Павел Басинский. Лев Толстой: бегство из рая

Павел Басинский. Лев Толстой: бегство из рая. М.: АСТ: Астрель, 2010. 636 с.

Книга «Лев Толстой: бегство из рая» Павла Басинского — версия из тех, которым хочется доверять. Впрочем, в аннотации это слово отметается с какой-то неоправданно пугливой поспешностью: «Известный писатель и журналист Павел Басинский на основании строго документального материала, в том числе архивного, предлагает не свою версию этого события, а его живую реконструкцию». Возможно, понятие «версия» ныне и скомпрометировано разного рода «безглянцевой» литературой, однако определение «живая реконструкция», думается, скорее отсылает к чему-то игровому, театрализованному.

Документальный материал переработан таким образом, что от пыли библиотечной и архивной не осталось и следа. Дневники, свидетельства, воспоминания, письма, телеграммы, газетные статьи либо расщепляются полностью основным текстом, либо органично вкрапляются в него автором: «…Чертков знакомится с тремя крестьянскими юношами, готовыми разделить его взгляды. Но имеет ли он право на такое духовное руководство? «Нет, Лев Николаевич, приезжайте, ободрите, помогите. Вы здесь нужны». Эта фраза — вы здесь нужны — становится обертоном сложной музыкальной партии, которую начинает играть Чертков в семье Толстых» (c. 369). Источники здесь служат тем, чем они и должны служить, — каркасом книги, не подминая под себя собственно повествование и не подменяя его.

Читатель погружается в историю жизни Толстого, которая дается как предыстория его ухода. Точнее — в историю брака писателя, которым этот уход был подготовлен. Не хочется говорить: «любви» или «семьи», хотя эти слова оказываются для «Бегства из рая» наиболее частотными. Пожалуй, взаимоотношения великого Льва и Софьи Андреевны Павел Басинский рассматривает как постепенное (при этом то последовательное, то скачкообразное) крушение его «мысли семейной». И порой трудно понять, события жизни внутренней служат импульсами для событий жизни внешней или наоборот.

Это достигается не в последнюю очередь с помощью композиции. Скрупулезное (по часам, минутам, вздохам) описание последних десяти дней Толстого перемежается с раздольным — «широкого дыхания» — повествованием о его жизни. Равновеликими (как и в произведениях самого Толстого) оказываются дискомфорт, причиненный отсутствием ногтевой пилочки, и мучительная борьба за гения между его женой и Чертковым; проблема отлучения/отпадения графа от церкви — и трагикомические суицидальные попытки Софьи Андреевны. Время и пространство то сжимаются до локальной точки — «28 октября в 4:50 вечера они сошли в Козельске» (с. 52), то прессуются — «Мечется по Европе, словно стараясь убежать от болезни. Гиер — Париж — Ницца — Флоренция — Ливорно — Неаполь — Рим — Лондон — Брюссель — Франкфурт-на-Майне — Эйзенах — Веймар — Дрезден — Берлин — вот карта бегства Толстого, во время которого он, тем не менее, не теряет времени даром <...> В мае он возвращается в Ясную Поляну…» (с. 139), — то перетаптываются на месте.

Все это — совершенно художественные приемы. И если предположить, что «Бегство из рая» — сознательная попытка выстроить биографию Толстого как произведение художественное, становится понятным, для чего понадобился опережающий реверанс в сторону читателя — анонсирование «Бегства из рая» как «живой реконструкции».

Дело в том, что «нон-фикшн» начинает восприниматься как «фикшн». В книге о Толстом Павел Басинский выступает в первую очередь как писатель, как автор-демиург, всеведающий автор, временами даже — герой-повествователь. Отсюда, кстати, и эффект вовлеченности читателя, его сопричастности происходящему.

Лев Николаевич, Софья Андреевна, Саша, Чертков в «Бегстве из рая» — герои романа «Бегство из рая», герои до такой степени, что кое-где Павел Басинский «проговаривается» об этом: «Вот здесь фигура Черткова невольно обретает демонический характер, вполне в соответствии с его «говорящей» фамилией. Здесь это не просто человек, сподвижник, переводчик, издатель, собиратель, а какой-то черт, чертик, который точно нарочно оказывается рядом с Л. Н. и С. А….» (с. 361). При этом «наделить» реально существовавшего человека «говорящей» фамилией оказывается недостаточным для Басинского-писателя — и «обнажение приема» преподносится как остроумная догадка.

Складывается впечатление, что в авторе борются два противоположных чувства: желание заставить читателя поверить в сконструированную им (весьма гладкую) концепцию жизни Толстого как «пожизненного» (приговор высших сил или самоосуждение?), бесконечного «бегства из рая» и желание вскрыть механизм создания этой самой концепции. Между строк явно читается: «До меня Толстого недопоняли». В качестве иллюстрации приведем такую, к примеру, цитату: «Внимательно вчитываясь в письмо к Ергольской, нельзя не поразиться, как он [Толстой. — О. Л.] мастерски нарисовал этот рай в реальной и мистической проекциях. Бог-отец. В реальной перспективе — это три поколения мужчин Волконских-Толстых: дед Николай Сергеевич…. Отец Николай Ильич <...> и сын Лев Николаевич <...> Святая Дева. В мистической проекции — мать, а в реальной — еще неизвестная, но идеальная жена. Святой дух. Конечно, это тетенька Ергольская…» (с. 114). И правда, нельзя не поразиться. Тому, с какой смелостью размывает Басинский границу между размышлениями Толстого и своими собственными.

Здесь напрашивается определенная параллель с толстовскими принципами создания образа. Понятно, что в любом художественном изображении историческое лицо не есть историческое лицо. Однако если дедушка Кутузов и не в большей степени «личный» Кутузов Толстого, чем, скажем, мужик Пугачев — «личный» Пугачев Пушкина, то более демонстративно личный. Так и Лев Толстой Павла Басинского — очень личный Лев Толстой; личный «по-толстовски». Кстати, в «Бегстве из рая» образ «дедушки Толстого», измученного старика, становится сквозным: «Все были рады появлению этого незаурядного человека, знаменитого писателя и в то же время такого простого, такого доступного «дедушки». И в этот раз Толстой ни во что не «рядился». Он ведь и был дедушкой» (с. 182).

В своих оценках автор вообще довольно категоричен. Ср. о Софье Андреевне: «И если бы Курская железная дорога проходила… рядом с яснополянским домом, можно не сомневаться, что сюжет с попыткой самоубийства оказался бы другим» (с. 108). О Льве Николаевиче: «Ведь понятно, что после ухода из Ясной его несло без руля и без ветрил» (с. 172). При этом некоторых возгласов и причитаний от профессионального журналиста и литературного критика просто не ожидаешь: «Это даже не нож, о котором писала С. А. Это топор!» (с. 23). И непонятно: то ли автор сам старается встать на место своих героев (и очутиться внутри собственного сюжета), то ли практически выколачивает из нас сопереживание. Вот только методичное «разжевывание» того, какие эмоции испытывали Лев Толстой, Софья Андреевна, их дети, Чертков, и того, что должен чувствовать читатель, одновременно и печалит, и повергает в недоумение. Получается ведь почти как у Ильи Зверева: «Достаньте тетрадочки и запишите…»

Кажется, автор беспрерывно старается подогревать интерес к своим героям и многочисленным сюжетным перипетиям, словно сомневаясь в том, что сами по себе они способны его вызвать. Но в погоне за динамичностью повествования рискует впасть в излишнюю для «серьезного» «нон-фикшн» остросюжетность — и порой действительно переступает грань. Причем проявляется это не в «нехрестоматийности» созданных Басинским образов, а в смешении жанров, подменой одного другим — отличающихся друг от друга так, как отличаются друг от друга, скажем, исследование и расследование: вроде бы, родственные понятия, и суть явлений сходна, а вот контекст разный. О том, где заканчивается вотчина современного творца писательской биографии, говорить вроде бы и неудобно: все дозволено или не все — карамазовский пафос не вполне уместен. Вопрос в другом: нужен ли читателю сегодня, чтобы обливаться слезами, не вымысел, но беллетризованный «нон-фикшн»? То, к чему движется Басинский, больше ориентировано на публику, чем то, от чего он отталкивается, — и оказывается, скорее, направлено вовне, рассчитано на диалог.

Однако попытка диалога нередко выливается у автора в совершенно, в принципе, непонятные заигрывания с аудиторией: «праздношатающиеся личности, которые считали себя вправе «грузить» Толстого» (с. 60), «семью «глючило»» (с. 460) и проч. — вплоть до следующего пассажа: «В письме Антония (заметим, речь идет о митрополите. — О. Л.) есть два параллельных месседжа. Первый обращен к графине, второй — к графу. К графине обращено лестное для нее мнение, что только она одна способна вернуть супруга в лоно церкви <...> Второй месседж <...> обращен к Л. Н.» (с. 512).

Между тем книга адресована, во-видимому, как минимум «широкому читателю». И того, что «Бегство из рая» попадет на полки профессионалов-филологов, автор не знать никак не мог. Но и «широкому», и «профессиональному» читателю такие псевдодружеские «подмигивания» ни к чему. Остается лишь предположить, что автор «Бегства из рая» решил — на всякий случай — пометать бисер перед теми, кому требуется вот такое, к примеру, уточнение: «С 20 по 21 октября 1910 года в Ясной Поляне гостил <...> крестьянин… Михаил Петрович Новиков. Они (с Толстым. — О. Л.) познакомились в 1895 году в Москве, когда Новиков служил писарем в военном штабе <...> Через месяц Новикова арестовали…. > за <...> слишком вольное обсуждение в частной переписке личности «первого лица» государства, которым тогда был император Николай II» (c. 37). Почему и с какой целью решил — опять-таки непонятно. Вряд ли человека, которому неведомо время царствования последнего русского императора, заинтересует история толстовского бегства. Шестисотстраничная.

Если перефразировать известный цветаевский афоризм, можно, наверное, сказать, что судить биографа не вправе тот, кто не проделал всей его работы. Но читатель вправе ожидать, что жонглирующий тремя масками автор — вдумчивый исследователь, писатель, бойкий на перо журналист, рассуждающий о «голубых снах» Толстого (с. 152) и фамильярно называющий Софью Андреевну то его «подругой» (с. 419), то «экстремисткой в любви» (с. 319) — не запутается в своих ипостасях. Иначе этот читатель не будет знать, с какой меркой к его творению подойти.

О. ЛЕВИНА

г. Уфа