Письма Ильи Эренбурга Елизавете Полонской. 1922–1966. Публикация и комментарии Б. Фрезинского (Окончание)

Окончание. Начало см.: «Вопросы литературы», 2000, № 1.

 

24

12/6 [1923, Гарц]

Дорогая, сегодня я получил твое письмо. Очень хорошее. Спасибо. Но за правду – правда. Не отдавай еретичества. Без него людям нашей породы (а порода у нас одна) и дня нельзя прожить.

Если хочешь, я понимаю психологически опалу Курбова. Он тоже еретик. Поэтому он и погиб. Наша ненависть как-то «беспредметней» подобающей и поэтому легко обращается в несоответствующую сторону. Но это мне дороже остального. Мне кажется, что разно, но равно жизнью мы теперь заслужили то право на по существу нерадостный смех, которым смеялись инстинктивно еще детьми. Не отказывайся от этого. Слышишь, даже голос мой взволнован от одной мысли.

Мы евреи. Мы глотнули парижского неба. Мы поэты. Мы умеем насмехаться. Мы… Но разве этих 4 обстоятельств мало для того, чтоб не сдаваться?

Я получил твои две книги¹. Спасибо нежное. Мне

понравился ряд стихотворений, особенно о революции (первое, потом насчет «корабля», с Перуном² и др.). Потом с каменным дождем. Меньше 3-ий отдел. «Агарь» недостаточно дика и зла.

Я пишу стихи (впервые после годового перерыва). Это моя слабость. Писать трудно, т. к. плохо здоровье. Написал уж два.

Ты пишешь, что шлешь мне 2 рецензии. Но получил я лишь одну (о «Портретах»³).

Как с «Курбовым»? Были ли еще отзывы?

Получила ли ты «Д. Е.»?

Пиши мне на «Геликон» (Bamberger Str., 7). Через несколько дней я уезжаю в Берлин.

Целую.

Твой Эр.

Страшный ящер и сивиллы в духе

Рот вишневый! Солнце – о тебе.

Робко бьется зайчик огнеухий.

Только б руки не разжать в мольбе.

Ах, сусальная, пришла не рано.

И соседям может быть смешно,

Что, с такой тревогой глядя на ночь,

Застилаю я мое окно.

Как же выдать ту, что я закутал —

Эту руку, – если в ней одной

Мечется и льнет до муки лютой

Средиземный стопудовый зной?

Смерть-шатунья ходит, смотрит в оба.

Даже скважина страшна и та.

Будь он проклят, ледовитый кобальт,

Северная злая чистота!

Ведь любить – до выкрика, до хруста

Смоляных, прожженных насквозь рук,

До того, чтоб – весело и пусто,

До того, что «лягу и умру».

Здесь слова как масленая сдоба,

Леденцами тает легкий вздох.

Где ж мне вызволить такую злобу,

Чтоб к гортани мой язык присох,

Чтоб горячкой золота и Рима

Захворав и впопыхах дыша,

Возвеличить твой жестокий климат,

Страстью изнуренная душа?⁴

 

25

13/7 [1923, Гамбург]

Издыхаю от жары, пива и немцев. Но это не по существу. Айхенвальд печатно объявил меня самым грязным писателем планеты⁵. Тоже между прочим. О стихах: 1) если тебе удастся найти издателя, м. б., соединить в одну книгу новые и «Звериное тепло»; 2) в стих[отворении] «Так умирать…» 5 строчка с конца должна читаться: «И сердце чтобы замерло под тормоз»⁶. Исправь!

Пиши (на Геликон). Целую.

Твой Э.

 

26

23/8 [1923, Гарц]

Каждый раз читая твои письма:

(кроме радости и пр. лирических предметов) почему ты не пишешь прозу? Злую, трогательную прозу растроганной солнцем змеи?

Серьезно: попробуй, урви месяц.

Жду твою поэму⁷.

В настоящий момент (т. е. в августе этого года) ничего издать в Берлине нельзя. Кризис и прочие умные слова. Издатели у меня пробуют деньги занять! Что дальше будет, неизвестно. Если будет возможность – устрою твою книгу.

