Преодолевая инерцию критической мысли
А.Бучис, Самосознание литературы: национальный аспект, Вильнюс, Вага, 1985, 441 с. (на литовском языке).
Растет число работ, посвященных различным родам литературы, отдельным жанрам, работ, анализирующих специфические закономерности художественного творчества, охватывающих большие и малые отрезки времени. Однако книг, статей, обзоров, рецензий о лирике, прозе, драме или театре пишется гораздо больше, чем о критике, – словно все еще живет сомнение, является ли она равноценной среди других областей литературного творчества. Критика все еще остается слабым звеном в повседневной литературной жизни. Наверное, это можно объяснить: критики все время живут под перекрестным огнем, слыша упреки от писателей, читателей и самих коллег-критиков.
Да, список упреков был бы довольно длинным, если бы мы начали регистрировать их со дня рождения критики, однако он ни в коем случае не может перечеркнуть серьезных трудов, профессионально исследующих проблему. Такую работу написал поэт, прозаик и критик, вернее, критик, поэт и прозаик Альгимантас Бучис, который высказал мысль, что критика автономнее других литературных жанров, критик обречен на одиночество, особенно если он не желает присоединяться к общепринятому или модному мнению. Эту мысль он выразил, ведя разговор о деятельности К. Корсакаса – уникальной и драматической. Сам же автор рецензируемой книги направляет весь свой интеллектуальный и публицистический пафос против инертности критической мысли – догматических установок, искусственных концепций, абстрактных постулатов, слепого следования нормативной поэтике, уступок диктату традиций и т. п.
На развитие критики и ее задачи А. Бучис смотрит с позиций сегодняшнего дня, полемически оценивая даже прочно устоявшиеся мнения. Таким образом – не без субъективности – он выверяет многие проблемы критики. Например, в повседневной практике нашей литературной жизни, в беседах с создателями художественных произведений постоянно повторяется традиционный вопрос: устраивает ли вас современная критика? А. Бучис категорически отметает подобную формулировку, доказывая абсурдность стремления удовлетворить «не только одного какого-либо писателя, но всех их подряд». Несовпадение позиций писателя и критика расценивается как прогрессивный фактор в истории художественной культуры. «Несовпадение индивидуального литературного самосознания писателя с позициями литературной критики – явление теоретически неизбежное, а главное – это несовпадение оказывается плодотворным и полезным для литературы. Как бы там ни было, но лучше или хуже функционирующая критика постоянно активизирует литературное самосознание писателя, а публицистическая и эссеистская критика пробуждает и его гражданское, социальное, общественное самосознание» (стр. 171).
Так что же такое самосознание литературы? Почему автор не удовлетворился такими традиционными понятиями, как, например, «литературные взгляды», «эстетические взгляды», «художественное сознание» и т. п.? Из рецензируемой книги можно понять, что слово «самосознание» приближает проблему художественного творчества к его специфике, имея в виду не только «автономность, самостоятельность самой литературы, но и огромное значение индивидуального таланта. Ссылаясь на исследования Р. Барта, К. Леви-Стросса, А. И. Грейма, связанные с этой проблемой, А. Бучис пытается установить связь и соотношение индивидуального таланта как источника энергии творческих исканий с самосознанием литературы в целом. Индивидуальный стиль, субъективный результат художественной деятельности объективирует в конечном счете потребитель, читатель, однако решающее слово говорят наука и критика. Таким образом, в формировании литературного самосознания на равных правах участвуют писатель, критика и литературоведение. Успех обеспечивают талант, высокий профессионализм и взаимная заинтересованность этих трех сил: не конфронтация, а общее стремление найти, установить, защитить наиболее плодотворное направление литературного творчества, отвечающее развитию национальной жизни и историческому прогрессу.
А. Бучис детально анализирует иподробно рассматривает соотношение этих трех сил, вклад каждой из них, достижения, ошибки, недоразумения и вред, когда в процесс литературного самосознания вторгаются деформирующие силы. Однако главное внимание в книге уделяется все же критике, ее истории и современности с точки зрения не хронологии, а внутреннего качества. Исторический аспект не отбрасывается, но автор касается лишь тех фактов истории критики, которые причинно связаны с важнейшими поворотами литературы в общем процессе ее самосознания. Содержание книги и ее смысл выражают не столько факты или их система, сколько полемический, критический пафос, созидающая и ищущая мысль автора, поэтому в некоторых рассуждениях он даже не называет конкретные факты и имена, а ограничивается намеком на общеизвестную или предполагаемую тенденцию. Особенно касается это современной критики. В этом смысле достоинство книги можно считать и определенным ее недостатком.
