Памятник древнерусской литературы

«Слово о полку Игореве» – памятник XII века». Изд. АН СССР, М. -Л. 1962, 432 стр.

Обширная литература по «Слову о полку Игореве» недавно обогатилась новым коллективным трудом, который, несомненно, займет в ней значительное место. Составляющий его разнообразный материал объединен единой целью – доказать древность произведения, что сформулировано и в самом заглавии книги: «Слово о полку Игореве» – памятник XII века».

Уже в те годы, когда «Слово» было только что открыто и впервые опубликовано, то есть в конце XVIII – начале XIX столетия, возникло сомнение в подлинности его древнерусского происхождения. Это сомнение основывалось главным образом на трех обстоятельствах: отсутствии рукописи (она сгорела вместе со всем собранием А. И. Мусина-Пушкина во время пожара Москвы в 1812 году), исключительности памятника (Пушкин писал о «Слове», что оно «возвышается уединенным памятником в пустыне нашей древней словесности») и представлении некоторых историков о том, что древняя Русь, якобы стоявшая на примитивной ступени цивилизации, не могла создать столь выдающегося произведения словесности. На тогдашней стадии знакомства с древней Русью подобное сомнение, конечно, могло возникнуть, особенно если принять во внимание, что историческое мышление эпохи было отмечено особым духом недоверия к источникам, согласно общей позиции так называемой «скептической» школы.

С тех пор прошло полтораста лет. «Слово» последовательно подвергалось всестороннему научному изучению, но вместе с тем не прекращались попытки компрометировать памятник – гордость нашей древней литературы. В 1940 году профессор А. Мазон опубликовал в Париже книгу «Le Slovo d’Igor», в которой пытался доказать, что «Слово» не только не было создано в XII веке, но что это просто подделка, одна из тех фальсификаций, какими достаточно богата мировая литература, – среди них особой популярностью пользовался в XVIII веке столь многих обманувший шотландский средневековый бард Оссиан, творение английского поэта Макферсана. А. Мазон высказывает убеждение, что «Слово» было сочинено в конце XVIII столетия, и связывает эту подделку с угодническими тенденциями близких ко двору ученых, якобы поставивших свою фальсификацию на службу воинственным устремлениям Екатерины -II. Он подвергает «Слово» стилистическому анализу, усматривает в нем черты «преромантизма» и полагает, что написанная в XIV веке «Задонщина» явилась для фальсификатора образцом.

Книга А. Мазона вызвала в свое время дружный отпор со стороны советских и ряда зарубежных ученых-специалистов (Н, Гудзия, С. Обнорского, В. Адриановой-Перетц, Р. Якобсона, Е. Ляцкого и др.). Казалось, подлинность «Слова» и время его возникновения были установлены навсегда. Однако А. Мазан не отказался от своих скептических позиций, лишь слегка их видоизменив; более того, у него нашлись сторонники и последователи (Пашкевич, Ташицкий, отчасти Унбегаун и др.), у которых, по замечанию Д. Лихачева, скептическое отношение к «Слову»»приняло вполне легкомысленный характер» (стр. 74).

В предисловии к сборнику Д. Лихачев справедливо говорит, что «Слово»»не нуждается в защите перед лицом специалистов, но в широких кругах читателей, особенно за границей, могут создаться неправильные представления о том, будто бы противники подлинности «Слова» обладают какими-то сильными аргументами» (стр. 4).

Большое преимущество рецензируемой книги в том, что аргументация в защиту «Слова» проводится с различных точек зрения и поэтому близка к исчерпывающей: она дает читателю возможность охватить проблему всесторонне. С начала до конца книга отличается доступностью изложения.

Две статьи принадлежат редактору тома Д. Лихачеву. В первой из них дается история вопроса, приводятся точки зрения других ученых и указывается, как постепенно, в течение полутора веков, проясняются текст и содержание памятника, чего никогда не бывает с подделками. Во второй статье Д. Лихачев на ряде убедительных примеров и сопоставлений показывает, что «Слово» вовсе не изолировано в стилистическом отношении среди современных ему произведений словесности, параллельно автор дает характеристику основных черт древнерусской литературы, как-то: «стихия устной речи», лиричность и антропоцентричность. «Уединенность»»Слова», отмеченная Пушкиным, должна восприниматься лишь в смысле качественном. «Слово о полку Игореве», – пишет Д. Лихачев, – исключительно для своей эпохи по своей поэтической высоте, но оно не противоречит своей эпохе… В своей литературной природе оно несет черты, специфические для русского средневековья».

В обстоятельной и темпераментно написанной статье Н. Гудзий показывает всю несообразность домыслов противников подлинности «Слова». Это относится и к сличению «Слова» с «Задонщиной», и к тем выражениям памятника, в которых А. Мазон видит литературные штампы, употреблявшиеся в XVIII столетии. Автор убедительно раскрывает неосновательность концепции А. Мазона, связывающего Тмутаракань и Дудутки с экспансивистскими тенденциями императрицы.