Лучше Пастернака ничего не может быть! Тихонов при всех достоинствах в поэзии «корыстен» (термин, кажется, шагинянский), как самый закоренелый новеллист.

Я получил «На Посту»⁸. Мне стало очень жутко от него. Напиши, так ли это? Т. е. много ли таких постовых и считаются ли с ними всурьез?

Ты мне ничего не пишешь о моей просьбе. А теперь это особенно важно для меня, т. к. в связи с репарациями и прочим здесь тиснуть книжку вряд ли удастся. А 1) мне хочется, чтобы она была издана; 2) даже малая сумма здесь была бы крайне полезна. Словом, пожалуйста, выясни этот вопрос. Книга будет на днях окончательно готова. Если отдельно, то 20 стихотв[орений], если вместе с «Звер[иным] Теплом», то около 40. Напиши мне об этом скорей.

Через неделю возвращаюсь в Берлин и, если смогу, сразу сяду за сантиментальный роман⁹.

Читала ли ты «ЦОО»? Мне в целом не нравится.

Было письмо от Лунца – он поправляется¹⁰.

Мое сердце мне с редким упорством докучает.

Целую тебя. Пиши!

Твой ИЭ.

 

27

2-госентября [1923, Берлин] Haus Trautenau

Trautenau Str., 9

Дорогая, очень жду твоего письма касательно стихов. Книгу я кончил. Причины: 1) мне хочется, чтоб они вышли, а здесь все издательства закрылись и напечатать их никак нельзя; 2) мои финансовые дела плохи, и даже гонорар за стихи для меня теперь весьма существен. Если можешь, устрой это и не сердись, что я тебе надоедаю. Сегодня вернулся в Берлин. Здесь теперь нехорошо и сильно напоминает мою последнюю книгу¹¹. Скоро напишу большое, сейчас обалдел от цен, счетов и кредиторов. Не забывай и пиши!

Целую.

Твой И. Эренбург.

 

28

3-го октября [1923, Берлин]

Дорогая, только что получил твое письмо. Спешу ответить: сегодня, кажется, уходит почта. Раньше всего тебе самые разнообразные спасиба и прочее. Издателю: я согласен ему дать одну или даже несколько прозаических книг. Свободны: 1) «Неправдоподобные Истории», 2) «13 трубок». Обе эти книги в России изданы не были. Далее, 7000 экз. «Курбова» затонули во время московского наводнения, и таким образом эта книга тоже распродана. Итак, он может взять одну или все эти книги. Гонорар, в зависимости от количества листов и прочего, при тираже в десять тысяч 50-75 р. Условие кроме того: немедленное издание моей книги стихов. Рукопись последней я пошлю тебе со следующей почтой, она в переписке. В книгу должно также войти почти все «Звериное Тепло», значит, в общем, около сорока стихотворений. Гонорар за стихи прошу тебя назначить по твоему усмотрению, в зависимости от ваших нравов. Если он согласен на это, то есть на немедленное издание стихов и на покупку по приличной цене прозы, то пусть срочно сообщит, так как у меня имеются другие предложения. Прозу я ему дам в несколько переработанном виде.

Вот и все дела. Когда буду отсылать тебе стихии (это издевательская описка – читай: стихи), рассчитываю поговорить более по-человечески. В общем, я очумел: с утра до ночи я работаю. Пишу роман «Любовь Жанны Ней», сантиментальный «настоящий» роман с любовью, двумя убийствами, одной казнью, бегством, слепой, злодеями и прочим. Мне кажется, что это хорошо. Во всяком случае, ни над одной книгой после Хуренито я не сидел с такой радостью. Пишу две недели, готова уже треть, четыре листа. Сейчас Жанна уже вернулась из России в Париж. Пишу его в турецкой темной кофейной. Как будто ты все это одобришь.