Полемически-проблемный характер книги обусловил и ее структуру. На первый план выдвинуты три аспекта: исторический опыт критики (раздел «Самосознание историческое»), проблемы методологии (раздел «Самосознание методологическое») и этическая позиция (раздел «Самосознание этическое»). В первую очередь автора интересует современная критика, ее ситуация, перспективы и культура профессионального поведения критика как личности, творческой индивидуальности, его идеалы и стремления, соотношение самосознания критика с общим литературным самосознанием, наконец, статус и возможности критика. Автор как бы выявляет классические качества критика. В книге дается исторический очерк литовской критики, освещаются главные ее этапы, начиная с ренессансного XVI века и кончая нашими днями.
На процесс литературного самосознания в классовом обществе оказывала влияние ситуация постоянной борьбы – гражданской, литературной, идеологической. В этих условиях нелегко было добиться объективности оценок в плане литературно – эстетического самосознания и с точки зрения художественного качества. Позднее проявлению объективности все больше мешали субъективные моменты, несоответствие личности критика желаемому классическому образу. Понятно, что объективизация художественного творчества и критических оценок проявляется лишь посредством субъективной реакции.
Автор книги прекрасно понимает это и подчеркивает, что субъективных, индивидуальных вариантов самосознания не надо бояться, а, напротив, их следует выражать категоричнее, не избегая острых суждений. «Давайте публиковать их, и как можно чаще! Но не будем окружать их ореолом абсолютной истины» (стр. 295). Резко высказываясь против любительской, как и против догматической критики, А. Бучис привлекает внимание к тем критикам, которые не подстраивались к господствующему мнению, боролись с инерцией критической мысли. Период борьбы за литературу на родном языке, казалось бы, полон случайностей и непоследовательности. «С. Даукантас первым стал учить литовский народ мыслить, » причем мыслить исторически. Этим он и опередил своих современников, которые не сумели, да и не хотели понять значение и ценность его труда» (стр. 26 – 27). В XIX веке уже фундаментально решались проблемы самосознания литературы. В начале XX века против инертности критики и художественного творчества выступила С. Кимантайте-Чюрлёнене, стремившаяся расширить кругозор литературы. Идеалистически-догматические позиции в те годы активно защищал А. Дамбраускас-Якштас. В критике часто доминирует дилетантство, против которого выступает Л. Гира-Радзикаускас. Общую инертность критической мысли начинает аргументированно громить марксистская критика (В. Мицкявичюс-Капсукас).
В последующем периоде автор особенно выделяет В. Миколайтиса-Путинаса за высокий этический уровень критики. Хотя он и не создал самобытной и законченной системы критических взглядов, но критические установки, основанные на интуиции, сами по себе, казалось бы, весьма уязвимые, «в его сочинениях по большей части плодотворно соединяются с обобщениями глубокого мыслителя, с талантом чуткого интерпретатора текста, и этот союз обусловливает объективность, актуальность и непреходящую ценность критики В. Миколайтиса-Путинаса» (стр. 97).
К. Корсакас, пожалуй, больше других соответствует тому образу-эталону критика, каким он представляется автору рецензируемой книги: независимость от господствующего мнения, концептуальность позиции и чуткий эстетический слух. Критические труды К. Корсакаса прекрасно подтверждают мысль о внутренней самостоятельности критики как особого рода художественной деятельности. Пример тому, скажем, статья К. Корсакаса о драмах А. Тулиса: «Творчество писателя предано забвению, в то время как критическая статья о нем интересна и жива по сей день» (стр. 106).
Первое послевоенное десятилетие было, пожалуй, самым противоречивым для самосознания литературы, и А. Бучис анализирует его весьма критически. Он приводит конкретные факты, неопровержимо свидетельствующие о том, что в сфере критики нередко предавались забвению некоторые основополагающие утверждения и выводы марксистско-ленинской эстетики, получили широкое распространение рецептурная методология, вульгаризаторские тенденции, игнорирование специфики художественного творчества. Борьба с догматизмом в критике продолжается, говорит А. Бучис, и по сей день. Как до сих пор, то и дело сталкиваются банальность и новаторство, профессионализм и любительство, честный анализ и дипломатические оговорки. И сегодня мало кто из критиков способен оценить, например, полифонические или построенные по принципу музыкальной композиции произведения. Лучшей книгой года читатели нередко называют книгу, наиболее резко «разоблаченную» критикой. «Наша общая беда, что частенько мы все еще не умеем вовремя заметить, разглядеть новые идейно-эстетические ценности в искусстве, не можем их защитить и утвердить в правах в самосознании литературы и в сознании современников» (стр. 281).