В. Адрианова-Перетц при помощи тонкого стилистического анализа доказывает, что именно «Слово» было образцом для «Задонщины», но никак не наоборот.

Ряд статей книги посвящен лингвистическим проблемам. Язык «Слова» до сих пор не разработан настолько, чтобы он мог служить основанием для неопровержимых доказательств времени и места возникновения самого произведения и его утраченной рукописи. Тем более важны ценные наблюдения в работах Н. Дылевского (София) и В. Виноградовой. Читатель найдет в них весомые доказательства того, что язык «Слова» не есть искусственно созданный язык. То, что он соответствовал действительному русскому языку средневековья, не должно вызывать сомнения, как бы противники подлинности «Слова» ни стремились взять под подозрение не только единичные слова, но лексический и синтаксический состав памятника в целом.

К лингвистическим статьям сборника относится также этюд А. Соловьева (Женева) «Русичи и русовичи», в котором опровергается аргумент А. Мазона, будто форма «русичи», употребленная в «Слове», «является для истории языка беспримерной аномалией».

В небольшой статье Б. Сапунова «Ярославна и древнерусское язычество» рассматривается «плач Ярославны» как проявление двоеверия в русском обществе XII века. Общие положения статьи не вызывают возражений, но с некоторыми частностями нельзя полностью согласиться. Так, Б. Сапунов пишет, что «принятие христианства было связано с глубокими сдвигами в психологии и мышлении древнерусского человека, то есть с длительными, сложными и мучительными процессами» (стр. 323). Позволительно усомниться, так ли это было на самом деле. Не говоря уже о том, как трудно проникнуть в психологию древнерусского человека такой отдаленной эпохи, мы не располагаем убедительными свидетельствами того, что процесс христианизации древней Руси был процессом «мучительным». Что же касается восстаний, предводимых волхвами, то они имели в первую очередь социальные причины. Равным образом, не сгущает ли автор краски, когда говорит: «Пройдя через века, трагическая судьба Ярославны волнует современного читателя» (стр. 321)? Что «плач Ярославны» до сих пор действует эмоционально, это верно, но эмоциональное волнение вызывается лирической насыщенностью «плача», ощутимой связью с обожествляемыми силами природы, но не личной судьбой героини. Тревога по мужу, пропадающему в походах, – привычный элемент тогдашней действительности и частый мотив фольклора; правомерно ли называть судьбу Ярославны «трагической»? Не можем мы согласиться и с такой формулировкой автора: «Есть все основания утверждать, что в XII в. «двоеверие» проникло в княжескую среду, к которой принадлежала Ярославна» (стр. 327). Предполагать, что княжеская дружина X-XI веков была целиком христианская или целиком языческая, едва ли возможно. Как же «двоеверие» могло в нее «проникнуть»? Наконец, утверждение, что автор «Слова» называет русскую землю «землею языческого бога Трояна», страдает чрезмерной прямолинейностью: если сомнителен «император Траян», то не менее сомнителен и «бог Троян», и указание на это божество не совсем осторожно.

Большой интерес представляет помещенная в сборнике статья Ю. Лотмана: «Слово о полку Игореве» и литературная традиция XVIII – начала XIX в.». Применительно к теме о фальсификации «Слова» автор дает содержательную характеристику историко-философских концепций XVIII века, противопоставляя «просветительскую» концепцию «реакционной», идеализировавшей средние века. Ю. Лотман отчетливо определяет и отношение к подлинным источникам в XVIII веке, и понятие народности, как оно преломлялось в умах, настроенных предромантически. Статья включает в себя много материала для уяснения исторического мышления эпохи и далеко выходит за пределы защиты «Слова» от скептиков.

Наконец, Л. Дмитриев в своей статье показывает, что самая история находки «Слова» и его первой публикации также способствует утверждению подлинности памятника.

В заключение хочется сказать об эстетической беспочвенности концепции А. Мазона и его последователей. Поэты и писатели, – кроме разве таких, как Сенковский, – никогда не сомневались в подлинности «Слова». Поэтам, во главе с Жуковским и Пушкиным, доказательства подлинности «Слова», пожалуй, показались бы излишними: для них это было бы доказательством совершенно очевидного. Наука не верит «впечатлению», не имеет права опираться на недоказанное, эстетический критерий вынужден оставаться лишь свидетелем историко-литературных споров, и тем не менее Н. Гудзий прав, говоря, что для того, чтобы предпочесть «Слову»»Задонщину», помимо всего прочего, нужно было «учинить насилие над своим эстетическим вкусом» (стр. 85).

Пусть поводом к появлению книги явилась концепция, вообще не достойная даже опровержения, – в итоге возник сборник, где объединены ценные научные статьи. В них повторяется иногда то, что ранее уже высказывалось их авторами, иногда приводится тождественная аргументация, но это не умаляет значения сборника в затянувшемся споре с противниками «Слова». Рецензируемая книга должна положить конец одному из самых неоправданных заблуждений в истории литературы.