Перезагрузка системы: об эволюции одного приема. Осип Мандельштам и Иван Жданов

И в том он прав,

Что в вечности покорен мигу.

С. Городецкий

Вынесенные в эпиграф слова Сергея Городецкого относятся к Осипу Мандельштаму. Мандельштам как никто другой в русской поэзии первой половины XX века почувствовал ценность момента. Он смог понять, какие пространства, какие действия может вместить короткий промежуток!

Это заметно еще у раннего Мандельштама. Можно открыть его книгу наугад – и почти в каждом стихотворении откроется широчайший кругозор. Ничто не ускользает из внимания – а ведь всего так много. Вот стихотворение «Когда показывают восемь…»:

Когда показывают восемь

Часы собора-исполина,

Мы в полусне твой призрак носим,

Чужого города картина.

В руках плетеные корзинки,

Служанки спорят с продавцами,

Воркуют голуби на рынке

И плещут сизыми крылами.

Хлеба, серебряные рыбы,

Плоды и овощи простые,

Крестьяне – каменные глыбы,

И краски темные, живые.

А в сетке пестрого тумана

Сгрудилась ласковая стая,

Как будто площадь утром рано –

Торговли скиния святая.

В этом тексте время статично. Все стихотворение проходит под знаком циферблата, на котором застыли две стрелки. Остановив время, Мандельштам тщательно изучает пространство – и это дает ему повод к обобщению: «Как будто площадь утром рано – / Торговли скиния святая».

В знаменитой «Грифельной оде» в изображенном пейзаже вскрывается его метафизическая подноготная, и лирический герой то становится центром притяжения впечатлений, то, наоборот, сам втягивается в картину их порождающую. Рентгену взгляда доступна толща горных пород.

У позднего Мандельштама этот прием становится все изощреннее. Он достигает своего апофеоза в «Стихах о неизвестном солдате», где неявные ощущения сопрягаются с давно выстраданными, прямо-таки болящими мыслями, и каждый момент такого соединения становится предметом глубочайшего анализа – на уровне души. Пытаясь обойти тютчевский постулат «Мысль изреченная есть ложь», Мандельштам сталкивается с необходимостью все дальше уводить нить своей речи от непосредственного предмета изображения. Поэтому речь «Стихов о неизвестном солдате» неясна, небуквальна. Дымчатое матовое стекло.

Иосиф Бродский, называвший Мандельштама одним из своих учителей, пошел другим путем, нежели Мандельштам: он сделал собственно язык полем своих поэтических исследований, и именно из ресурсов языка вырастают его феерические – нереальные – конструкции реальности. Встают как из мифического озера – мифического, потому что ткань языка Бродского, первобытно-нового, естественно пропитана мифом. Но с уходом Бродского словно был потерян некий ключ к языку; и в подавляющем большинстве позднейших стихов «под Бродского» нет бродскианского драйва, а есть какое-то ощущение неумелости, разлома. Как будто длинная строка, оправдываясь, пожимает плечами.

Путь истинно мандельштамовский, путь познания неязыкового материала и воплощения его в языке, путь от одного моментального озарения к другому, был начат поэтами Серебряного века. А потом этот путь оборвался в пересыльном лагере на Второй Речке, в районе Владивостока, в 1938 году.

В 70-х – 80-х годах дебютировали концептуалисты и «метареалисты». Они были сразу противопоставлены друг другу. Их способы создания образа, действительно, противоположны. Дискретный, отделяющий денотаты от словесных форм путь утрирования «нестилевого» слова избрали представители школы концептуализма. Синкретический путь; объединяющий словесные формы с их денотатами и через словесные конструкции поглощающий сами денотаты в метафизическом пространстве текста, избрали поэты, которых назвали метаметафористами или метареалистами.

Здесь я не собираюсь рассматривать вопрос о том, насколько правомерно объединять под одним групповым названием Еременко, Парщикова, Жданова, Кальпиди и прочих поэтов, которых обычно причисляют к метареалистам. Меня интересует история приема, который был утерян после Мандельштама и, как мне кажется, вновь найден и переработан по крайней мере двумя из «метареалистов» – Еременко и Ждановым¹. Также меня интересует, насколько современен, жизнен этот прием.

