Певец «человека-великана» коммунистической эры

Оглядываясь на славный сорокалетний путь развития советской » литературы, с особым благодарным вниманием останавливаемся мы на первых поисках способов описания всего нового, врывавшегося в жизнь вместе с социалистической индустриализацией. Писатель неизбежно становился активным участником стройки. Но он не мог оставаться только ее голосом, как ни важна была сама по себе эта функция журнального и газетного очерка. С развитием социалистического строительства со все большей остротой обозначалась необходимость художественного обобщения процессов, происходивших в стране в целом. «Мы, очеркисты, – писал, прощаясь с «бессонным и роскошным» временем первых пятилеток, Борис Агапов, – были репортерами, ревизорами, эркаистами, агитаторами, экономистами, изыскателями. Мы превращались из автомобильщиков в электриков, из горняков в рыбоводов. Мы рвали наши романы после первого объяснения в любви и на оборотной стороне наших пьес писали телеграммы. И мы по-настоящему поняли, как все это было нужно только тогда, когда мы увидели, что нужно не только это…»

Мысль писателя должна была приобрести способность поймать, подметить и сохранить для истории ключевые особенности переживаемого человечеством этапа. А одна из таких главных особенностей этого – послеоктябрьского – этапа заключалась в том, что впервые в мире наука была положена в основу хозяйственного строительства. Впервые весь труд, вся коллективная энергия «планомерно и непрерывно вносит в стихийную игру сил природы разумное начало, равно полезное всем людям, а не какой-либо одной группе узурпаторов физической силы и разума труда народа», – как об этом говорил Горький.

В деятельности академической Комиссии по изучению производительных сил, которая в ленинском «Наброске плана научно-технических работ» приобрела новую идейную основу для развития своих исследований, в работах коллектива ученых, трудившихся над первым планом электрификации России, наконец, в контурах первой пятилетки проявилась тенденция научного решения всех народнохозяйственных проблем. Вместе с тем, с первых лет существования Советской ‘власти взаимодействие, взаимопонимание разъединенных некогда наук стало рисоваться не отвлеченным пожеланием, не предсказанием лишь, которое требовало огромной смелости мысли от Энгельса в те годы, когда он работал над отдельными главами «Диалектики природы». К этому реально звали уже новые задачи единого общественного хозяйства, впервые объединенного в руках одного разумного хозяина – народа. Практически намечавшаяся линия сближения отдельных областей знания также требовала своего литературно-публицистического выражения, требовала оформления в сознании миллионных масс.

То обстоятельство, что всем строем своих идей, характером образов, волновавших его воображение, М. Ильин был подготовлен к тому, чтобы в числе первых ответить на эту ответственнейшую задачу, многое объясняет в читательском его признании.

А признание это мировое. Недавно был проведен подсчет количества изданий отдельных произведений советских авторов за рубежами нашей страны. На одном из видных мест по читаемости во всем мире согласно этой статистике оказался М. Ильин, книги которого вышли в разных ‘странах мира почти двумястами изданиями. Этот факт поразил некоторых литературных снобов. «Помилуйте, ведь это несюжетная литература, это даже не очерки о людях, – говорили они. – Откуда же такой успех?»

Непонимание общественного значения той работы, которую начал М. Ильин и которую выполняет народившаяся в советской стране научно-художественная литература, весьма распространено. Тем более важно задуматься над литературной историей произведений одного из родоначальников этого нового жанра, над их успехом у разновозрастной читательской аудитории, далеко выходящей за пределы одной страны.

М. Ильин писал для детей, но его широко читали и читают взрослые. Этим лишний раз подчеркивается условность той границы, которая отделяет детскую литературу от литературы взрослой. Известно, что взрослые – наиболее распространенная категория читателей детской, в частности, научной книги. Что касается самого М. Ильина, то он неоднократно утверждал, что всякая хорошая книга для детей непременно должна быть интересна и для взрослых. Он с удовольствием рассказывал о том, как маленькая дочка знакомого профессора сказала ему однажды: «В детской литературе есть книги, которые неплохо было бы переработать для взрослых». Он весело с ней соглашался, думая, что до сихпор делалось обратное: взрослые книги «перерабатывались для детей».