Еще здесь осадное положение и прочее¹². Но я занят Жанной. Только ради Бога, не сочти это за стилизацию под Флобера. Пиши! Целую!

Твой ИЭ.

 

29

6-го октября [1923, Берлин]

Дорогая, три дня тому назад послал тебе воздушное письмо крайне тяжеловесного содержания: ответ касательно предложений издателя. После сего, да и вообще хочу написать тебе настоящее неэрзацное письмо. Но и сегодня из этого ничего не выйдет. Меня сочинительство заело! Пожалей! Я воспринимаю жизнь Жанны как близкого мне человека, кажется, самого близкого. И так как эта жизнь не из веселых, терзаюсь. Нет, вполне серьезно: я сильно опасаюсь судьбы а ля Флобер. Его старческие слезы никак не обнадеживают.

Посылаю тебе при сем стихи. Раньше всего очень [прошу] написать мне о них чистосердечно свое мнение, не смущаясь словами: подражание, пастерначество и пр. Далее: если издатель примет условия, пусть немедленно пускает книгу в набор. Общее заглавие «Не переводя дыхания»¹³, так называется и первый отдел, второй – «Звериное Тепло». У тебя есть книга (я пришлю другую, сейчас спешу). Выкинь из нее стихотворения: 1, 5, 12, 19, 22. Кроме того, исправь единственную опечатку: в стихотв[орении] 14, строка 9, читай так:

Ведь как бы мы любви ни угождали…

Вот и все. Да, еще великая просьба. Если стихи мои будут печататься в Питере, возьми на себя корректуру. У меня ужас перед опечатками, особенно в стихах, и мне на сей счет не везет. Хорошо?

Я пишу уже 19-ую главу. Кончу через месяц. Вполне серьезно помышляю приехать на месяц в Россию.

Что ты делаешь? Пишешь ли? Если нетрудно, пришли новые стихи и поэму.

Целую.

Твой И.

 

30

9/10 [1923, Берлин]

Дорогая, скажи издателю, чтобы он немедленно воздушной почтой сообщил мне свои предложения. У меня имеются и иные, и я должен дать срочный ответ. Если он хочет нечто вроде собрания сочинений, то это могло бы быть примерно следующим:

1. Рассказы. «Неправдоп[одобные] Истории». Для России новое. 4 листа.
2. «13 трубок» тоже. 7 листов.
3. «Хуренито». 16 листов.
4. «Курбов» – русское издание затонуло. 12 листов.
5. Томик сборный стихов.
6. «Лик войны». В России не было. 6 листов.

Это немедленно. Далее, не ранее чем в конце 1924 года:

1. «Трест». 7 листов.
2. «6 повестей о легких концах». 4 листа.
3. Второе издание романа, который я пишу. 12 листов.

При запродаже оптом буду считать не слишком дорого. Пусть же немедленно сообщит условия.

Несколько дней тому назад я тебе выслал заказным письмом рукопись книги стихов, а одновременно бандеролью «Звериное Тепло». Получила ли?

Напиши откровенно о стихах.

На днях получишь книжку записную. Если плохая, не сердись: я спешил и боялся старой немки!

Пиши роман.

Пиши!

Целую,

твой Эренбург.

 

31

22-го октября [1923, Берлин]

Дорогая, спешу ответить на твое письмо. Письма нужно сдавать в 11 утра. Осталось полчаса. Посему буду краток.

«13 Трубок» мной за это время проданы. Твой издатель сам виноват: во-первых, он медлил, во-вторых, мало давал¹⁴. Я их продал в Москву по 75 за лист при тираже в 5000. Той же участи подвергнутся, по всей вероятности, и «Неправ[доподобные] Истории»¹⁵. О ряде других книг я говорил, только поняв, что он хочет купить и продать оптом, то есть собрание сочинений, так что теперь это отпадает. Итак, вот что я могу конкретно ему предложить:

1) Стихи.

2) «Курбов».

Вот мои условия:

1) При тираже десять тысяч гонорар за «Курбова» минимум 60 с листа.

2) За стихи 150.

