Поэт-мыслитель
К. Пигарев, Жизнь и творчество Тютчева, Изд. АН СССР, М. 1962, 376 стр.
В своей «Истории новейшей русской литературы» (1891) А. Скабичевский относил Тютчева к числу «посредственных» поэтов и сообщал, что большая часть его стихотворений «читается с трудом и ценится лишь самыми строгими и рьяными эстетиками». Иного, совсем иного мнения о Тютчеве были Толстой и Тургенев, Добролюбов и Ленин. Время показало, на чьей стороне истина.
Из десятилетия в десятилетие, от одного поколения к другому росла слава Тютчева. Имя Тютчева ныне, естественно, сочетается у нас с именами Державина и Пушкина, Лермонтова и Некрасова.
Давным-давно назрела необходимость в серьезной и разносторонней работе о Тютчеве. Книга К. Пигарева – по существу первая в советское время монография о великом русском поэте. Ее выходу предшествовали работы таких писателей и ученых, как Г. Чулков, В. Брюсов, А. Белый, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум, Н. Берковский, Б. Томашевский, В. Жирмунский, А. Лежнев, Б. Бухштаб, Д. Благой, Н. Гудзий и другие. Рецензируемая монография не проходит мимо достижений отечественного тютчевоведения и мимо зарубежных попыток изучения наследия поэта. Она уважительно учитывает их, и вместе с тем эта работа прежде всего – итог многолетнего самостоятельного труда исследователя.
Книга К. Пигарева, если брать ее в целом, отвергает давно бытовавшие у нас, но ложные, неосновательные версии о баловне судьбы, светском острослове, камергере его величества, цензоре, дипломате. Автор монографии широко знакомит читателя с существом острых противоречий личности и творчества Тютчева и с характером споров по этому поводу в разные годы и десятилетия. Тонкий и сложный анализ противоречий Тютчева отличается обстоятельностью и серьезностью, автор избегает односторонних оценок поэта; Тютчев показан во всей сложности его жизни и творчества, в его силе и его слабостях.
Со страниц книги, отлично документированной и тщательно осветившей все стороны биографии поэта, встает человек острого ума, живший всеми заботами времени, глубоко чувствовавший и понимавший противоречия истории и современности, наконец, скромный, душевный человек с очень сложной и во многом трагической личной судьбой. К. Пигарев подошел к Тютчеву как историк и психолог, в монографии все время видна забота о воссоздании живого облика поэта.
Автором досконально изучены годы учения Тютчева, его университетские связи. Подробно, насколько позволяют документы, исследован длительный мюнхенско-туринский период жизни Тютчева, дипломатическая переписка, ее исторический фон. В этой связи К. Пигарев подробно и последовательно излагает общественно-политические взгляды Тютчева, их эволюцию. Исследователь привлекает большой, и в значительной степени впервые поднятый интереснейший материал о Тютчеве-цензоре.
К. Пигарев приводит последовательную историю рукописных и печатных текстов Тютчева, внося ясность во многие проблемы, считавшиеся нерешенными. Тютчев-переводчик, Тютчев-публицист, Тютчев-мастер эпистолярного жанра – ни одна сторона жизни и деятельности поэта не остается в монографии неосвещенной. При этом жизнь от творчества здесь не отделена стеной, а показано их единство, их слиянье и их «поединок роковой».
Помимо печатных материалов, исследователь привлекает разнообразные архивные данные, в том числе свое собрание документов. Однако от обилия материалов книга не становится тяжелой и громоздкой – так свободно владеет автор материалом. Монография написана с той неторопливой обстоятельностью, когда все страницы важны и перескочить через главу или пропустить абзац нельзя: последующее подготовлено предыдущим. Нет второстепенных эпизодов и маловажных лиц, встретившихся на пути поэта. Все не только названы, но и изучены: от Раича до Пфеффеля; они включены в действие, в большую драму жизни Тютчева, здесь они действующие лица этой драмы.
Почти с исчерпывающей полнотой автор монографии прослеживает отклики на произведения поэта – прижизненные и посмертные. Это дает возможность увидеть Тютчева и его поэзию в верной историко-литературной раме и безусловно обогащает наше представление о поэте, приближает его облик к читателю.
В книге К. Пигарева без полемических прикрас и специальных отступлений раскрывается неоправданность подверстывания имени» Тютчева к рубрикам «чистого искусства», «искусства для искусства». Приведенные К. Пигаревым материалы показывают всю остроту идейно-литературной борьбы 50 – 60-х годов прошлого века, когда слабые стороны тютчевской философии и поэзии подвергались порою суровой критике. Но исторический опыт вносит в понимание наследия Тютчева свои существенные поправки, дает широкий панорамный простор для толкования лирики того, «кто посетил сей мир в его минуты роковые». Это относится к основному, наиболее ценному в творчестве поэта – к его философской и любовной лирике. В известной степени это относится и к политической лирике поэта, которую автор монографии явно недооценивает. Правда, К. Пигарев справедливо, например, отмечает: «Как бы ни были чужды нашему сознанию тютчевские идеи о будущем славянства, значение некоторых стихотворений его на эту тему все же вышло за пределы породившей их исторической эпохи» (стр. 254). Но наши дни, новые поколения, иной житейский опыт дают новое наполнение многим тютчевским строкам, в том числе его политической поэзии.