Художественную ценность повествований М. Ильина Горький видел в показе того, как «энергия людей, освобожденных от необходимости борьбы друг с другом за кусок хлеба, вступает в борьбу с природой за власть над нею». Ромен Роллан, оценивая в свое время с литературной стороны работы М. Ильина как «маленькие шедевры», писал, что «ни одна книга не передает так ясно и общедоступно великое значение героической работы Советского Союза». Китайские издатели сообщали, что книги М. Ильина «завоевали большое восхищение китайской молодежи, так как они вводят ее в новый мир, в царство науки». И эти признания не остались голословными: Китай один из первых предпринял издание полного собрания сочинений писателя. Откликаясь на известие о смерти М. Ильина, французская газета «Леттр франсез» писала о нем как об одном из «самых больших поэтов, существующих в мире». Число подобных высказываний можно было бы легко умножить, но это нас нисколько не приблизило бы к ответу на вопрос: каковы субъективные предпосылки этого успеха и какими средствами он реализован?

* * *

Свою любимую книгу «Как человек стал великаном» ¹ М. Ильин посвятил памяти Горького, кем была подсказана самая тема этой книги.

Рассказывая о своих встречах с Горьким, М. Ильин вспоминал один из разговоров на эту тему, который произошел в Горках.

– Дело было вечером, – рассказывал он. – Света еще не зажигали. Мы сидели в полутемной комнате у остывающих стаканов с чаем. Над лугами проступали первые звезды. Алексей Максимович заговорил о бесконечности пространства, в котором рассеяна материя, Вот она собирается в звезды, от звезд отделяются планеты, возникает жизнь, возникает мыслящая материя, в которой природа осознала себя. Достоевский когда-то сказал устами одного из своих героев: «Широк человек, я бы сузил». А вот Горький требовал наоборот – рассказать детям о человеке-преобразователе мира, о высотах, которые человек может завоевать и завоюет…

Мысленно прорываться в безграничные просторы Вселенной, сквозь тысячелетия, которыми измеряется история жизни на нашей планете, – можно ли представить себе замысел, который был бы более по душе Ильину. Об этом позволял судить вдохновенный гимн познанию, заключенный в рассказе о рождении Человека-Великана.

…В один из моих приездов в маленький лесной домик под Москвой, где в последние годы безвыездно жил больной Ильин, он заговорил о медленности писательского труда. Как мало творческих замыслов удается осуществить за короткий срок, отпущенный человеку на то, чтобы он мог оставить свой след на Земле! Подточенный болезнью, Илья Яковлевич уже очень ослабел и эта невеселая мысль, видимо, часто посещала его.

Скрытая связь идей привела его к мысли о собственных незавершенных трудах. Он открыл стол и, немного порывшись среди рукописей, с живостью вытащил тетрадь в переплете, аккуратно завернутую в бумагу. Чувствовалось по всему, что здесь были собраны какие-то сокровенные и близкие сердцу записи. И, действительно, я никогда не видел у Ильи Яковлевича такого радостного оживления, – не преувеличивая скажу – упоения, с которым он читал отрывки из книги о мироздании, писавшуюся им урывками, иногда в течение целого года выраставшего лишь на несколько страничек. Эти материалы предназначались не только для детского чтения. Ильин набрасывал в своих записях, поначалу как бы для себя, картину мира, которая непрерывно расширялась и обогащалась новыми подробностями, по мере развития астрономических исследований. Непрерывное открытие мира и было по существу сюжетным стержнем этого своеобразного научно-литературного дневника. Воображение Ильина было потрясено, в частности, совсем недавним открытием новых и сверхновых звезд. Рождение миров! На наших глазах! Конечно, с учетом того, что лучи, источаемые светилом, вспыхнувшим очень далеко, приносят нам весть об этом через десятки, а иногда и сотни лет. Во всяком случае, рождение миров, происходящее в соизмеримые с нашим летоисчислением отрезки времени!