3) Издание стихов обязательно и в срок не позже трех месяцев.

4) Половина всего гонорара выплачивается немедленно по подписании договора, вторая не позднее 1 февраля 1924.

5) Деньги выплачиваются в валюте по офиц[иальному] курсу и высылаются мне через банк за счет издателя.

Все эти условия, разумеется, не носят какой-либо исключительный характер: я их ставлю всем моим издателям.

Со своей стороны могу его заверить в следующем:

1) «Курбов», то есть 6000 экз[емпляров] из десяти, затонул вполне естественно при летнем наводнении. Остальные экз[емпляры] распроданы. Таким образом, все свободно для второго издания. Сообщил мне это лично шеф одного изд[ательства] Ангарский¹⁶, и я тогда же предупредил его, что продаю второе издание.

2) Сейчас «Курбов» фильмируется, что составляет рекламу для книги.

Итак, если издатель примет эти условия, то ты можешь подписать с ним договор, включив в него все мои условия. На этот случай я и высылаю тебе доверенность. Пусть тогда даст мне тотчас же телеграмму о том, что он принимает условия.

Если он не согласится и вообще если ты найдешь это лучшим, предложи ту же историю «Атенею» или другому изд[ательству], какому хочешь. Только помни, что обязательным является и издание стихов.

Новой прозы я в «Атеней» дать не могу, так как мой роман идет в журнале «Россия»¹⁷. Но я жду ответа Слонимского касательно «Витриона»¹⁸.

Вот и все, кажется.

Смертно (сик!) тебе благодарен за все хлопоты. Не сердись на меня! Напиши мне помимо сих дел. Например, о себе. И так далее.

Я пишу 30-ую главу.

Целую. Твой И.

Настоящим доверяю Елизавете Григорьевне Полонской заключить от моего имени договор на право издания моих книг: 1) «Жизнь Курбова», 2) «Не переводя дыхания».

Илья Эренбург.

Берлин 22-го октября

 

32

[23 октября 1923, Берлин]

Я вчера послал тебе письмо, в котором писал обо всех делах. Но оно пошло не заказным, и сегодня я проснулся в страхе: что, если оно пропадет и ты продашь уже проданные книги. Поэтому на всякий случай повторяю самое существенное: Трубки и неправдоподобные проданы мной за 75. Ему можешь продать Курбова и стихи. За Курбова 60 с листа. Обязательство немедленно издать стихи. Курбов распродан. Наводнение натуральное, и погубило оно 6000 экз[емпляров]. Деньги в два срока: половина теперь, остальное до 1 февраля. Расчет в валюте, пересылка на его счет. Вот главные пункты. Если он или Атеней или чорт согласны, можешь с ними подписать договор на эти две книги. Доверенность я тебе выслал вчера. Если пропала, вышлю. Да, за стихи думаю 150. В крайнем случае 100.  Жду от тебя ответа, а также письма вообще. Поругай меня, например, за стихи. Я тебе напишу по-настоящему через две недели, когда кончу роман. Пока я мало похож на человека: скорей грамотная лошадь Ганебека¹⁹ или даже пишущая машинка. Не говори об этом Иванову-Разумнику. Он напишет, что меня оседлала машинка или того хуже – лошадь²⁰.

Целую. Твой И.

 

33

21/XI [1923, Берлин]

Дорогая, почему ты замолчала? Недоумеваю и даже тревожусь. Что со стихами? Неужто так и ничего не вышло? Ответь!

Укр[аинский] Красный Крест пригласил меня на два месяца – «турнэ», прочесть лекции в Питере, Москве, Харькове, Киеве, Одессе. Я как будто согласился и выеду к концу декабря. Что ты об этом думаешь? Напиши!

Значит, вероятно, мы совсем скоро увидимся. Жду ответа! Завтра еду на неделю в Брюссель. Целую.

Твой И. Эр.

