№11, 1986/Жизнь. Искусство. Критика

Послефранкистская Испания в зеркале литературы

Ясное солнечное утро… Толпа, собравшаяся на площади, наблюдает, как группа мужчин снимает с пьедестала конную статую. Лица их закрыты капюшонами, но это не террористы – просто они опасаются мести ультраправых: ведь отлитый в бронзе человек на коне – генералиссимус Франко. Фотография, воспринимавшаяся как символ окончательного ухода в прошлое режима, внутреннее разложение которого началось еще при жизни каудильо, обошла всю испанскую прессу. В 1978 – 1979 годах с площадей Испании исчезли все бюсты и памятники Франко, а его имя, как и имена его генералов, сменилось в названиях проспектов и улиц страны именами Гарсиа Лорки, Леона Фелипе, Сальвадора Альенде.

Но, конечно же, смерть человека, около сорока лет безраздельно правившего страной, незадолго до конца сказавшего: «Я оставляю все связанным, и хорошо связанным», не означала отмирания созданных им социальных и экономических структур, ломку психологических стереотипов. Начавшийся процесс демократизации проходил болезненно и трудно, потребовал от прогрессивных кругов страны собранности, напряжения всех сил, упорства и последовательности действий.

Но как ни сложна была социально-политическая перестройка, гораздо сложнее оказалось покончить с франкизмом в душах людей. И даже не тех, кто являлся опорой режима, не тех, кому в плоть и кровь въелась его идеологическая доктрина, кто всерьез принимал рассуждения об «избранности испанской расы», ее особой духовности и вытекающей отсюда специфике исторического пути и предназначения. Нет, речь скорее шла о простом обывателе, больше всего заботившемся о собственном покое и не желавшем мириться с трудностями демократизации, о тех, кто пустил в ход и упорно держался за фразу: «При Франко нам жилось лучше».

Психологическая перестройка была необходима всему испанскому обществу. И конечно, культуре в целом, а особенно литературе, предназначено было сыграть немалую роль в развенчании созданных режимом пропагандистских и идеологических мифов. Неудивительно, что первой реакцией страны, где так долго по любому вопросу было разрешено открыто высказывать лишь официальную точку зрения («Мы пережили длительную и внешне незаметную оккупацию – без касок, ружей и танков, – оккупацию не земель, а умов» 1, – говорил Хуан Гойтисоло), стала резкая политизация духовной жизни.

В первые годы после смерти Франко трудно, почти невозможно было найти книгу, так или иначе не связанную с политикой, с оценкой – или переоценкой – прошлого. Казалось, в Испании не осталось людей, далеких от политики: на книжный рынок хлынул поток мемуарной литературы, расходившейся огромными тиражами. Те, кто раньше делился своими воспоминаниями в узком кругу друзей, теперь публиковали их. Выходят книги бывших министров Франко и его генералов, деятелей оппозиции, рядовых испанцев, с оружием в руках защищавших Республику или воевавших в составе печально известной «Голубой дивизии» в далекой России. Книги эти затрагивают самые разные стороны жизни испанского общества.

Так, в 1978 году были опубликованы мемуары Карлоса Барраля «Безупречные годы». Поэт, прозаик, критик, широкую известность и уважение он заслужил своей издательской деятельностью. Книга «Безупречные годы», продолжающая вышедшие тремя годами раньше «Годы покаяния», хронологически охватывает период с конца 50-х до 1962 года, когда испанское правительство взяло курс на либерализацию страны. Основное в мемуарах – рассказ о тех ухищрениях, к которым приходилось прибегать Барралю как издателю, чтобы несмотря на франкистскую цензуру издавать хорошие книги. А книги в этом издательстве выходили действительно хорошие. Пожалуй, все лучшее и прогрессивное, что было напечатано в Испании периода франкизма, появилось в издательстве «Сейкс и Барраль», опубликоваться в котором считал честью любой писатель. Барраль рассказывает о том, как подчас сложно было «пробить» некоторые книги об упорной борьбе прогрессивных деятелей культуры против франкистской цензуры, о том, как постепенно, благодаря усилиям многих людей в стране переводились лучшие книги западноевропейских писателей и создавались условия для развития прогрессивных тенденций в национальной литературе.