Астрономические наброски М. Ильина, пересыпанные научными терминами (он никогда не допустил бы их в отработанной текст) и философскими обобщениями, остались незавершенными. Я упоминаю о них для того, чтобы отметить, что эти записки в самых ученых местах оставались заметками писателя. Ученый и поэт мыслят по-разному, но эти столь различные струи человеческого творчества сливаются чаще, чем мы это подозреваем.

М. Ильина радовали своими практическими следствиями результаты научного прогресса, но с неменьшим энтузиазмом он отмечает в них торжество познающей мысли, борющейся с незнанием. Знаменитое горьковское положение: изображать науку и технику не как склад готовых открытий и изобретений, а как арену борьбы, где человек преодолевает сопротивление материала и традиции, – Ильин исповедовал как высочайший символ своей литературной веры. Но если другие шли за вдохновением и материалом для своих писаний о науке непосредственно в лабораторию, Ильин чаще всего стремился выступить в качестве литературного оруженосца цеха теоретиков. Будь он ученым (а для этого в его биографии инженера-химика были все предпосылки), он стал бы участником теоретических школ, которые работают на крайних рубежах познания, творческими гипотезами прокладывая новые пути опыту. И в литературе его по большей части интересовал не конкретный эксперимент и даже не сам его исполнитель, а, если можно так выразиться, приключения мысли, логика и методология естествознания, которые неотрывны, разумеется, от самого предмета исследования, но представляют собой особый познавательный инструмент. Это прежде всего инструмент обобщения. Однако, с наслаждением проникая в бездны отвлеченности, Ильин никогда не изменял своей литературной сущности. Литературу называют «человековедением», но есть ли что-либо более человечное, чем человеческая мысль?

* * *

Все эти пристрастия и устремления М. Ильина запечатлелись в книге «Как человек стал великаном». В ее сюжете выражен конфликт, который неограниченно долго будет продолжать жить в литературе. Сопротивление косных сил природы и торжество победоносного разума и труда – таково существо этого вековечного конфликта.

Нельзя пересказать книгу, но можно очертить замысел, положенный в ее основу.

Обобщающий образ, на котором построена книга, заимствован у Маркса. Говоря о развитии средств труда, Маркс показал, как предмет, данный самой природой, становится органом деятельности рабочего, органом, который тот «присоединяет к органам своего тела, удлиняя, таким образом, вопреки библии, естественные размеры последнего».

Рассказ о том, как человек в этом смысле стал великаном, – рассказ о развитии технической мощи современного человека – М. Ильин ведет во многих своих произведениях и во второй части книги «Как человек стал великаном». В первой же части книги под этим названием М. Ильин рассказывает, как человек стал человеком. Труд – первое основное условие человеческого существования – и это в такой мере, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека. Это положение Энгельса целиком определило содержание книги, которая тем самым получила право претендовать на участие в формировании, первооснов материалистического мировоззрения ребенка.

Но самое добросовестное пояснение энгельсовской идеи, самый обстоятельный комментарий не в состоянии помочь читателю освоиться с ней так глубоко, так органично, как этого можно достичь при посредстве ярких и сильных образов. М. Ильин отнюдь не пытается переложить на какой-то упрощенный «детский» язык трудную теорию антропогенеза. Он строит оригинальную систему научно-художественных образов, воздействуя на воображение читателя, заставляя служить своей задаче его поэтическую память. Здесь дело, конечно, не в подборе разнообразных эпитетов и цветистых сравнений, беллетризирующих речь, придающих ей обманчивую живописность. В научно-художественной книге эпитет должен быть экономен и точен, а сравнение должно быть пропущено через особо строгий фильтр научной проверки. Опыт доказывает, что именно злоупотребление различными сопоставлениями, убедительными внешне, но не продуманными и зачастую порочными по существу, создает в изложении общую атмосферу лженаучности, против которой так справедливо протестуют ученые.

