Он был «властителем дум»
Э. С. Виленская, Н. К. Михайловский и его идейная роль в народническом движении 70-х – начала 80-х годов XIX века, «Наука», М. 1979, 304 стр.
Такой книги недоставало нашей литературе по истории и русской общественной мысли и демократической журналистики. По мере появления новых исследований необходимость специальной монографии о Н. К. Михайловском ощущалась все сильнее. Заполняя существенный пробел в современной историографии и литературоведении, работа Э. Виленской опирается на достигнутое в изучении идеологии освободительного движения пореформенной России.
Автор с добросовестной обстоятельностью упоминает всех своих предшественников – советских историков и литературоведов – в разработке идейного наследия Михайловского: и тех, кто внес серьезный вклад в его изучение, и тех, кто только прикоснулся к теме, на пути к своим научным целям заинтересовавшись в ней отдельными, частными вопросами. Скрупулезное соблюдение требований научной этики создает в ходе изложения внушительное впечатление постепенного, – но настойчивого освоения нашей литературой темы «Михайловский».
Михайловский был видным идеологом народничества, составлявшего громадную полосу русской общественной мысли, целого миросозерцания, сыгравшего, по словам В. И. Ленина, «крупную историческую роль» 1. Он был выдающимся деятелем русской журналистики, одним из тех, кто «двигал»»Отечественные записки»: ведущим критиком и публицистом этого передового демократического журнала, его редактором. Сам Михайловский называл себя литератором – в том особом значении этого слова, которое родилось в стране, где отсутствовали политические свободы, где в журналистике видели единственное подобие общественной трибуны, в писателе – голос общественной совести и правды. Вслед за своими соратниками по журналу – Некрасовым и Салтыковым-Щедриным – Михайловский считал, что в России нет ничего выше и значительнее звания литератора.
В книге Э. Виленской серьезное место уделено анализу теоретических основ мировоззрения Михайловского, его социологии. Как и заявлено в несколько громоздком названии книги, автор рассматривает влияние Михайловского на освободительное движение 1870 – 1880-х годов.
К этой книге не отнесешь похвалу легкости и живости изложения, которая в последнее время настораживающе часто встречается в рецензиях на работы в области истории и литературоведения. Она и писалась трудно, и читается нелегко, требуя определенной работы мысли. В стремлении расширить круг читателей автор не пошел ни на облегчение проблематики, ни на искусственное оживление изложения. И все же, думается, к книге обратятся не только специалисты – историки и литературоведы.
Напомним, что и самые сложные теоретические статьи Михайловского не предназначались для интеллектуальной элиты – ими зачитывался рядовой интеллигент-разночинец.
Читатель серьезный, готовый поразмышлять над текстами Михайловского, их анализом, данным исследователем, вникнуть в полемику, этот анализ сопровождающую, – такой читатель, приступив к книге, вряд ли отложит ее в сторону. Его интерес будет подогреваться новыми и новыми поворотами темы, нарастая по ходу изложения. Книга станет раскрывать ему – во всей конкретности – сложный путь развития демократической мысли, показывая ее завоевания и издержки, озарения и разочарования, взлеты и отступления от уже, казалось бы, давным-давно завоеванных позиций.
В исследованиях по истории русской журналистики трудности журнального пути зачастую раскрываются прежде всего как трудности цензурные. Рассказывая о деятельности Михайловского в «Отечественных записках» 1868 – 1884 годов, Э. Виленская концентрирует внимание на трудностях внутренних, творческих. Прослеживая идейное развитие выдающегося публициста, читатель увидит, как непросто добывались ответы на «проклятые вопросы» русской действительности, и прежде всего на старый и вечно новый – «что делать?». Автор как бы методом замедленной съемки фиксирует, как мысль Михайловского пробивалась к истине, стремясь дойти «до реального дна старых и своих собственных идеалов» (стр. 45). Как, обретая уверенность, завоевывала право на существование в острой идейной борьбе. В книге предстает широкий фронт этой борьбы – не только с «охранителями» и либералами, но и внутри самого демократического лагеря. «…Мои статьи даются мне не даром… я кладу в них много своей жизни» – смысл этого признания Н. Михайловского читатель почувствует уже в первых главах.
Не обойдены в книге и внешние трудности развития демократической публицистики – «независящие обстоятельства», как обозначал их в легальной печати Михайловский. По ходу изложения автор сообщает, какие статьи ведущего публициста оказались не пропущенными цензурой, какой ущерб понесли иные из прошедших цензуру работ, как искромсали их цензурные ножницы, нарушая логику изложения и авторский замысел. Рассказывая во всей конкретности о цензурных препятстствиях, исследователь как бы пытался охватить и учесть все то, что было задержано «препонами и рогатками царской цензуры», так и не дойдя до читателя.
Определяя место Михайловского в развитии демократической мысли, Э. Виленская глубже и всестороннее раскрывает традиционное для нашей литературы положение об отступлении семидесятников в области теории от материализма Чернышевского. В книге показана неизбежность и закономерность этого отступления от теоретического уровня 1860-х годов. Оставаться на этом уровне народнические мыслители не могли, если хотели идти в ногу со временем. Пореформенное развитие России обнажило новые противоречия, неизвестные шестидесятникам, и обострило уже существовавшие, выдвигая тем самым и новые проблемы. Автор прослеживает, как и почему те решения социальных вопросов, которые казались неопровержимыми в начале 60-х годов, перестали удовлетворять Михайловского. «Точнее сказать, – объясняет исследователь, – в этих решениях он усмотрел лишь постановку проблем в их наиболее общей форме, требовавшей конкретного раскрытия» (стр. 76). Но такая конкретизация нуждалась в новом теоретическом обосновании. Шагом вперед в этой области мог быть только научный социализм. Но этого шага не сделал и сам Чернышевский. В условиях отсталой крестьянской страны, еще только вступавшей на путь капиталистического развития, не мог его сделать и Михайловский. Субъективная социология народничества рассматривается в книге как своеобразная реакция на созерцательный характер механического материализма, не оставлявший места для деятельного начала личности. В отступлении к идеализму сказалось стремление обосновать возможность действия для личности, пробудить ее активное начало в условиях отсутствия массового движения. Это было, как показано в исследовании, отступление, подготовлявшее дальнейшее развитие русской общественной мысли, позволившее ей поставить ряд новых проблем.
Определенным «мыслительным материалом» для Михайловского явились теории, распространенные на Западе и считавшиеся там высшим достижением науки того времени, – теория Ч. Дарвина о происхождении видов, позитивная философия О. Конта, социология Г. Спенсера. