Полвека

Полвека располагают к воспоминаниям и обязывают отчетом. Воспоминания сегодня уместны – мало уже кто может вспомнить и рассказать. Есть известное цветаевское – поэты с историей и поэты без истории. Ассоциация заведомо вольная и неточная, тем не менее вспоминается по случаю двух дат двух наших филологических журналов, одной полувековой, другой пятнадцатилетней. Оба возникли на крутом историческом повороте, каждый на своем, но «Новое литературное обозрение» по этой вольной ассоциации можно было бы, кажется, назвать журналом без истории, вольготно процветающим на расчищенном месте вне какого-либо внешнего исторического (политического, да и, похоже, экономического) давления. Что же до «Вопросов литературы», то позволю себе немногие совершенно личные воспоминания.
Мой дебют в литературоведении состоялся тогда в одном из первых номеров нового журнала (это была рецензия на книгу А. Чичерина о Толстом), так что это отчасти и мой юбилей. ВЛ явились прямым ответом – быстрым, всего через год, – на событие двадцатого съезда (как и НЛО – мгновенным ответом на август 91-го). Было чувство неслыханных перемен и возможностей, мы пошли туда, и в редакции происходили любопытные сцены. Помню, как Александр Григорьевич Дементьев, первый главный редактор, учил Петра Палиевского идеологической боевитости. Палиевский тоже принес рецензию, но главный был не совсем доволен ею. Рецензия была на американскую книгу о западном романе потока сознания, что заранее предполагало целое поле идейной борьбы, которой главный в достаточной мере не обнаружил и находил статью аполитичной – было тогда такое дежурное слово. Наконец, в воспитательном разговоре он выдвинул последний аргумент: «Но ты же не будешь отрицать (он всех нас отечески, и в то же время как бы по-партийному, называл на «ты»), что литература это орудие борьбы?» На что Палиевский снял с телефонного аппарата трубку и отвечал, что и она при случае может быть орудием борьбы, но назначение ее иное.
Анекдот к исторической обстановке, в какой возникли «Вопросы литературы». Обстановка менялась в последующие десятилетия, но в основном, с перепадами, оставалось то же – сменялись этапы клонившейся к закату советской истории, сквозь которую проходил журнал, всегда под давлением и в состоянии тихого сопротивления. Анекдоты разного рода продолжали историю «Воплей» сопровождать – и если самым своим существованием они были обязаны тому знаменитому съезду партии, то четверть века спустя, то есть в самой середине нынешнего юбилейного срока, очередной такой съезд уже брежневской эры (который по номеру, уж не припомнить) анекдотическим образом отозвался на специальной античной статье Сергея Аверинцева, которую нельзя было напечатать под авторским заглавием – «Риторика как подход к обобщению действительности», – потому что можно было такое заглавие прочитать как сарказм-намек на стиль партийного съезда, и автору надо было его менять (на нейтральное и безличное «Большие судьбы малого жанра»: 1981, N 4).
Но Аверинцев к этому времени уже давно был постоянным автором журнала, и уже десятью годами раньше появилась его статья об Афинах и Иерусалиме, о которой недавно, в скорбные дни, известный историк сказал, что она тогда на него повлияла не меньше, чем «Один день Ивана Денисовича». Сближение имен и явлений точное: Солженицын, Бахтин, Аверинцев – три необыкновенных явления 60-х годов, о которых именно этим словом и надо сказать, – это именно были чудесные явления из уже неподозревавшихся скрытых русских глубин. Явление Аверинцева состоялось в «Вопросах литературы» (помимо упомянутого эллинско-библейского, но последнего зашифрованного тоже под «ближневосточное», – статьи о Шпенглере, Маритене, Юнге, греческое, библейское и философский двадцатый век). О Бахтине в ВЛ – воспоминание также личное.