Творческая установка М. Ильина ничего общего не имеет с дешевой виньеточной метафористикой.

Есть такой речевой шаблон, из числа тех, которые впору присоединить к флоберовскому словарю прописных истин: «Волен, как птица». Книга начинается с разоблачения этой сентенции. Словесный штамп рожден приблизительным, поверхностным наблюдением над явлениями природы. В противовес ходячему представлению, книга вводит в широкий обиход запоминающийся образ мира, поделенного на клетки, в которых живут пленники – животные, связанные со средой, к которой они приспособились. Этот образ возник в науке, а книга развила его и сделала достоянием самой широкой аудитории. Прочитав ее, уже нельзя не видеть в каждом животном «задачи, решенной жизнью». Условие этой задачи – это условие существования животного, а в ответе самые различные его признаки: лапы, крылья, клювы, повадки, привычки. А над всем этим – человек, который один только научился сам для себя создавать условия своего существования, начав с вычеркивания тех, которые ему не подходят.

Итак, свое мысленное путешествие по тысячелетиям М. Ильин начинает с того времени, когда человек был не великаном, а карликом, не хозяином природы, а ее рабом. У него было так же мало власти над природой, так же мало свободы, как у любого зверя в лесу, у любой птицы в воздухе. Как и все другие жители лесов и степей, он был привязан к своему месту в мире невидимой цепью – зависимостью животного от условий его существования, «цепью питания». Сотни тысяч лет прошло прежде, чем наш лесной предок стал настолько свободным, что смог выйти в степи, в безлесные районы. Для этого он должен был спуститься с дерева и научиться ходить по земле. Чем больше были заняты его руки, тем чаще ногам приходилось самим справляться с ходьбой. Так, «руки заставляли ноги ходить, а ноги освободили руки для работы». И на Земле появилось новое, невиданное ранее существо, которое передвигалось на задних лапах и работало передними.

Когда человек только становился человеком, он на первых порах не делал, не изготовлял, а собирал свои каменные «когти и зубы». Бродя по речным отмелям, он подолгу разыскивал острые камни, обтесанные и обточенные самой природой. Но вот люди начинают сами делать из камня то, что им надо, – начинают делать орудия. Произошло то, что потом не раз повторялось в истории человечества: естественное, самородное люди заменили искусственным. Вначале люди еще не умели сами создавать материал для своих орудий. Они начали с того, что научились придавать новую форму тому материалу, который находили в природе готовым. И М. Ильин ведет читателя «по следам рук», по тем следам, которые оставил человек, сначала искавший материал для изготовления искусственных когтей и зубов, а затем – начавший делать из камня такие орудия, каких никогда не было у животных.

Придумав орудия, которые ускорили труд, люди освободили для себя часть времени, затрачиваемого на этот труд (Ильин остроумно называет этот процесс «добыванием времени»). Улучшив условия своего существования, люди стали расселяться по всей Земле. Теперь уже человеку незачем было пастись, собирая растительную еду. За него паслись бизоны, лошади, мамонты. А когда человек их убивал, он сразу завладевал запасом вещества и энергии, которые создавались в течение многих лет.

И вот, наконец, человек принялся строить для себя в огромном холодном мире собственный маленький и теплый мир с искусственным небом, под которым нет ни дождя, ни снега, ни ветра, с искусственным солнцем, которое светит ночью и греет зимой. Это и есть начало создания того, что Горький называл «второй природой».

