Паскаль Казанова и французская республика словесности

29 сентября 2018 года не стало Паскаль Казанова (1959–2018) — очаровательной, тонкой, талантливой французской женщины, чья докторская диссертация «Мировая республика словесности», опубликованная в 1999 году, была переведена на 12 языков и стала одним из знамений нового этапа в развитии сравнительного литературоведения, которое в настоящее время активно переосмысляет методологические основания и ориентиры [Шайтанов 2018]. Кроме работы о всемирной республике словесности Паскаль Казанова выпустила в свет две монографии, посвященные писателям, которые каждый по-своему решали проблему литературного билингвизма — «Беккет-абстракционист. Анатомия одной литературной революции» (1997) и «Разгневанный Кафка» (2011). Последней работой ученой стало замечательное исследование «Мировой язык: перевод и господство» (2015), где она представила становление литературного перевода во Франции и ряде европейских стран в виде истории борьбы двух языков — господствующего, в том числе в силу искомой верности переводов первоисточнику, и подчиненного, который рано или поздно начинает борьбу за независимость, в том числе через вольные переводы.

Являясь своеобразным отражением гегелевской диалектики господина и раба в области сравнительного изучения литератур, концепция Паскаль Казанова была обозначена также несколькими годами ранее в вышедшем под ее редакцией коллективном труде «Боевые литературы. Интернационал литературных национализмов» (2011): он может рассматриваться как своеобразный ответ литературоведа на критику «Мировой республики словесности», которой ставился в упрек определенного рода франкоцентризм. В этой книге исследователи из разных стран и континентов рассматривали понятия национальной литературы, литературного национализма и мировой литературы в свете культурно-политических реалий нового тысячелетия.

Просвещенным читателям Франции Паскаль Казанова запомнилась также по захватывающим литературным передачам на радио «France culture», где она старалась предоставить слово французским и зарубежным авторам, не избалованным вниманием институциональной литературной критики. Но все же «Мировая республика словесности» остается визитной карточкой Паскаль Казанова, на смерть которой Орхан Памук откликнулся такими словами: «»Мировая республика словесности» Казанова — уникальная книга!» (цит. по: [Sapiro 2018]). В настоящей работе, посвященной памяти истинной ученой женщины современной Франции, нам хотелось бы вернуться к этой работе, тем более что в России она вызвала в свое время неоднозначную реакцию [Загидуллина 2005; Лаунсбери 2014]. Таким образом, обратившись сначала к ключевому понятию «республика словесности», мы остановимся более подробно на диалектике борьбы в литературе двух языков — господства и подчинения, сосредоточившись затем на тех задачах, что встают перед сравнительным литературоведением в связи с таким видением литературного пространства.

Почему «Мировая республика словесности» оказалась радикально французской?

В предисловии ко второму изданию «Мировой республики словесности» Паскаль Казанова признавалась, что проблемы, связанные с интернационализацией текста, порожденного в рамках определенной национальной традиции, предстали перед ней в ином виде после того, как благодаря нескольким переводам ее книга действительно вошла в пространство мировой интеллектуальной культуры:

В силу транснациональной циркуляции книги мне неоднократно пришлось обретать идентичность, которую я непрестанно замалчивала или отвергала, поскольку считала ее лишенной значения, законо­сообразности или уместности: речь идет о моей национальной идентичности. Но мои зарубежные собеседники все время подчеркивали данное обстоятельство, которое рассматривали как составную часть моего исследовательского проекта. И все знают, что то, что списывается на какие-то личные тропизмы, когда ты живешь в родной стране, чаще всего объясняется национальным происхождением, когда пребываешь заграницей. Таким образом, обнаружилось, что с зарубежной точки зрения моя «Республика» виделась не иначе, как французской, что заставило меня крепко задуматься. Либо меня обвиняли в сознательном или бессознательном национализме (чаще всего во Франции), забывая при этом, что <…> порядок открытия отнюдь не совпадает с порядком изложения и что я выстроила гипотезы своей работы — в частности, ту, что Париж, конкурируя с Лондоном, долгое время был столицей литературного мира, — лишь a posteriori, то есть после того, что открыла эту постоянно повторяющуюся, настоятельную структуру в многочисленных текстах. Либо критики прибегали к инструментам, которые я сама предоставляла, описывая книгу как одну из бесчисленных манифестаций доминирования (разумеется, угасающего) французских категорий в литературном мире [Casanova 2009: XIV–XV] (здесь и далее перевод с французского мой. — С. Ф.).

Проблема, которая затрагивается в этом признании, не сводится к особенностям восприятия той или иной научной концепции в инонациональных интеллектуальных контекстах, хотя следует признать, что значение и смысл «Французской теории» («French Theory») в трансформации российского интеллектуального поля 1990–2010 годов далеки от надлежащего осмысления и проблематизации, и то, что было сделано в анализе рецепции идей французских теоретиков в США [Cusset 2003; Республика… 2005], совершенно необходимо предпринять в отношении интеллектуальной России. Но в рамках нашей работы важнее обратить внимание на другое: все научные труды Паскаль Казанова связаны нитью единого и настойчивого размышления о роли языка в утверждении культурно-политического господства или в уклонении от него.

Поставив в своей работе вопрос о господстве французской интеллектуальной модели в определенный исторический период, она не совершила никакой научной революции: здесь достаточно будет вспомнить ставшую классической статью В. Беньямина «Париж, столица XIX столетия» (1935), которая явилась лишь малой частью грандиозного замысла немецкого критика по превращению Парижа в идеал умственного града, жизнь которого преисполнена борений за истину. Но одно дело, когда эту мысль отстаивал интеллектуальный изгой нацистской Германии, нашедший прибежище во французской столице в 30-е годы XX столетия, и совсем другое, когда она проводится французским ученым в разгар подчинения мировой интеллектуальной жизни единственно верному языку гуманитарных наук, через перевод на который проходит в настоящее время апробация результатов научного поиска. В сущности, обвиняя Паскаль Казанова в этноцентризме и парижанизме, критики «Мировой республики словесности», хотели они того или нет, защищали и прославляли иную историческую форму лингвистическо-политического господства — вместо того, чтобы задаваться актуальными вопросами самой генеалогии литературного билингвизма как главной движущей силы революционного становления мировой литературы, которые ставит в своих работах французская исследовательница.

В монографиях о Беккете и Кафке акцент делается на том, что поиск писателями некоего иного языка диктуется, прежде всего, стремлением уклониться от господства некоего великого и могучего — «отцовского» — языка и желанием ощутить себя частичкой какой-то «малой литературы», если вспомнить терминологию Ж. Делеза и Ф. Гваттари [Делез, Гваттари 2015]. В книге «Мировая республика словесности» проблема языкового неравноправия также является ключевой. В основании такого взгляда на отношения между языками (и литературами) лежит известный парадокс французского социолога П. Бурдье (1930–2002), который, собственно говоря, был научным руководителем диссертации Паскаль Казанова: