«…Поэт не держит зла»

Имя Давида Самойлова для меня всегда было лишь поэтическим, а человечески – бесплотным… С автором мудрых, ироничных и философских элегий я лично знаком не был, никогда его даже не видел и почти ничего о его жизни не знал.

И вот недавно вышел двухтомник Давида Самойлова «Поденные записи» (М., «Время», 2002): здесь весь его земной путь словно бы раскадрован, зрим. И я вдруг почувствовал, что могу протянуть к Поэту свои собственные «ниточки» – через друзей и знакомых…

Одна из нитей – бесконечно уважаемый мною Лев Адлер, довоенный однокашник Давида Самойлова по прославленному ИФЛИ ¹. Судьба забросила Льва Моисеевича в нефтяной татарский Альметьевск, где он преподает философию в вечернем институте и до сего дня считается властителем дум молодежи, которой небезразлично будущее России.

Давид Самойлов поддерживал с другом юности близкие отношения всю жизнь. И я был рад обнаружить в «Поденных записях» теплые воспоминания о Льве Адлере.

Тот, любя во всем порядок, делит жизнь классика на четыре этапа. Первый – довоенный. Совсем молодой Давид Кауфман (он же – Самойлов) – общепризнанный поэтический лидер ИФЛИ… На послевоенные годы пришелся второй период – самый трудный; стихи Самойлова не печатали, он жил скромными заработками переводчика… Вторая половина 50 – 60-х годов – третий, звездный этап. Журналы наперегонки публикуют Давида Самойлова, выходят сборники. Михаил Козаков, Валентин Никулин, Зиновий Гердт и другие знаменитые артисты читают его стихи в переполненных залах, на радио и ТВ… На сцене прославленной Таганки Юрий Любимов поставил поэтическую композицию «Павшие и живые». И я, выстояв ночь за билетом, завороженно слушал, как читали Давида Самойлова Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин, Борис Хмельницкий…

И наконец, четвертая пора – пярнуская…

Лев Адлер встречался с Самойловым и в Москве, и в Пярну.

«Давид, – рассказывает он, – везде и во всем был удивительно демократичен, естественен, лишен снобизма. Его отличали яркий природный ум, отшлифованный образованием и унаследованной от предков культурой. В отличие от большинства кондовых российских литераторов, он был глубоко эрудирован в истории. И не просто эрудирован: его чрезвычайно волновали судьбы России, ее устройство, исконная многонациональность, требующая терпимости и человеколюбия…» И я, вспомнив самойловские строки о ребятах, «что в сорок первом шли в солдаты, и в гуманисты в сорок пятом», совсем не удивился, прочтя в «Поденных записях», как Самойлов еще в дни войны созвал комсомольское собрание роты мотоциклистов-разведчиков, где заклеймил мародерство и насилие наших солдат по отношению к мирному населению Германии. «Поспешил и мог бы здорово погореть, ибо полез с гуманизмом поперек батьки…» – признавался он много лет спустя…

О своей встрече с Давидом Самойловым рассказывал мне и известный ученый- гидродинамик, инвалид войны Максим Яновский. Он всегда рвался в поэзию, но только в конце жизни, уже в эпоху гласности, удалось ему издать несколько поэтических книг, – их спонсировал институт «Нефтеотдача», куда он пришел сразу же после демобилизации. Оставаясь в душе удалым комбатом, профессор время от времени совершал кавалерийские набеги на редакции, откуда его постоянно футболили. И вот однажды в одном из поэтических коридоров наткнулся он на человека, который повел в курилку и с интересом слушал его стихи… Потом сказал задумчиво: «Станут вам приписывать графоманию – не верьте!..» Это «благословение» осветило последние годы фронтовика. Надо ли объяснять, что встретился ему сам Давид Самойлов……Лет девять назад увидел я по телевидению в программе «Белая ворона» поэтессу Ольгу Ильницкую из Одессы. Она читала:

Сидели ласточки на стенке,

Как будто косточки на счетах,

Согнув условные коленки,

А драный кот их взглядом щелкал…

Понравилось. Запомнил. А вот совсем недавно узнал, что это стихотворение любил и Давид Самойлов… Разыскал Ольгу Ильницкую (она теперь москвичка), и вот что она вспомнила: «…Давид Самойлов. В книге «Голоса за холмом» я еще раз перечитала стихотворение о поэтессах. Строчка «Лучше б мальчиков рожали» рассмешила. Поскольку у меня двое бегали, решила, что противопоказаний позвонить Давиду Самойловичу у меня нет.

Дело было в 1986 году. У Давида Самойлова в Большом зале ЦДЛ – творческий вечер. Ведет его Зиновий Гердт. Сижу, слушаю, думаю. И вдруг Самойлов читает то самое стихотворение, где «лучше б мальчиков рожали» несчастные поэтессы. Написала записку и передала. И вот Зиновий Гердт мою записку озвучил: «Уважаемый Давид Самойлович! Разрешите позвонить Вам и познакомиться. Слава Китик из Одессы». А выбрала имя приятеля своего, поэта Славы Китика. О чем-то пошептались Самойлов с Гердтом, и я получила разрешение позвонить завтра, в 13.00.

Денег у меня было мало, но я решила купить цветы. Пять гвоздик получилось. Звоню. Давид Самойлов отвечает – я ему про Славу Китика напоминаю. После паузы поэт спрашивает:

– Вы не мужчина?

Я скромно говорю, что мужчина.

– А почему у вас голос такой тоненький?

– Потому что я молод, хрупок и нервничаю, – говорю нахально и смеюсь.

Самойлов свирепо так:

– Ну-ну, являйтесь, посмотрим!

Дверь мне открыла дама в бордовом халате. Спросила:

– Вы звонили?

– Я, – отвечаю.

А из-за ее плеча голос раздается сердитый:

– Звонил Китик!

1. См. интервью с ним в «Вопросах литературы» (2003, N 1). [↩]