Предстоит большая работа
«Очерки истории киргизской советской литературы», Изд. АН Киргизской ССР, Фрунзе, 1961, 620 стр. Редколлегия: Т. Сыдыкбеков, Б. Керимжанова, К. Асаналиев, Дж. Таштемиров.
В конце 1961 года вышли в свет «Очерки история киргизской советской литературы», над которыми в течение ряда лет работал большой коллектив Института языка и литературы Академии наук Киргизской ССР.
Это уже девятый в Советском Союзе опыт создания научного (и вместе с тем популярного) труда на русском языке, обобщающего пути развития одной из братских литератур нашей страны.
«Очерки» состоят из двух частей. Первая заключает в себе краткое введение и четыре обзорные главы, построенные на основе общепринятой периодизации (литература первых лет советской власти, довоенных пятилеток, военного и послевоенного периодов) с внутренним делением каждой главы по родам литературы. Во второй части книги даны литературные портреты наиболее значительных акынов и писателей; здесь содержатся и некоторые общие выводы, которые в тезисной форме подводят итоги достижениям киргизской советской литературы за весь период ее развития.
Книга написана с учетом опыта ранее вышедших работ этого типа, а потому ее достоинства и недостатки имеют принципиальное значение не только для киргизского, но и для всесоюзного литературоведения.
Авторы собрали и систематизировали весьма широкий материал, стремясь показать творчество писателей без скидки на молодость литературы и ее авторов, Это немаловажное достоинство «Очерков».
Что же касается методологических, основ книги в целом, то они, думается, заслуживают внимательного и критического рассмотрения. Опыт уже вышедших в свет аналогичных трудов показывает, что принцип деления таких «Очерков» на главы обзорные и монографические оказывается весьма уязвимым. Правда, он дает возможность рассмотреть предмет в двух «разрезах»: и литературный процесс, и творчество наиболее значительных писателей в их индивидуальном своеобразии. Но при этом неизбежны повторения одних и тех же положений и фактов в главах обобщающих и монографических. Ибо невозможно рассматривать литературный процесс в целом без разбора лучших произведений, отмечающих этапы его движения, как и нельзя изъять эти наиболее значительные произведения из анализа творческого пути их авторов.
Создателям «Очерков» следовало бы подумать о целостной композиции труда, которая помогла бы избежать этих ненужных повторений. Но если этот вопрос является дискуссионным, если даже принять деление на обобщающие главы и главы монографические, то использование такого композиционного принципа в рецензируемых «Очерках» нельзя признать методологически успешным.
Дело даже не в том, что общие обзоры занимают количественно небольшое место (165 страниц) по сравнению с монографиями (335 страниц). Главная беда в том, что и обобщающие и монографические главы носят описательный характер, и если в них иногда и выдвигаются те или иные (правильные даже) теоретические положения, то они в большинстве случаев даются в неподвижной цепи хронологически следующих один за другим фактов, а не вытекают из их анализа, не раскрывают самого развития литературы.
Так, например, во введении, да и в ряде глав книги совершенно правильно говорится о большой роли устного народного творчества в становлении и росте молодой киргизской литературы. Однако нигде не делается даже попытки показать, как именно происходит зарождение письменной литературы на базе устного творчества, как осваиваются средства фольклора профессиональной литературой, как возникает новое качество художественного слова на основе взаимопроникновения устной народной поэзии и влияния литератур русской, казахской, татарской, узбекской, наличие которого авторы книги справедливо отмечают. Отмечают, но не конкретизируют и не раскрывают. Нам думается, что виною этому в значительной мере стремление показывать киргизскую советскую литературу не в своеобразии ее становления, а в мнимой изначальной одинаковости, однозначности всех наших литератур.
Особенно ясным это становится, когда обращаешься к монографиям акынов (Токтогула, Тоголока Молдо и Барпы). В нашем литературоведении в значительной мере уже разработана в трудах М. Ауэзова, М. Богдановой, Е. Исмаилова проблема перехода от устного народного творчества к профессиональной литературе, определено место и значение акынской поэзии, в которой происходит выделение индивидуального начала и порою появляются элементы письменной литературы. На примере творчества Токтогула и Тоголока Молдо как нельзя более успешно можно было бы проследить этот интереснейший процесс, чрезвычайно Важный для многих младописьменных народов у нас и за рубежом.