При всей недостаточности рукописных материалов, показывающих стадии работы Тютчева над текстами, К. Пигарев пристальное внимание уделяет именно этой малоизученной области творчества поэта. Две большие главы (пятая – «Мастер стихотворной формы» и шестая – «Как создавал Тютчев свои стихи») посвящены этому вопросу, хотя и в других главах разбросано много важных, имеющих к нему прямое отношение сведений. Вот где дает себя знать и чувствовать свободное владение рукописными материалами. Вот где пытливая мысль исследователя путем сличений и творческих догадок помогает нам заглянуть в мастерскую поэта, приоткрыть полог его поэтической обсерватории, из которой поэт созерцал вселенную. О том, как работал Тютчев над отдельными строфами и строками, здесь сказано больше, чем в прежних работах о поэте. Несомненно, что это материал большой поучительности для раздумий наших художников.
Однако мне представляется, что название главы – «Мастер стихотворной формы» – звучит по отношению к такому поэту, как Тютчев, по меньшей мере неточно. Неточность этого названия подтверждается текстом и содержанием самой главы, где говорится, что поэт не проявлял специальной, отдельной от мысли и образа заботы о форме, что произведение у него рождалось как высочайшая потребность в высказывании. Мне кажется, что название главы мельчит облик поэта. В самой же главе поставлены и верно решены многие интересные вопросы, в частности вопрос о самоповторениях у Тютчева: стихотворения о слезах, о радуге, о страхах ночи, о зарницах, о грозе и т. д. «Даже тогда, когда Тютчев говорит об одном и том же, он говорит не одно и то же» (стр. 267). Исследователь показывает, что самоповторения идут не от бедности, а от богатства, от исключительной сосредоточенности поэта – на волновавших его всю жизнь представлениях, идеях, образах.
Во всеоружии аналитического метода оказывается К. Пигарев при обращении к переводным произведениям Тютчева. Здесь сопоставляются переводы с иноязычными оригиналами, приводится творческая история тех и других. Исследователь сравнивает переводы Тютчева с его оригинальными стихами, показывает общие причины, их породившие. Наконец, раскрывается общность стихотворений с философскими и социальными идеями, занимавшими Тютчева при их создании.
Скромно приведенный в качестве приложения литературоведческий этюд «О письмах Тютчева» нов по материалам, которые легли в его основу, интересен по выводам и блистателен по стилю, каким написан. «Изучение тютчевской эпистолярной прозы по существу еще не велось и станет по-настоящему возможным лишь с полным изданием писем поэта» (стр. 374). Эта последняя фраза все книги К. Пигарева звучит как призыв к издателям. Свыше 1150 писем Тютчева и 106 писем к нему! Можно ли мириться – с тем, что до сих пор письма Тютчева, полные глубоких мыслей о времени, о человеке, о философии, о литературе, эти страницы остроумия и вдохновения, у нас неизданы…
Есть в ценной работе К. Пигарева отдельные положения, с которыми хотелось бы поспорить, а с некоторыми и просто не согласиться.
В самом начале главы четверо той («Лирик – мыслитель – художник») исследователь говорит: «Личная и общественная жизнь Тютчева, прошла в стороне от большой дороги; русской литературной жизни его времени» (стр. 179). Если это отчасти верно в личном плане (многолетня» оторванность от России в период службы за границей), то неверно по существу и, выраженное тезисно резко и категорично, идет вразрез с тем, что сказано в книге, что составляет ее пафос: показать связь Тютчева с русской исторической жизнью и жизнью литературной. Подобное высказывание целиком идет в фарватере устаревших суждений о поэте, которые К. Пигарев сам же отвергает и опровергает.
Несколько раз на протяжении всей монографии автор посылает в адрес Тютчева обязывающий эпитет – «романтический»: «в тютчевской романтической лирике» (стр. 205), «…в романтическом понимании Тютчева…» (стр. 233), «романтическое миропонимание…» (стр. 240) и т. д.
Однако нигде в монографии мы не находим сколько-нибудь развернутого и глубокого раскрытия того, что же такое романтизм в применении к Тютчеву, каков характер этого романтизма и т. д. Важность вопроса обязывала исследователя к точности в определении тютчевского романтизма. К – Пигарев сам пишет, что романтическое миропонимание «не помешало Тютчеву творчески включиться в общий процесс утверждения реализма в русской литературе» (стр. 240). В том-то и дело! Как уместна эта оговорка. Но как она при всем том недостаточна! В монографии есть все необходимые предпосылки для того, чтобы читатель воспринимал Тютчева одним из создателей русской реалистической лирики, если понимать реализм в лирике не как педантичное воспроизведение деталей быта, а верность чувств – в духе поэтики Батюшкова и Пушкина.
«Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле», – писал Тютчев в 1836 году. Если в известной степени можно начальный тютчевский период считать ученичеством у романтиков, то зрелость поэта, более поздние циклы – целиком в реальной почве его жизни. В этом, мне думается, одна из привлекательнейших сторон его поэзии, ее долговечность, ее бессмертие.
Перед нами живая, глубокая, богатая материалами, наблюдениями и выводами, отлично написанная работа. Эта книга рассчитана не только на филологов, историков, начинающих поэтов. Круг ее читателей значительно шире. Это – все любящие Тютчева, русскую поэзию.