Отличительной чертой воспоминаний Барраля, да я многих других книг является то, что хотя авторы рассказывают о своей жизни, их личный опыт и впечатления становятся отправной точкой для анализа политической или общественной ситуации; пропуская историю через себя, они оставляют большой эмоциональной и социальной силы свидетельство о своем времени. Среди таких книг – посмертно изданные «Почти воспоминания» (1976) Дионисио Ридруэхо. Интересна судьба этого человека. Один из основателей фаланги, автор ее гимна «Лицом к солнцу», долгое время руководивший всей франкистской пропагандой, он в начале 40-х годов демонстративно вернул все свои награды и открыто перешел на сторону оппозиции, после чего был вынужден покинуть страну, а вернувшись, неоднократно подвергался арестам.

Наряду с мемуарной литературой сразу же после смерти Франко появляются публицистические книги и специальные исследования, которые при жизни каудильо были немыслимы, Выходит многотомный коллективный труд «Испанская эмиграция 1939 года» (1978), сборники «Зарубежные корреспонденты в Испании во время войны» (1976), «Плакаты времен Республики и гражданской войны» (1978). Нередко авторы таких книг – известные писатели. Так, Карлос Рохас выпускает сборник эссе «Антифранкистские портреты» (1977), где отдельные главы посвящены Антонио Мачадо, Пикассо, Унамуно, Ортега-и-Гассету; Даниэль Суэйро публикует книгу «Подлинная история «Долины павших» (1977), где развенчивается миф о национальном согласии, одним из символов которого стал воздвигнутый в горах Гуадаррамы мемориал, якобы уравнивающий в смерти погибших республиканцев и фалангистов.

Очень популярна была в эти годы документальная публицистика – книги, основанные на материале всевозможных опросов и анкет, которых распространялось тогда по Испании великое множество. Писатель Хосе Мариа Хиронелья, в свое время первым попытавшийся внести некоторую объективность в изображение республиканцев (роман «Кипарисы верят в бога», 1953), публикует увесистый том «Сто испанцев и Франко» (1979), где собраны ответы на вопросы, цель которых – выяснить, как оценивают испанцы недавнее прошлое и роль каудильо в истории страны. Среди ответивших – видные писатели, ученые, промышленники, общественные и политические деятели. Высказывания этих людей, придерживающихся различных, зачастую диаметрально противоположных взглядов, дают любопытный социально-психологический срез испанского общества первых послефранкистских лет.

Среди огромного моря книжной продукции, порожденной бумом политической публицистики 70-х годов, особого внимания заслуживает вышедшая через два года после смерти Франко книга «Кроты». Ее авторы, писатели Хесус Торбадо и Мануэль Легинече, больше года собирали материал, объездив всю страну. Книга представляет собой запись бесед с людьми, которых страх перед кровавой расправой победителей заставил много лет жить взаперти. Конец гражданской войны был отмечен гигантской волной репрессий – по самым приблизительным подсчетам в те годы в Испании было физически уничтожено 200 тысяч человек (столько же жертв было во время войны во франкистской зоне среди мирного населения), и вполне понятен ужас, охвативший страну и заставивший людей прятаться на чердаках, в подвалах, колодцах, тщательно замаскированных чуланах. Они надеялись переждать опасное время. Для многих, самых осторожных, не веривших – с полным на то основанием – в милосердие победителей, не вышедших из своих укрытий после первых франкистских амнистий и справедливо усматривавших в них возможность ловушек, этот период растянулся на десятилетия. О том, что пережито, передумано и прочувствовано, рассказывают на страницах книги сами герои этих историй. Книга «Кроты», потрясшая всю Испанию, стала бестселлером, выдержавшим более десяти изданий, переведена на многие языки. Она была первым и по сей день единственным документальным рассказом, причем огромной эмоциональной силы, о страшном социальном явлении, подлинные размеры которого Испания себе просто не представляла. По признанию ее авторов, собранных ими материалов хватило бы на много томов, поскольку, по их впечатлению, количество людей, переживших подобное, исчисляется тысячами. Записанные ими свидетельства – это рассказы о «нескончаемой мести победителей, о подлинной кровавой оргии, обрушившейся на людей не просто беззащитных, но чаще всего абсолютно невиновных».