 

34

20/1 [1924, Москва] «Дом Ученых» Цекубу

Пречистенка, 16

Дорогая, вот скоро и увидимся! Я буду в Петербурге (это почти наверное, т. е. в отношении точности) 3-го февр[аля]. 4-го должна быть моя лекция. Пробуду в Питере до 9- го. Страшно радуюсь нашей встрече. Везу тебе франц[узские] духи (честное слово!). Устрой, чтоб я за это время мог бы повидать всех петерб[ургских] confrиres?ов²¹, т. е. Замятина и молодых. До скорой встречи. Целую тебя.

Твой И.

 

35

16/2 [1924] Харьков

Дорогая моя, прости, что из Москвы не ответил тебе. Меня замучили, – например, здесь я 5 дней и читал 6 раз²². К тебе прибудет нечто трупообразное. Маршрут мой изменен (я раб Укр[аинского] Кр[асного] Креста – это мои импресарио). Я еду сначала на юг и приеду в Петербург к 5-7 марту. Пробуду недолго. Приеду прямо к тебе. Радуюсь страшно встрече. Целую.

Твой Илья Эренбург.

 

36

[3 марта 1924, Петроград]

Е. Г. Полонской

Загородный, 12, кв. 6

(С просьбой дать посыльному вещи – Эренбург)

Лиза, 2 новости: 1) в Витебск я, очевидно, не еду, 2) получил от импр[есарио] комнату в Европейской (? 303).

Дай, пожалуйста, посыльному вещи.

Болит голова, если пройдет, вечером приду к Серапионам.

 

37

23/3 [1924, Новосокольники]

Поезд Москва-Рига

Дорогая, я хотел все эти дни написать тебе из Москвы. Но шла кутерьма еще большая, нежели в Петербурге.

Мне очень больно, что мы так и не повидались с тобой по-настоящему (это не сантиментальность, а правда!) и что в последний час ты не дождалась меня.

Твою тетрадь ты, верно, уж получила от Слонимского.

Я еду невеселый: грустно расстаться с Россией. Напиши мне (адрес – «Геликон»).

Всем привет. Целую нежно тебя.

Твой И. Эр.

 

38

10/4 [1924, Берлин]

Спасибо за письмо. Право, стоило ждать месяц. При хандре – такие письма медикамент. О шабесгое²³ – точно. Апокалиптический лихач. Притом, если б ты видела, как он между двумя пророчествами съедает котелок каши!..²⁴ Что касается Коктебеля, то место скверное: 1) Сам в виде эллина²⁵, 2) сколопендры, 3) болгары, 4) мангалки, 5) литераторы, 6) камса, 7) норд-ост, 8) коллекционеры камешек. Достаточно. Впрочем, м. б., я и чересчур субъективен. Во всяком случае, Тифлис много лучше. На Камчатке не бывал. Вообще засиделся. Как видишь, я еще в Берлине (жду ночь). Когда и куда поеду – еще не знаю. Скорей всего в Италию, потом в Бельгию. Я усиленно мечтаю о Мексике. Как ты сама понимаешь, мне совершенно необходимо побывать там²⁶. Все надежды на президента Обрегона²⁷. Я хочу, чтоб меня пригласили туда (это весьма серьезно). Но для этого должен выйти испанск[ий] перевод «Хур[енито]». Приходится ждать. Что касается пьесы, то хвастаться нечего. 4 действия? А у меня 5! Вчера кончил. Называется «Нефть и любовь». Как видишь, я стал работать исключительно на горничных и курьерш. Это, право же, приятней, чем на «формалистов» из Зубовск[ого] Института²⁸. Кстати, о горничных: Шкловский врет. Плакала не горничная, а исключительно сам Шкловский, и то много спустя после того, как книга вышла. Горничная же таскала из его комнаты средство для ращения волос (дают овцам, чтоб стричь 3 раза в год) для своего любовника, от чего у этого кавалера выросли волосы между пальцами на ногах, а также сделался неслыханный запор. Он бросил горничную. И (тогда!) горничная действительно плакала. Это подлинная история pension?а Frau Marzahn. Почему ты читала пять понедельников сряду мои фельетоны? Неужели ты думала, что я возьму на себя ответственность за результаты и стану возмещать расходы? Напрасно! Я и не такое могу загнуть.