Авторы «Очерков», наоборот, стремятся изобразить акынов скорее как письменных поэтов, говоря, например (стр. 197), что «одной из замечательных сторон творчества Токтогула является теснейшая связь с устным народным творчеством» (в то время, как он и творил-то главным образом устно), или сообщая о произведениях не знавшего грамоты Барпы как о «написанных» (стр. 217). В то же время, вопреки собственной декларации о влияниях других литератур на творчество киргизских акынов и писателей, авторы не упоминают даже о таких явных фактах этой связи, как, например, о переложении Тоголоком Молдо басни Крылова «Осел и Соловей», сделанном им на основе вольного перевода этой басни Абаем, о чем говорил в свое время Ауэзов. Не попытались авторы очерков сопоставить просветительские идеи Токтогула и Тоголока Молдо и казахских просветителей Абая и Ибрая Алтынсарина (в частности, на основе мотивов поэмы Тоголока Молдо «Аяа-Тоо» и абаевского цикла стихов о временах года).
Надо сказать, что вообще киргизская литература рассматривается в книге в отрыве от всесоюзного литературного развития, даже когда речь идет о явлениях общих буквально для всех наших литератур (например, тема женского равноправия, патриотические стихи периода Великой Отечественной войны). Каждое такое явление показано в рамках одной лишь киргизской литературы или даже трактуется как присущее творчеству только данного писателя. Между тем как плодотворно было бы в связи с проблемой единства и многообразия сделать сопоставление хотя бы судеб героинь трех произведений советских писателей – киргизского, казахского и азербайджанского (Аджар К. Баялинова, Айщв С. Сейфуллина из одноименных их произведений и Алагёз нз романа С. Рагимова «Шамо»). Общность здесь проявляется даже в создании схожих образов-символов (тут сказывается и влияние фольклора) и в близости сюжетных мотивов, Например, во всех трех произведениях найдем мотив единоборства с волками, которые символизируют злые силы старого мира, стоящие на пути женщины, стремящейся к освобождению. Но если Аджар и Алагёз гибнут, окруженные волчьей стаей, то Айшу, которая ищет помощи у рабочих Нельдинской фабрики, спасает мощный заводской гудок, отпугнувший волков в степь. Так рождается новый символический образ, олицетворяющий непобедимость рабочего класса.
Не менее плодотворным было бы сравнение произведений нашей многонациональной литературы, посвященных теме возвращения воинов Великой Отечественной войны к мирному труду. Рядом с героями таких произведений, как «Кавалер Золотой Звезды» Бабаевского, «Ветер золотой долины» Айбека, «Айсолтая из страны белого золота» Б. Кербабаева, «Миллионер» Мустафина было бы небезынтересно рассмотреть и образ Джапара из повести К. Баялинова «На берегах Иссык-Куля». Такое сопоставление дало бы возможность проследить и общность тенденций литературного развития, в конкретные пути создания реалистического образа в сложных противоречиях, в борьбе с теорией бесконфликтности, победы и поражения писателей в этой борьбе. Но авторы не сопоставляют даже дилогию К. Баялинова и роман киргизского же писателя Т. Сыдыкбекова «Люди наших дней», сходные по жизненному материалу и в значительной: мере отличные один от другого по его воплощению.
Благодаря превалирующему в книге статичному идейно-тематическому обозрению материала теряется художественное своеобразие отдельных писателей, они выглядят часто совершенно одинаково.
Этот существенный недостаток «Очерков» лишает их того значения, которое они могли бы иметь в решении общей для всего союзного литературоведения задачи – создания истории единой многонациональной советской литературы. Да и развитие самой киргизской литературы не может быть раскрыто со всей убедительностью, будучи показано изолированным. Не случайно, может быть, выпал из поля зрения авторов очерка Ч. Айтматов (неполная страничка, кратко сообщающая о его существовании, не идет в счет). Между тем творчество Ч. Айтматова представляет собой качественно новое явление в киргизской литературе. Появление этого интересного художника, тонкого лирика и реалиста не может быть объяснено, если не будет показано все растущее взаимодействие и взаимопроникновение братских советских литератур.