На волне бума художественной публицистики, интереса к политической проблематике в литературе одна за другой появляются книги, использующие этот интерес; написанные от первого лица, они представляют собой что-то вроде исповеди. Вот роман Хуана Марсе «Девушка в золотых штанишках» (1978), явно сделанный на потребу дня, хотя автор его – человек небесталанный. Марсе родился и вырос в рабочем квартале Барселоны, в семье республиканца-коммуниста. Детство его было трудным и полным лишений. Публиковаться он начал с 1961 года, и его книги читатели встречают с неизменным интересом. Одну из самых известных, роман «Если тебе скажут, что я подгиб», писатель опубликовал в Мексике в 1973 году, так как в Испании он был запрещен франкистской цензурой. Только в конце 1976 года книга увидела рвет на родине писателя и благодаря огромному успеху заняла первое место в списке бестселлеров 1977 года. Герой романа «Девушка в золотых штанишках» Луис Форест пишет воспоминания. Их содержание он постоянно обсуждает с приехавшей к нему погостить племянницей – девушка берется редактировать написанное; перипетии взаимоотношений этих двух людей, призванных, по замыслу писателя, олицетворять прошлое и настоящее Испании, и составляют сюжет романа. Задуман он как психологический портрет и одновременно – невольное саморазоблачение человека, за плечами которого бурное фалангистское прошлое: пролитая кровь, доносы, интриги, а впоследствии – как награда – видный пост в департаменте пропаганды и печати. «Официальный летописец победы, окруженный почтением и восхищением», как характеризует его племянница, теперь стремится обелить себя, «переписать» прошлое. Он принимается старательно доказывать – даже сам начинает постепенно в это верить, – что прозревать относительно сути франкистского режима начал еще в 40-х годах. Форест старается убедить – в первую очередь, пожалуй, самого себя, – что уже тогда в его статьях звучали нотки разочарования и горечи, что уже тогда он собирался решительно порвать с режимом и сделал бы это непременно, если бы не опасение взволновать тяжело заболевшую жену. Но трезво мыслящая и беспощадно ироничная племянница, постоянно обескураживающая его своими вопросами, заставляет героя разбираться в истинных мотивах собственного поведения. Перед точными, умело поставленными вопросами девушки рушатся все шаткие построения Луиса Фореста. Казалось бы, писатель разоблачает своего героя, показывает человека, не брезговавшего никакими средствами ради карьеры. И все же роман нельзя назвать острым социальным произведением. И не только потому, что ощущаются в нем поспешность, небрежение стилем, невыписанность деталей и характеров. Основная линия романа постепенно вытесняется побочной – саморазоблачение героя утопает в подробностях взаимоотношений дяди и племянницы, которые становятся любовниками. Тут, несомненно, сыграли свою роль соображения чисто коммерческие, конъюнктурные – желание сыграть на интересе читателей одновременно к сексу и политике.

Политизация литературы принимает различав формы; так, этой тенденции обязан своим появлением новый для Испании жанр исторической фантастики. Вот один пример. На обложке книги, под названием крупным газетным шрифтом набрано: «Сегодня республиканская армия достигла последних рубежей. Войска мятежников полностью разоружены и обращены в бегство. Мадрид, 1 апреля 1939 года. Мануэль Асанья, президент республики». Это дословное, за исключением слова «республиканская» и подписи, воспроизведение официального франкистского сообщения об окончании гражданской войны. Речь идет о романе Хесуса Торбадо «Сегодня…» (1976), одной из первых книг в жанре исторической фантастики, ставшем популярным в послефранкистской Испании. Сюжет таких книг строится обычно на предположении «что было бы, если…». Если бы, например, Гарсиа Лорка не поехал в Гранаду, а остался в республиканском Мадриде, если бы в гражданской войне победили республиканцы, если бы чудом воскрес Франко. Книга Торбадо – своего рода попытка вывернуть историю наизнанку, предпринятая, как пишет он в заключение, чтобы попытаться наконец ответить на вопрос, неоднократно слышанный в детстве от отца и его друзей: «Что было бы, если бы мы победили?» И вот по воле автора в эмиграции – сначала в Португалии, а затем на Кубе у диктатора Батисты – оказываются Франко и его ближайшее окружение, а в концентрационных лагерях во Франции – те, кто сражался под знаменем каудильо. Горькой насмешкой для тысяч испанцев, прошедших через все круги эмиграционного ада, звучат слова Франко, инкогнито совершающего нечто вроде инспекционной поездки по этим лагерям: «Если бы красные проиграли войну, с ними бы так не обращались». А в самой Испании радость победы сменяется неразберихой и сумятицей, вызванными отсутствием единства в рядах республиканцев. Анархисты, чьи позиции действительно были довольно сильны, особенно в Каталонии, провоцируя беспорядки, тормозят решение неотложных проблем, борьбу с голодом и разрухой, ослабляют правительственный контроль над ситуацией.