Публика у вас в Питере хорошая²⁹. Лучше всех Тихонов. Новая поэма его³⁰ мне показалась менее «всурьез», нежели «Юг». (Это и хорошо!) Вагинов – prйcieux³¹. Правда? А Шагинян в личном обращении чрезвычайно уютна. И совсем не страшная. Это ты меня зря пугала. «Джима Долл[ара]»³² я не дочел. Здесь нет.

Некстати о Мар[ии] Мих[айловне Шкапской]. Она мне написала, что ее новая поэма – об электр[ическом] заводе Сименса и Шуккерта. Ты же пишешь – «об аборте». Как понять такое? На Сименса или на Шуккерта, а то и на обоих ложится страшная тень.

Вот и все проблемы. Засим просьбы: если тебе попадется что-либо в газетах или журналах обо мне – вырежь аккуратно и пришли. Наш общий бог продлит твои лета и т. д. Правда, это мне теперь очень нужно, причины и дипломатические, и статья предполагаемая. Далее, когда встретишь Федина (привет ему)³³, попроси прислать мне 2 ? «Звезды»³⁴, и вообще не высылать журнал – неприлично. Далее, когда ты окажешься в помещении с телефоном (лучше всего в пятницу или в субботу с 11 – 1 ч.), позвони, пожалуйста, в редакцию «Посл[едних] Нов[остей]» (той самой [газеты], где еженедельно погибает Европа и я³⁵), скажи возможно суровей, чтоб они немедленно выслали бы все ??, в которых были мои фельетоны, и впредь высылали бы регулярно газету. Я свинья, корыстнейший моветон и застарелый эксплуататор. Но ты все же не сердись на меня.

Что ты делаешь со своей пьесой? (Она для театра или для чтения?)

Мейерх[ольд]³⁶ в ус не дует (вообще все пошли бриться и никто теперь не дует – ужасно!). Ставит «Д. Е.»³⁷. Я бессильно обливаюсь желчью. Как прошли гастроли Кам[ерного] театра в Ленинграде? Была ли ты? Пиши. О, лекарь… Целую,

твой Ил.

 

39

12/6 [1924, Перуджа]

Дорогая, я очень давно без твоих писем, и никакие красоты природы не могут вознаградить меня: тем паче, что здесь мало искусства и сильно жарко (- -). Что касается Чиче³⁸, то они ходят в жупанах и вообще сильно напоминают Бамбучи³⁹ (что чувствуется, впрочем, и в фамилиях). Как мои дела? Напиши.

Целую. Твой Илья.

