Парадоксы восприятия, или Превратности интерпретации

Камоэнс в русской литературе. Век восемнадцатый – век двадцатый / Составитель и автор вступит, стат. Т. В. Балашова. М.: Рудомино, 2002. 245 с.

Судьбы произведений гениев Возрождения в России складывались не всегда счастливо. В судьбе и творчестве Камоэнса для нас по-прежнему больше загадок и догадок, чем достоверных сведений, в отличие от жизни и творчества Шекспира, Мильтона, Данте, с которыми со времен Жуковского и Пушкина обычно сравнивали Камоэнса. И если произведения трех упоминаемых в одном ряду с Камоэнсом гениев сотни раз переводились и анализировались в тысячах исследовательских работ, то собрания сочинений португальского Вергилия (определение А. Сумарокова) до сих пор нет, а обессмертившее его творение «Лузиады» только совсем недавно (в 1988 году!) переведено и опубликовано в России полностью. Его сонеты, может быть, лучшие образцы любовной лирики эпохи Возрождения, мало известны русским читателям, а драматургия издавалась только раз… Творения гения все еще ждут серьезных и достойных его научных исследований.

Камоэнс, открытый для русских читателей и литераторов Ломоносовым (в 1748 году), предстал перед ними как создатель образца эпического жанра в поэзии. Уже А. С. Пушкин называет Камоэнса романтическим поэтом и высоко оценивает его как мастера любовного сонета, сравнивая с Данте. Однако сегодня следует признать актуальными опасения, высказанные еще А. Мерзляковым в 1815 году: «Что сказать о Камоэнсе? В бурях несчастия сей, так прозванный своими соотечественниками, князь стихотворцев наслаждался совершенным уважением своего века. Сие уважение оказывается тогда, когда ученые и публика судят о сочинении, ибо странное молчание и холодность читателей значат более презрение, нежели уважение» (с. 61).

Странное молчание современной русской критики, читателей и исследователей – это уважительное молчание о чем-то не слишком известном, когда-то там, в прошлом – великом и важном, но теперь неактуальном. Неужели время виновато в том, что Камоэнс стал музейным экспонатом, нужен ли он современным читателям? Судьба Камоэнса, так занимавшая литераторов XVIII- XIX веков, до сих пор остается тайной, потому что большинству из нас известна романтизированная версия его судьбы, ярко отраженная в легенде о поэте- скитальце, всю жизнь несправедливо преследуемом властями; скитальце, чудом избежавшем смерти при страшном кораблекрушении и спасшем единственную святыню – свои «Лузиады». Кто же он, Луис де Камоэнс: Поэт милостию Божьей, герой-патриот, поэт-изгнанник, полубезумный гений, нищий творец или блиставший при королевском дворе любимец дам, авантюрист, гонявшийся за славой? Что узнали в России о нем и его творчестве за триста лет?

Понять это помогает антология «Камоэнс в русской литературе», составленная Т. Балашовой, потому что судьба, личность и творчество португальского гения предстают в этой прекрасно изданной книге в суждениях русских художников слова и критиков, которые поверяют по Камоэнсу и себя, и свое время.

Это издание не первое в серии антологий, выпущенных издательством «Рудомино».

В тяжелейшую для отечественной науки, и особенно филологии, пору безденежья и безвременья второй половины 90-х годов прошлого уже века научно-библиографическому центру ВГБИЛ удалось осуществить замечательный проект: издать десяток антологий, посвященных судьбам произведений крупнейших европейских писателей в России. Составителями этих книг были по крупицам собраны документальные свидетельства диалога русской и европейских культур, оценки и мнения русских писателей, поэтов и критиков, по сути отражающие представления и суждения сменяющихся эпох и поколений о творчестве и личности Андерсена,Сервантеса, Гете, Гейне, Бальзака, Пруста, Мицкевича, Метерлинка и др.