Рассматривая известнейшее стихотворение Еременко «В густых металлургических лесах» – своеобразный гимн метареализма, – ничего нельзя сказать о течении времени в этом стихотворении. Одно сплошное пространство, захваченное широким объективом. Пространство, сгущенное в одном моменте – настолько, что объектам описания в этом пространстве, прямо скажем, неудобно. «Их жмет по равнодействующей сила», «они застряли в сплющенных часах», «завязли в небесах». И неимоверное сгущение образов, расположенных на одном пространстве «густых (!) металлургических лесов», приводит к совершенному единению двух стихий: рукотворной и нерукотворной, человеческой и природной. Речь идет не о лесе, похожем на трубы металлургического завода, и не о заводе, чьи трубы и постройки напоминают лес, а о металлургических лесах, о железных деревьях, растущих из земли и производящих хлорофилл, о лесах, где на ветвях наравне обитают «и бензовоз, и мушка дрозофила». Такое соединение (почти насильственное) наводит на мысль о попытке возродить синкретическую поэтику далекой древности, приспособив под нее современные реалии.

Но конструкции Еременко все же совершенно искусственны. Чувствуется, что за причудливыми образами и «индустриальной» лексикой этого мира стоит сознание. Отними это сознание – и мир рассыплется, лишенный руководящей силы творца. Видно, что мир спрессовывают извне, на его границы давят руки автора. Но, однако, у объектов этого мира есть свое сопротивление, и они не дают автору сжать себя в бесконечно малую точку. Вот и получается статичность. Ни туда, ни сюда.

Для поэзии Ивана Жданова не характерно нарочитое подчеркивание метафорической спайки миров. Жданов всегда аккуратно разворачивает пространство, и только после внимательного прочтения становится ясно, что речь идет о чем-то большем, чем, к примеру, просто о пейзаже. Вернее, не так: остается и пейзаж, но он является лишь внешним слоем. Некоторые стихотворения Жданова («Зима», «Пойдем туда дорогой колеистой…», «До слова», «Ниша и столп») можно представить как книгу, где видимое пространство в тексте – обложка, а то, что за этим пространством скрывается, – текст, и с каждой его страницей читатель погружается все глубже в бездну смыслов, ведомый нанизываемыми образами. Это прием далеко не новый. В русской поэзии его открыли символисты, а Мандельштам – отточил и замаскировал. Для того, чтобы дойти до обозначаемого (в таких текстах, как «Стихи о неизвестном солдате»), нужно сначала расшифровать «верхний слой», а потом, получив «дешифровку», расшифровывать уже ее. Жданов (он и сам говорил о своем пиетете к Мандельштаму, и в критике отмечалась эта преемственность²²) обновляет прием, как бы перезагружает его в контексте современной культуры.

Рассмотрим это на двух примерах. Возьмем стихотворение Жданова «Портрет» (заглавное стихотворение его первого сборника). Я должен сразу пояснить, что не буду здесь анализировать его. О некоторых мотивах и тропах я упомяну лишь вскользь. Главное сейчас – показать, как Жданов разворачивает один короткий момент.

В «Портрете» почти анатомически разложен момент встречи двух людей, давно не общавшихся, – мужчины и женщины. Точечно описаны две фазы этой встречи:

1. К этому приему пытался вернуться Иосиф Бродский в ранних произведениях: «Я обнял эти плечи…», «Большая элегия Джону Донну». Там он давал совершенно статичную картину, застывшую в одном миге. Но впоследствии в его стихах стал преобладать другой подход к пространству и времени.[↩]
2. См., например: Эпштейн М. Постмодернизм в России. М.: Изд. Р. Элинина, 2000. Эпштейн указывает, что поэтику Мандельштама и Жданова роднит особый способ выявления сопричастности предметов и явлений. Эпштейн называет этот способ «метаболой». Метабола соединяет сравниваемые предметы и явления, заставляет их проникать друг в друга, выражать себя друг через друга, образуя в реальности текста новые предметы и явления. О связи Жданова с Мандельштамом см. также статью И. Кукулина «»Сумрачный лес» как предмет ажиотажного спроса, или Почему приставка «пост-» потеряла свое значение» (http://magazine.russ.ru/nlo/2003/59/kuku.html.[↩]