Читая рецензируемую книгу, мы не перестаем ощущать, что написал ее не только критик, но и писатель, у которого свои счеты с критикой. Скрыть это автору не удается. Лирика и роман А. Бучиса «Враг твоих врагов» как раз выделяются на общем литературном фоне. Да и как критик он отнюдь не следует распространенным мнениям. Реализуемая в книге концепция отличается цельностью и законченностью, однако полемический запал порой уводит автора в сторону от магистральной линии исследования, уводит к мелким будничным злободневностям, почти ничего общего не имеющим с самосознанием литературы (как, например, диссертации, обременяющие работу издательства, театральная критика, работа редактора и др.).
Без ответа остались некоторые важные вопросы. Например, как это получается, что критику время от времени поражает прямо-таки эпидемия глупости, некомпетентности:
создаются искусственные концепции, литература оценивается с высоты абстрактных теоретических постулатов, критику захлестывают волны догматизма и схематизма, она не может освободиться от оков нормативной поэтики. Едва ли убедит кого-нибудь предположение об эпидемии. Очевидно другое: процесс самосознания литературы драматичнее, чем может показаться, он зависит от многих факторов реальной действительности, тенденций развития общественной жизни.
Автор, мне кажется, несколько преувеличивает значение новизны, оригинальности, индивидуального самосознания и преуменьшает закономерное сопротивление традиции, стабильной мысли. Нельзя согласиться, например, с утверждением, что «в становлении искусства (с точки зрения как исторической, так и ценностной) художественная традиция во всех этапных своих проявлениях – лишь дело вторичное (подчеркнуто мною. – В. А.), в то время как первичным было и остается взаимодействие двух стихий – материальной действительности и духовной реальности» (стр. 281). Далее подчеркивается: «Все мы чувствуем себя в силах без всяких компромиссов с традицией (подчеркнуто мною. – В. А.) постоянно совершенствовать способы индивидуального самовыражения» (стр. 286).
В «технологии» художественного творчества традиция отнюдь не является второстепенным делом, так как именно она учит, как добиться художественной целостности, стилистического единообразия текста. Кроме того, и в художественном творчестве, и в самосознании критики необходимы передышки, как и в теоретических обобщениях, когда процесс познания словно бы на мгновение останавливается и обобщается пройденный этап – с теоретической четкостью, стабильным выводом. Мы иногда склонны называть это «догмой», придавая этому слову ругательный смысл. На самом же деле такая «догма», прочное усвоение уже открытого, играет важную роль на пути познания. Так и с традицией: отрицать ее можно, лишь хорошо усвоив. Смысл традиции, быть может, в том и заключается, что, все время сопротивляясь, она сохраняет ситуацию напряженности и поддерживает жизнедеятельность, бодрость и энергию интеллектуальных и духовных сил. Будь это сопротивление не столь мощным, не было бы надобности призывать писателя или критика быть смелым, поддерживать новаторов, что и делает А. Бучис в своей книге, написанной смело и раскованно. Не легкое это дело – превзойти мудрость, которую человечество совершенствовало на протяжении веков, особенно же – способы и средства искусства.
Нечто подобное происходит и с противопоставлением у А. Бучиса традиции абстрактного теоретического обобщения и филологических работ аналитического характера.
А. Бучис отдает предпочтение аналитическим работам: сначала анализ и лишь затем теоретическое обобщение национального опыта. Аналитические труды, на которые указывает автор книги (Ю. Гирдзияускаса, А. Залаторюса и др.), являются большим шагом вперед в процессе национального и литературного самосознания. Однако абстрактные теоретические обобщения, касающиеся порой литературного самосознания других наций, нельзя исключать из наших и без того небогатых интеллектуальных сокровищ. Интерпретация и анализ происходят, видимо, одновременно с абстрагированием, опираются на определенный багаж абстрактных универсалий. Однако абстрактные теоретические универсалии и схемы нельзя навязывать или приспосабливать к живому процессу литературного самосознания. Где автор книги заметил такое навязывание, там он прав.
Книга А. Бучиса написана темпераментно и живо, она отражает страстность и заинтересованность современных поисков в литературе и критике, в самом ее стиле ощущается живая струя эссеистики, автор, мастер анализа, отнюдь не чурается субъективности. «Мы должны знать, глубоко и самостоятельно оценивать все оригинальные новые искания и достижения, смелые экспериментальные явления в искусстве других народов! Но поостережемся делать из них эталоны для нашего собственного, литовского, искусства, а тем более – изготовлять, пусть даже подсознательно, фильтры для своего эстетического переживания: эстетическое чутье со временем тоже может ослабнуть и даже исказиться, как всякий психический или духовный процесс» (стр. 316). Автор книги прочно опирается на марксистскую методологию, последовательно придерживается формулируемой им же самим концепции ускоренного, динамичного движения художественного творчества. Живая личностная реакция А. Бучиса – писателя и критика на процесс литературного самосознания обеспечивает достоинства и актуальность книги, которая непосредственно включается в сегодняшнюю литературную жизнь, определяя направление, методы и этическую позицию критики.
г. Вильнюс