1. »Под каменным дождем» и книгу детских стихов «Зайчата» (Пг., «Радуга», 1923). [↩]
2. Стихотворения «Что Талия, Евтерпа, Мельпомена?», «Октябрь», «Одни роптали, плакали другие».[↩]
3. Видимо, из петроградской газеты «Последние новости» за 18 мая 1923 года.[↩]
4. Стихотворение было включено Эренбургом в книгу «Не переводя дыхания», которая издана не была, а рукопись ее затерялась. Впервые опубликовано по этому письму в альманахе «Поэзия», № 40 (М., 1984).[↩]
5. Юлий Исаевич А й х е н в а л ь д (1872-1928) – литературный критик; в 1922 году выслан из советской России. Речь идет о его рецензии на «Трест Д. Е.», напечатанной в рижской газете «Сегодня» 1 июля 1923 года под псевдонимом «Б. Каменецкий». Об этом же 18 июля 1923 года Эренбург писал В. Г. Лидину: «Меня неистово обругал (в двух фельетонах) Ю. И.: «грязь», «пакость» и пр.».[↩]
6. Речь идет о первоначальной редакции этого стихотворения, в которой было 24 строки (см.: «Поэты наших дней», М., 1924, с. 101).[↩]
7. »В петле». [↩]
8. Имеется в виду № 1 журнала за 1923 год со статьей Б. Волина «Клеветники: Эренбург, Никитин, Брик». Развязный «анализ» романа Эренбурга «Жизнь и гибель Николая Курбова» в этой статье завершался так: «Мы остановились так подробно на «Николае Курбове», чтобы рассказать нашей коммунистической, нашей пролетарской молодежи, что представляют собою все эти Эренбурги, каждый шаг которых отмечается в наших газетах, которых каждый клочек исписанной бумаги покупается на вес золота, которых наши издатели боятся оскорбить или обидеть даже предисловием, которые задравши хвост и закусивши удила клевещут на наше подполье, на нашу партию, на ее учреждения и вождей, искажают факты и события, спеша наверстать потерянное ими и их классом в годы гражданской войны и красного террора диктатуры труда».[↩]
9. »Любовь Жанны Ней». [↩]
10. Сохранилось ответное письмо Эренбурга Лунцу от 25 июля 1923 года («Новый журнал», 1966, № 82, с. 151), в котором он, в частности, писал: «Я давно не имел вестей от Елизаветы Григорьевны».[↩]
11. »Трест Д. Е. (История гибели Европы)». [↩]
12. В мемуарах «Люди, годы, жизнь» Эренбург вспоминал: «Осенью 1923 года всем казалось, что Германия накануне гражданской войны. Стреляли в Гамбурге, в Берлине, в Дрездене, в Эрфурте. Говорили о коммунистических «пролетарских сотнях», о «черном рейхсвере» фашистов… Гроза представлялась неминуемой. Прокатились слабые раскаты грома. Ничего, однако, не произошло» (Илья Э р е н б у р г, Люди, годы, жизнь, т. 1, М., 1999, с. 419-420).[↩]
13. В 1924 году Эренбург заключил с Ленгизом договор на издание сборника стихов «Не переводя дыхания»; из 20-ти новых стихов, включенных в него, ныне известны лишь 9.[↩]
14. Возможно, речь идет о петроградском издательстве «Новелла», где «13 трубок» все же вышли в 1924 году тиражом 4,5 тыс. экз.; в московском издательстве «Новые вехи» книга вышла тиражом 5 тыс. (разрешено Гублитом 17 декабря 1923 года) в оформлении Л. М. Козинцевой-Эренбург.[↩]
15. Запрещенные к ввозу в советскую Россию «Неправдоподобные истории» вошли в книгу Эренбурга «Бубновый валет и компания» («Петроград», 1924), за исключением двух новелл – «Ускомчел» и «Любопытное происшествие», которые на родине автора были изданы лишь в 1991 году.[↩]
16. Николай Семенович А н г а р с к и й (Клестов; 1873-1943) – издатель и критик; Эренбург познакомился с ним в Париже в 1913 году.[↩]
17. «Любовь Жанны Ней» была напечатана в ? 1-3 журнала «Россия» (1924). [↩]
18. Имеется в виду новелла из книги «Шесть повестей о легких концах»; видимо, предполагалась ее публикация в альманахе, который редактировал М. Слонимский в питерском издательстве «Атеней» (17 августа 1923 года Слонимский писал Лунцу: «Убеди Горького и Эренбурга возможно быстрее прислать рукопись», – «Новый журнал», 1966, ? 82, с. 158). Издание не состоялось.[↩]