Люди не рождаются с готовыми навыками. Они учат и учатся, и каждое поколение что-то прибавляет от себя в общую кладовую человеческого опыта. Этот опыт растет, люди все более узнают законы природы, и человеческому обществу все меньше остается неизвестного. Эта «школа-тысячелетка», которую проходит человечество все в целом, и сделала человека тем, чем он есть: дала ему и науку, и технику, и искусство, дала ему всю культуру.

Общий труд научил человека говорить. А научившись говорить, он научился и думать. Напряженным трудом – трудом многих тысяч поколений, человек заработал себе свой ум.

М. Ильин в своей книге восстанавливает увлекательную историю о том, как были разысканы и опознаны отдельные вехи развития культуры, например, как были найдены «обломки жестов», как удалось восстановить движение давно истлевших рук. Он заканчивает свой рассказ величественным обобщением: «Поколение за поколением уходило в прошлое. Исчезали бесследно люди и племена, рассыпались в прах, не оставляя памяти по себе, города и селения. Казалось, нет ничего, что устояло бы перед разрушающей силой времени. Но опыт человечества не исчезал. Побеждая время, он оставался жить в языке, в мастерстве, в науке. Каждое слово в языке, каждое движение в труде, каждое понятие в науке – это собранный, соединенный вместе опыт поколений. Труд этих поколений не пропал даром, как не пропадает в реке ни один из ее притоков. В реке человеческого опыта слит в одно целое труд людей, которые жили когда-то, с трудом людей, которые живут сейчас». Знания, добытые учеными десятков поколений, сливаются воедино, и из этого сплава писатель отливает человеческий образ юного Великана, делавшего свои первые шаги по стезе культуры.

Свой эпический рассказ об этом М. Ильин нет-нет и прерывает эмоциональным обращением к читателю, чтобы передать ему не только факты и мысли, «о и свой восторг и свое преклонение перед всеми мастерами, «которые «а протяжении многих веков – изобретали и улучшали орудия, отыскивали новые материалы и новые способы работы». Он адресуется к тем, кто любит свой труд, – к молодым столярам и плотникам, металлургам и химикам, строителям станков и самолетов, домен и кораблей, к тем, кто знает, как трудна борьба с материалом и как радостна венчающая ее победа. Мы «победили. Но загляните же туда, в глубину истории, откуда вышли все строители, химики, металлурги, которые сейчас своим трудом изменяют землю! Отдадим должное тем далеким временам, когда человек впервые, словно ларец с сокровищами, раскрыл кусок руды, чтобы в Малом мире – вещества найти ключ к дверям Большого мира: из руды добыть металл, из металла сделать топор, топором построить корабль, на корабле покорить мир, овладеть большим миром планеты.

Бесконечно поэтичны первое путешествие, расширяющее мир, песня, впервые отделившаяся от обряда и завоевавшая самостоятельную жизнь. Исполнены глубочайшего значения первые письмена, появлением которых сопровождалось рождение мысли. Действительно, не было большего богатства у человека. Легким, но крепким мостиком соединяли эти письмена, столь же разнообразные, как и языки, их породившие, народы с народами, век с веком. «Если бы их не было, чья память могла бы сохранить то, что сделано на протяжении веков человеческой мысли? Для того, кто владеет ими, память не имеет границ. Стоит позвать их на помощь, и они вновь создают давно исчезнувшие миры. Мы видим то, чего уже нет, слышим слова давно умолкнувших уст. От народа к народу, от поколения к поколению странствуют буквы, собирая живых и мертвых, близких и дальних в одно вечно живое человечество…»

Пусть первой астрономической обсерваторией была еще крыша храма, пусть человек не знал на первых порах более приспособленной для научных занятий лаборатории, чем кузница или гончарня. Люди учились наблюдать, вычислять, делать выводы. Поначалу они не только наблюдали звезды, но и гадали по ним. Изучая небо и Землю, они молились богам неба и Земли. Даже в сравнительно недавних песнях, которые дошли до нас, мы с трудом отделяем историю племен и вождей от сказок о богах и героях, географию подлинную от географии вымышленной. Но борьба уже началась. Первые проблески мысли уже пронизали тьму незнания.