Все эти прекрасно изданные книги отличаются «лица не общим выраженьем» еще и потому, что составителям было позволено самим выбирать не только весь текстовой материал, но и оформление книги, обложка и формат которой в данном случае значат гораздо больше, чем «вешалка в театре». Изобразительный ряд издания становится дополнительной характеристикой содержания книги и, с одной стороны, выражает отношение составителя к ее предмету, а с другой – на эмоциональном уровне приглашает читателя к интерпретации предложенного изобразительного ряда и диалогу с книгой. Серия важна и актуальна особенно сейчас, когда компаративисты, историки и критики литературы и культуры могут и должны заняться серьезными и свободными от идеологических табу исследованиями взаимодействия и взаимовлияния литератур и культур. Серия ВГБИЛ служит необходимым для таких исследований инструментарием, а высокий профессионализм и неравнодушное отношение составителей антологий к, казалось бы, не ориентированному на выражение эмоций изложению результатов их кропотливой поисковой работы делают эти издания текстами культуры того непростого времени, в которое нам выпало жить.

Антология «Камоэнс в русской литературе», посвященная сложному процессу освоения духовного наследия Камоэнса в России на протяжении трех веков, выделяется среди упомянутых выше антологий как широтой привлеченного материала – сто опубликованных текстов 62 авторов, – так и особой поэтической интонацией, заданной поэтичным вступлением. Эмоционально окрашенное, по общей тональности вполне созвучное содержанию антологии вступление знакомит с основными вехами истории переводов и восприятия произведений Камоэнса в России, с основными концепциями его творчества и меняющимися оценками. Во вступлении верно подмечены особенности взглядов русских литераторов и акценты, расставленные каждой эпохой, но при этом прослеживается лейтмотив явленного в текстах разных эпох диалога русской культуры не столько с творениями, сколько с мифологемой личности великого португальца, воплощения подвижнического служения Поэзии.

Лейтмотивом антологии стала знаменитая заключительная строка драматической поэмы В. Жуковского «Камоэнс» (вольного переложения поэмы Ф. Гальма, о чем говорится во введении к этой антологии, целом ряде других изданий, в том числе в отрывке из книги К. Зейдлица, приведенном в антологии): «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли». Фраза эта, как известно, вложена русским поэтом в уста Камоэнса. На самом же деле она не принадлежала ни Камоэнсу, ни Ф. Гальма. По сути, интерпретация В. Жуковским творчества и личности Камоэнса отразила кредо самого Жуковского и одновременно предопределила особенности восприятия творчества Камоэнса в России.Именно эта фраза, став камоэнсовской в сознании русских читателей, отразила эстетические и этические приоритеты нескольких поколений литераторов конца века XIX, а потом оказалась востребованной в начале и последней четверти века XX. Знаковая фраза, родившаяся на рубеже двух творческих сознаний – Гальма и Жуковского, без сомнения, повлияла на бытие оригинальных творений Камоэнса на русской почве, но и сама обрела свою судьбу в русской культуре, заново осмыслялась многими деятелями русской культуры не только XIX (о чем уже было написано немало), но и XX века, и об этом свидетельствуют приведенные в антологии тексты Блока, Ходасевича, Каверина, а также упомянутый Татьяной Балашовой эпиграф к статье-эссе М. Цветаевой «Искусство при свете совести».

По-моему, символично то, что составитель, интуитивно ощущая потребность дня сегодняшнего в утраченных эстетических и этических ориентирах, на последней странице обложки книги приводит отрывок из «Петроградского студента» В. Каверина## Позволю себе процитировать отрывок полностью: в нем очень емко отражено отношение к Камоэнсу как к личности, герою, Поэту и творцу в доминирующей романтической интерпретации:»- Вот, слушай, – сказал он торжественно. – «Ночью над кораблями Васко да Гама появляется призрак, который предсказывает морякам неизбежную гибель. «Кто же ты?» – дерзко крикнул я, прерывая его мрачные заклинанья. – «Я тот неприступный мыс, который вы, португальцы, называете мысом Бурь. Я был великим… Мы вели войну против богов, и я громоздил гору на гору, чтобы добраться до неба. Мой флот пересекал моря и моря, чтобы сразиться с Нептуном».

– Это Сервантес?

– Дубина! Это – Камоэнс, величайший португальский поэт.