19. Описка Эренбурга. Имеется в виду Карл Г а г е н б е к (1844-1913) – основатель крупнейшей в мире немецкой фирмы по продаже диких животных.[↩]
20. Разумник Васильевич И в а н о в-Р а з у м н и к (1878-1946) – литературный критик, публицист, мемуарист. Возможно, слова Эренбурга вызваны рассказом о вечере в Вольфиле. В письме Эренбургу 21 сентября 1961 года Полонская вспоминала об этом вечере и Иванове-Разумнике (РГАЛИ. Ф. 1204. Оп. 2. Ед. хр. 2055. Л. 23).[↩]
21. Собратьев, сотоварищей (франц.).[↩]
22. Эренбург приехал в Харьков вместе со своей первой женой Е. О. Сорокиной 11 февраля; в тот же день он прочел в цирке «Миссури» лекцию «Современная Европа (пьяный оператор)». 12 и 13 февраля Эренбург выступал в Коммунистическом университете им. Артема, 14-го – в Центральном партийном клубе, 15-го – в зале общественной библиотеки он читал главы из романа «Любовь Жанны Ней».[↩]
23. Иноверец, нанимаемый евреями для работы в субботу.[↩]
24. Видимо, речь идет о Максимилиане Волошине, приехавшем в Ленинград 6 апреля. Эренбург познакомился с Волошиным в Париже в 1912 году, часто встречался с ним в 1915-м, переписывался, навещал его в Коктебеле в 1917-м, провел там зиму 1919-20 года и в 1920-м поссорился.[↩]
25. М. А. Волошин.[↩]
26. Главный герой романа «Хулио Хуренито» – уроженец Мексики.[↩]
27. Альваро О б р е г о н (1880-1928) – президент Мексики в 1920-1924 годы.[↩]
28. Институт истории искусств в Ленинграде (существовал до 1930 года); основан в 1912 году графом В. П. Зубовым. 9 марта 1924 года Эренбург выступал в Зубовском институте с рассказом о работе над романом «Любовь Жанны Ней» и был встречен слушателями с заметным скепсисом (см., например, «Воспоминания об Илье Эренбурге», М., 1975, с. 35-37).[↩]
29. В черновом варианте мемуаров Эренбург писал о поездке в Ленинград в 1924 году: «В Ленинграде я познакомился со многими писателями, которых раньше знал только по книгам, с А. А. Ахматовой, Е. И. Замятиным, Ю. Н. Тыняновым, К. А. Фединым, М. М. Зощенко» (Илья Э р е н б у р г, Люди, годы, жизнь, т. 1, с. 622).[↩]
30. «Шахматы» (1923).[↩]
31. Жеманный, манерный, вычурный (франц.).[↩]
32. Под псевдонимом «Джим Доллар» М. С. Шагинян публиковала в те годы приключенческие повести «Месс- Менд» и др.[↩]
33. Познакомившись с Константином Фединым в 1924 году, Эренбург время от времени с ним переписывался.[↩]
34. В этом номере журнала были напечатаны стихи Н. Тихонова «Море», дневник А. Блока за 1918 год, переводы О. Мандельштама из Барбье и доклад Г. Зиновьева о Ленине.[↩]
35. Речь идет о лекциях Эренбурга «Разлагающаяся Европа (пьяный оператор)», с которыми он выступал в городах страны в 1924 году; эти лекции печатались в ленинградской газете «Последние новости» 17, 19, 24 и 31 марта, 7 и 14 апреля 1924 года.[↩]
36. С Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом Эренбург познакомился и подружился в Москве в 1920 году, когда работал под его руководством в Наркомпросе.[↩]
37. Речь идет о спектакле, поставленном Вс. Мейерхольдом по книге Эренбурга «Трест Д. Е.» (инсценировка М. Г. Подгаецкого) вопреки требованию Эренбурга предоставить ему возможность самому инсценировать роман. Узнав из прессы о работе над спектаклем, Эренбург заявил Мейерхольду решительный протест, что не отменило репетиций. Спектакль был показан в Москве 3 июня 1924 года и в Ленинграде 15 июня. Ссора Эренбурга с Мейерхольдом из-за спектакля «Д. Е.» продолжалась несколько лет. 10 апреля 1924 года об этом же Эренбург писал М. Шкапской: «Злодей Мейерхольд, несмотря на все мои беснования, ставит «Д. Е.». Его убить я не могу. Себя жалко» (РГАЛИ. Ф. 2182. Оп. 1. Ед. хр. 437. Л. 27).[↩]
38. Здесь: итальянцы.[↩]
39. Персонаж романа «Хулио Хуренито», итальянский ученик главного героя.[↩]