В книге немало любопытных наблюдений и деталей, временами не лишенных психологической достоверности и убедительности, она написана живо, с ^юмором и прочитывается в один присест. Однако тот, кто станет искать на страницах романа глубоких характеров, вдумчивой оценки созданной авторской фантазиейситуации, будет разочарован. Да вряд ли автор и стремился к этому – он хорошо знал: испанцы, с жадностью набрасывавшиеся на любое печатное издание, сулившее неофициальную трактовку событий гражданской войны, обязательно купят ее. И не ошибся: книга выдержала девять изданий общим тиражом 227 тысяч экземпляров – цифра для Испании колоссальная – и получила «Планету», крупнейшую коммерческую премию страны, присуждаемую одноименным издательством. Как правило, книги, отмеченные ею, отличаются не столько своими художественными достоинствами, сколько умением авторов, уловив политическую и социальную конъюнктуру, умело ее использовать. В окололитературных кругах поговаривают, что директор издательства и председатель жюри Мануэль Лара нередко заранее выбирает кандидата на премию (совсем не обязательно известного писателя) и делает ему своеобразный «социальный заказ». Проверить, а тем более доказать слухи трудно, однако даже беглый взгляд на список премий «Планеты» последних лет заставляет поверить, что доля истины в них есть. И думается, не случайно первую после смерти Франко «Планету» получила книга Торбадо; только немного обидно, что хороший, серьезный писатель, с острым чувством гражданской ответственности, как покажет через год книга «Кроты», о которой шла речь выше, идет на поводу у конъюнктуры книжного рынка, занимается откровенной спекуляцией на интересе к политической проблематике. К сожалению, в эти годы появляется немало книг, авторы которых в погоне за поверхностной злободневностью и внешними эффектами забывают о правде жизни и художественной достоверности, и роман становится больше похож на комментарий к сиюминутной политической ситуации, чем на произведение искусства. Так – потерей художественной значимости – литература расплачивается за излишнее увлечение политикой.

Еще одна примета времени – необыкновенно возросший поток детективной литературы, что объясняется не только стремлением к быстрому успеху и популярности: эта форма подчас кажется писателям наиболее подходящей, когда речь идет о сложных социально-политических процессах в жизни современной Испании. Вместе с тем это своеобразная реакция самой литературы на излишнее увлечение экспериментаторством и усложненностью, свойственное некоторым писателям в середине 70-х. Одной из особенностей испанской прозы последнего десятилетия было то, что реалистический социальный роман размывался экспериментами модернистского Толка, в результате чего литература стала терять читателей. В этот момент детектив и заполнил собой место, занимаемое ранее социальной прозой, стал своеобразной разновидностью социально-политического романа, этим, в частности, объясняется и тот факт, что в 70-е годы к этому жанру всё чаще обращаются серьезные писатели. Для них детектив стал своего рода инструментом исследования постфранкистской действительности, открыл новые возможности проникновения в тайные механизмы таких социальных явлений, как терроризм, заговоры ультраправых. Это в значительной мере определило и специфику жанра: центр тяжести нередко перенесен с раскрытия преступления (часто читатель с самого начала знает или догадывается, кто совершил преступление) на его пружины, побудительные причины. В 80-е годы социальная значимость испанского детектива падает; все больше издается книг только развлекательных, созданных под заметным влиянием американских образцов, что отражает общую ситуацию: подчинение испанской экономики американскому капиталу и как следствие – американизацию всех сторон национальной жизни.

Наиболее известный автор социально-политического детектива в Испании – Мануэль Васкес Монтальбан. Начинавший как журналист и по-прежнему увлеченно этим занимающийся (Васкес Монтальбан часто выступает на телевидении в качестве ведущего той или иной злободневной программы; а его последняя книга – сборник интервью «Мои встречи с людьми, внушающими беспокойство» вошла в список бестселлеров 1985 года), он в конце 70-х годов все увереннее заявляет о себе как писатель, для которого свойственная подлинной литературе яркость характеров и глубина в трактовке проблем сочетаются с присущей журналистике остротой и актуальностью. В сюжете его романа «Одиночество менеджера» (1977) много увлекательных поворотов, присущих детективному жанру, но они для писателя не самоцель. Гораздо «важнее для него понять, какие силы стоят за преступлением, какие процессы в жизни общества оно отражает, – повествование становится чем-то вроде социального исследования. Ситуация в Испании, а точнее, в Барселоне 1976 года увидена глазами человека, для которого примером в жизни служит отец-республиканец, сам же он подвергался преследованиям за участие в антифранкистском движении. Карвальо – так зовут героя романа, – конечно, отмечает позитивные перемены в стране, но его не может не волновать и царящая во многих областях неразбериха. Он понимает, что кто-то хочет создать впечатление, будто власть не способна контролировать ситуацию. Кому это может быть на руку? Кто создает и культивирует у людей убеждение, что процессам демократизации неизбежно сопутствуют беспорядки и террористические акты? Конечно, это выгодно прежде всего крупному капиталу, многонациональным компаниям типа описанной в романе «Петнай». Политические мотивы являются пружинами преступления и в другом детективе – романе Фернандо Саватера «Харон ждет» (1981), героиня которого погибает из-за своей осведомленности о готовящемся правом перевороте.

