубликование», – пишет Пейн, впервые сообщивший о существовании этой рукописи Твена. «Грандиозная международная процессия» не была опубликована Твеном и после смерти жены (не опубликована и по сей день).

9 февраля 1903 года Гоуэллс писал Твену: «Прилагаю письмо от человека, который просит вас написать о зверствах, которые совершены американским офицером и нашли защитников в сенате. Я очень хочу, чтобы вы согласились.

1. Van Wyck Brooks, The Ordeal of Mark Twain, New York, 1920.[↩]
2. A. B. Paine, Mark Twain. A Biography, New York, 1912. Далее я цитирую книгу Пейна по этому изданию. Альберт Биглоу Пейн – секретарь Твена в последние годы его жизни и в дальнейшем его литературный душеприказчик.[↩]
3. В. И. Ленин, Сочинения, т. 22, стр. 274.[↩]
4. W. D. Howells, My Mark Twain, New York, 1910.[↩]
5. Письма Твена, за исключением особо оговоренных случаев, приводятся по двухтомному собранию; «Mark Twain’s Letters», New York, 1917.[↩]