Вне проблемы творческого взаимодействия невозможно также объяснить и решительный качественный сдвиг в творчестве Т. Сыдыкбекова – создание такого крупного эпического полотна, как роман «Среди гор», который отнюдь не является простой перепечаткой старого романа «Кен су». Глубокий психологизм, истинно реалистическая обрисовка героев и обстоятельств, в которых они действуют, характерные для последнего романа Т. Сыдыкбекова и повестей Ч. Айтматова, возникли не на основе замкнутого развития киргизского поэтического слова от «Манаса» к «Джамиле», а в результате сложного взаимодействия киргизской поэтической традиции с могучим опытом всей многонациональной советской литературы и литературы мировой.
Правда, в предисловии досадная неполнота главы, посвященной послевоенной литературе, объясняется тем обстоятельством, что «Очерки»»в основном были написаны в 1951 – 1958 годах, а затем подверглись лишь редакционным изменениям». Но эта оговорка, предпосланная книге, вышедшей в конце 1961 года, отнюдь не оправдывает такого существенного ее пробела, как отсутствие характеристики принципиально новых явлений киргизской литературы.
Особо следует сказать о той роли, которую призваны сыграть «Очерки» наших братских литератур в ликвидации последствий культа личности Сталина в области истории литературы. А последствия эти сказались весьма чувствительно: творчество ряда талантливых представителей братских литератур было изъято из читательского и научного обихода, многие устные произведения народного искусства огульно зачислялись по «ведомству» феодально-байской культуры, догматизм критики сковывал литературное развитие.
Выпуску многих «Очерков» по истории литератур народов СССР предшествовала большая работа по «расчистке и разборке», естественная и необходимая после ликвидации куль-, та личности. Таким образом, книга «Очерков» становится не только историко-литературным, но и гражданским делом.
Так, казахский «Очерк», например, восстановил имена основоположников казахской советской литературы – С. Сейфуллина, И. Джансугурова, Б. Майлина. В азербайджанском «Очерке» специальный раздел посвящен конкретному рассмотрению истории и состояния азербайджанской советской критики, ее достижений и ошибок.
В «Очерках» киргизской советской литературы этого не ощущается. Не чувствуется здесь и борьбы с догматическими представлениями: специальные подглавки о литературной критике состоят из общих утверждений, не подкрепленных никакими конкретными фактами и именами. А ведь в киргизской критике и литературоведении было немало серьезных ошибок, велась и ведется острая борьба за правильное марксистско-ленинское понимание искусства. В частности, разгорелись горячие споры о культурном наследии, например о Молдо Клыче. Об этом авторы «Очерков» ничего не пишут, и такая «фигура умолчания» вряд ли полезна науке.
Впрочем, авторы, видимо, имеют в виду и произведения Молдо Клыча, когда говорят о дореволюционной литературе киргизов (например, Б. Керимжанова на стр. 13, 15). Правда, тот же автор на стр. 16, 17, 19 полностью отрицает какое-либо значение произведений дореволюционной киргизской литературы.
Думается, что виною всех этих неувязок – стремление многих литературоведов (и не только в Киргизии) рисовать каждое явление одною лишь белой или черной краской, игнорируя диалектику творчества художника и литературного процесса в целом. Никто не требует от авторов «Очерков» канонизации Молдо Клыча или писателя позднейшей поры Тыныстанова, как это сделано в отношении, скажем, Тоголока Молдо (и, кстати сказать, напрасно сделано, ибо художник, показанный в преодолении своих ошибок, в борьбе с заблуждениями своей среды, выглядит гораздо убедительнее и, можно сказать, величественнее, чем освещенная розовым светом безмятежная фигура прирожденного совершенства). Но объективно, с марксистско-ленинских позиций, определить место каждого писателя или акына, творчество которого оказывало в тот или иной период заметное влияние на развитие литературы, необходимо. Было это влияние в целом отрицательным или положительным – далеко не все равно, но что оно было и каким было – необходимо знать, Иначе все утверждения о том, что развитие литературы происходило в острой идейной борьбе, повисают в воздухе.