«Приглашенные» (1978) Альфонсо Гроссо вообще написаны по следам подлинного события – убийства на одиноко стоящей вилле пяти человек. Оно так и остается нераскрытым, как в реальной действительности, так и в романе Гроссо, хотя автор уверен – причины социальные: наркомания, молодежная преступность, безработица. В связи с «Приглашенными» критики употребляли термин «новый журнализм», отмечая, что стилистика романа Гроссо напоминает «Обыкновенное убийство» Т. Капоте. Наблюдение, безусловно, верное, но, думается, его можно распространить на целый ряд явлений.

Испанская литература в послефранкистский период оказалась, как уже говорилось, захлестнута водкой обостренного интереса к политическим проблемам, что не могло не отразиться на ней. Бурная испанская действительность властно подталкивала писателей к публицистичности, да и все анкеты читательского опроса свидетельствовали: людям в первую очередь нужны книги, анализирующие различные аспекты общественно-политической ситуации; выросло поколение, не знавшее войны, и им, равно как и многим из поколения их отцов, хотелось прочитать воспоминания тех, кто принадлежал к лагерю побежденных, узнать другую, отличную от вызубренной в школе, историю гражданской войны, причем узнать ее не по сухим научным монографиям, а по художественной литературе. И вот книги многих испанских писателей начинают напоминать нечто среднее между романом, журналистским эссе и социологическим исследованием. Сочетание журналистики и атрибутов художественной прозы в одном произведении, политизация и социологичность последней – вот что отличает все без исключения книги М. Васкеса Монтальбана, романы Хуана Марсе и Альфонсо Гроссо послефранкистского периода.

Писателей, чей художественный метод не «размыт» журналистикой, кто старается избегать политизации литературы, усматривая в этом опасность для своего творчества, сейчас в Испании немного: Камило Хосе Села, опубликовавший за десять лет только один роман, Мигель Делибес, Хуан Бенет, Хуан и Луис Гойтисоло, Висенте Сото, Карлос Рохас. Интересно отметить, что в силу сугубо личных причин Х. Гойтисоло, К. Рохас и В. Сото живут по большей части за пределами Испании.

Заметим, кстати, что тяга к документализму затронула все сферы культуры, не только литературу. Так, например, в кинематографе она сказалась в появлении нового для Испании жанра: фильма-анкеты, фильма-репортажа. Первой и наиболее известной картиной такого рода стала работа Басилио Мартина Патино «Песни для послевоенной поры». Снятая еще при жизни Франко, в 1972 году, впервые она была показана лишь после смерти диктатора, фильм представляет собой искусный монтаж из документальных лент, кинохроник периода 1939 – 1951 годов, и идет он под – тоже соответствующим образом смонтированные – песни тех лет, песни, прославляющие победу Франко. Благодаря монтажу кадры официальной хроники приобретают противоположный смысл и смотрятся как обвинение франкизму, Впоследствии, после отмены цензуры в области кино и театра в декабре 1977 года, фильмы, использующие найденный Патино прием – такой монтаж документальных лент, при котором факты говорят не за, а против себя, – будут появляться один за другим. Это и лента того же Б. М. Патино «Каудильо», работа М. Сантильяны «Почему мы проиграли войну», Г. де Эрральде «Раса, дух Франко», где обыгрывался одновременно и один из основных терминов идеологической программы франкизма, и нашумевший одноименный фильм, снятый в 1941 году по сценарию каудильо, и т. д. Сходные тенденции наблюдаются и в театре.

  1. J. Goytisolo, Hemos vivido una ocupacion. – En:J. Goytisolo, Libertad, libertad, libertad, Barcelona, 1978, p. 21.[]

Цитировать

Матяш, Н. Послефранкистская Испания в зеркале литературы / Н. Матяш // Вопросы литературы. - 1986 - №11. - C. 37-73
Копировать