Это 64-й год, я попал в редколлегию ВЛ, и мы с Серго Ломинадзе отвечаем здесь за теорию. Явление Бахтина состоялось только что – «Проблемы поэтики Достоевского», 1963 (через полгода после Солженицына в «Новом мире»; первая публикация Аверинцева в ВЛ – в 65-м: такова была последовательность событий). Рецензировать книгу мало – надо ее обсуждать по-крупному. Написана большая статья Л. Шубина, но ей противится член редколлегии А. Дымшиц, только что предъявивший книге Бахтина идеологические претензии в «Литературке». Назначено обсуждение Шубина на редколлегии, разумеется, закрытое, категорически не предполагающее присутствия автора. Я нарушаю редакционный этикет и автора привожу, и он выступает так убедительно, что статья проходит и напечатана (1965, N 1). Вспоминается это как маленькая победа, открывшая путь в журнал Бахтину-теоретику: «Слово в романе» в том же году (N 8) и затем его теоретические работы на протяжении пятнадцати лет являются миру (частями являются как предварение двух посмертных книг 1975 и 1979 годов) именно со страниц «Вопросов литературы».
Бахтин и Аверинцев – два явления, наверное, все согласятся, что ценные. Но сегодня – и это надо отметить – два имени эти стали проблемными в нынешних методологических напряжениях, в том числе в тех, какие обнаружились между двумя отмечающими свои даты филологическими журналами. «Бахтино-гаспаровский раздор», по определению Кэрил Эмерсон1 ¹(впрочем, правильнее назвать его гаспаровско-бахтинским, поскольку Бахтин в раздоре не участвовал), создал это высокое напряжение, и имя Бахтина между журналами как камень преткновения стоит. Что же до Аверинцева, то вряд ли случайно, видимо, столь внимательный к утратам раздел «In memoriam» в НЛО на его утрату не отозвался. Авторитетные имена говорят о программах и принципах. Два имени, чье явление состоялось некогда на страницах ВЛ, не осеняют в качестве авторитетных программу и принципы НЛО.
Но пора закругляться с воспоминаниями, какие новому читателю могут казаться доисторическими. Закруглиться помогает декабрь того же 65-го, когда тогдашний главный редактор предложил мне подать заявление об уходе, сославшись на то, что было сказано на партсобрании в ИМЛИ по случаю ареста А. Синявского. Фрагменты стенограммы собрания опубликованы в НЛО (N 20), причем публикатор указывает, что доклад секретаря партбюро в деле отсутствует. А в этом докладе было сказано, что до сих пор в ВЛ подвизается такой политически невоспитанный человек, как я. Я отказался подать заявление и ушел через полгода. Но остался в дружбе с журналом и сейчас хочу включиться в сегодняшний спор.
Что касается «доисторического», то это было историческое, то самое, что расчищало поле для нынешнего. Семидесятые-восьмидесятые годы были временем интенсивной филологической жизни, и интенсивность эта, возможно, благодаря энергии сопротивления и преодоления, была иного качества, чем проявления бурной и экстенсивной по преимуществу активности на филологическом фронте последних пятнадцати лет. И я понимаю Вл. Новикова, которому стало «скучно без…», и его призыв к обращению, а в немалой мере и возвращению, «от ЭКСТЕНСИВА к ИНТЕНСИВУ»².
Гаспаровско-бахтинскому раздору надо сказать спасибо – он создал высокое, повторю, и нужное гуманитарной мысли напряжение и послужил интенсиву. С другой, совсем другой стороны послужили ему полемические выступления изнутри ВЛ в адрес НЛО (2002, N 2; 2003, N 5, а также сопровождавшие полемику взгляды «стороннего наблюдателя» К. Эмерсон). ВЛ, достаточно долго пребывавшие (в общем, все 90-е годы), на высокомерный взгляд своего продвинутого и «конкурентоспособного» (как он себя охотно рекомендует сам) визави, «в арьергарде», решительно выходят из этого состояния. (Впрочем, это более или менее постоянная и периодически извращающаяся в культуре ситуация; так, Нина Петровская, брюсовская Рената и героиня «Некрополя» Ходасевича, в 1923-м сказала о Викторе Шкловском: «…

1. Вопросы литературы. 2006. N 2. С. 45[↩]
2. Знамя. 2005. N 1. С. 189. [↩]