Мне кажется, что в известной связи с нечетким представлением об идейно-эстетических взаимоотношениях и борьбе в киргизском фольклоре и литературе находится и сбивчивость терминологии «Очерков», в которых фольклор подчас именуется литературой, «устной художественной литературой» (стр. 8), «народной литературой» (стр. 14), говорится о «литературных приемах… фольклорных произведений» (стр. 11) и т. п.
К сожалению, в «Очерках» отсутствует такой необходимый раздел, как хроника литературной жизни, важное значение которой не подлежит никакому сомнению; немало ошибок и пропусков в разделе краткой библиографии.
В книге неправомерно, с нашей точки зрения, игнорируются источники, к которым авторы не могли не обращаться. Так на стр. 23 Б. Керимжанова пишет: «Настоящие «Очерки» являются первым опытом обобщения и систематизации сведений о путях развития киргизской советской литературы. До сих пор данной теме были посвящены лишь газетные и журнальные критические статьи либо монографические работы об отдельных писателях или частных историко-литературных проблемах». Подобные утверждения, хотя и в менее категорической форме, содержатся и в обращении от редколлегии, открывающем книгу.
А как же быть с общеизвестным «Очерком истории киргизской советской литературы», написанным М. Богдановой и выпущенным в Москве «Советским писателем» в 1947 году? Кстати, это, действительно, один из первых очерков по истории братских советских литератур. В нем были определены важнейшие периоды истории киргизской советской литературы и дана была их характеристика; обозначены место н роль крупнейших писателей и проанализированы их основные произведения; впервые показана роль фольклора в становлении и развитии письменной киргизской литературы, процесс ее возникновения и характеристика ее жанров. Авторы рецензируемых «Очерков» могли спорить с М. Богдановой, но как же можно присваивать своей работе абсолютный приоритет? Стоило бы также хотя бы упомянуть вышедшую в 1960 году в Издательстве МГУ «Историю литератур Средней Азии и Казахстана», которая содержит краткий, но обстоятельный очерк истории киргизской советской литературы.
«Очерки» составлены из ряда неравноценных работ, в них используются различные, не всегда соответствующие своему назначению материалы. Так, глава о Тоголоке Молдо является перепечаткой брошюры издательства «Знание», принадлежащей перу Дж. Таштемирова, которая едва ли должна была войти без доработки в научный труд. Творчество А. Осмонова представлено слабой статьей З. Мамытбекова. Более рационально было бы использовать интересную работу Р. Кыдырбаевой «Лирика А. Осмонова».
К числу наиболее обстоятельных монографических глав «Очерков» принадлежит глава Б. Маленова о творчестве Мукая Элебаева и литературный портрет Т. Сыдыкбекова, написанный К. Асаналиевым. Его же перу принадлежит раздел о прозе Аалы Токомбаева, в то время как раздел о поэзии написан Ш. Уметалиевым на основе его диссертации. Такое разделение творчества одного писателя по жанрам на две главы, принадлежащие разным, пусть и хорошо подготовленным авторам, не только нарушает целостность портрета художника, но и ведет к тому, что дважды говорится об одних и тех же явлениях жизни, стимулировавших творческое развитие писателя, об одних и тех же сдвигах в его взглядах и стиле!
Как и другие аналогичные труды, «Очерки истории киргизской советской литературы» возбуждают множество самых разнообразных вопросов, имеющих непосредственное значение для дальнейшего развития нашей литературной науки. Поэтому особую важность приобретает нелицеприятная критика недостатков и упущений, тем более что недостатки, о которых говорилось в данной рецензии, в ряде случаев являются типичными для многих других трудов.
Коллектив киргизских литературоведов, выполнивший важную работу, может и должен сделать еще больше, углубив и улучшив свои «Очерки» для нового, исправленного и дополненного, издания их в Москве.