Такова завязка грандиозной драмы, в которой действующими лицами выступают бесчисленные поколения людей, а сценой, на которой она раскрывается, служат сменяющие друг друга общественные формации.

Эта драма преисполнена светлым оптимизмом, хотя временами она переходит в трагедию. Надо было обладать афористическим даром М. Ильина, чтобы в нескольких строках обозначить содержание сотен страниц этой эпической поэмы. Вот картина, которая неизменно его волнует: человек пробивается к свободе, истине и власти над природой. Но когда он думает, что он уже достиг свободы, оказывается: она досталась ему вместе с рабством. Ему казалось, что он приближается к истине, но на пути к ней встает стена суеверий и предрассудков. Он гордится своим богатством, но оно приходит к нему рука об руку с нищетой. Он научился добывать железо, но сделал из этого железа не только плуг, а и меч. Он насадил на земле сады, виноградники, масличные деревья, а вслед за тем принялся их вырубать и жечь. Он покорил морские волны и заставил ветер гонять корабли, но никогда ветер и волны не топили столько кораблей, сколько потопил он сам, став владыкой моря. Много было у него врагов, дикие звери нападали на него, когда он был гол и безоружен. Горы обрушивали на него свои лавины. Земля разверзалась под его ногами, но не было у него врага большего, чем он сам. И вся его жизнь – это история борьбы человека не только с природой, но и самим человеком.

«Настанет время, – заключает М. Ильин, – когда не будет больше этого разлада, когда Человек-Великан всю свою мощь обратит против еще бунтующих сил природы». Радостная песнь этому, уже наступающему времени – следующая, главная тема творчества писателя. Мы обратимся к ней, но пока остаемся в рамках повествования о рождении Человека-Великана.

Какой поистине титанический обобщающий труд лежит в основе рассказа М. Ильина о том, как Человек-Великан сквозь все препятствия продвигается вперед, спотыкается, падает, теряет дорогу, то и дело оглядывается, но идет все вперед и вперед! «Возвращение невозможно!» – торжествующе констатирует Ильин. И в этом утверждении, быть может, с наибольшей силой выражается весь скромный, не навязчивый и в то же время неотразимый пафос его книги.

В книге «Как человек стал великаном» можно найти немало недостатков. Слишком тесен мир, в котором М. Ильин ищет сюжеты своих поучительных историй. Этот мир ограничен в начале небольшим клочком земли в Малой Азии, откуда были родом первые греческие ученые, первые философы. Как мы знаем, не менее красочные страницы в историю Человека-Великана внесли многомиллионные народы гигантского Азиатского материка, хотя их судьбы и не проходили через Рим. Во имя исторической правды следовало бы отчетливее обозначить место в борьбе за мировую культуру, которое по праву принадлежит России, грудью своей оборонявшей Европу от набегов полудиких кочевников, принявшей и тяжкий гнет Орды и подвиг освобождения от нее. Следовало бы более резко подчеркнуть мрачную роль религии – гонительницы науки, тормоза прогресса.

Особенно большое значение имеет раскрытие избранной М. Ильиным темы для детского чтения. Ребенок далеко не сразу начинает в полной мере ощущать, сколь высоко его – человеческое – место в мире.

В его представлении радио существует так же извечно, как Солнце. Железные дороги, краны, вздымающиеся над водостройками, воспринимаются им как сами собой разумеющиеся детали индустриального ландшафта.

1. Книга написана М. Ильиным в соавторстве с Е. Сегал. Это творческое содружество складывалось на протяжении долгих лет. Не всегда на титульном листе совместно изданных книг значатся оба имени. Но от имени одного или двух авторов выходили книги, – они рождены в их дружеском союзе. Поэтому мы в дальнейшем специально не будем оговаривать соучастие Е. Сегал в творчестве М. Ильина.[↩]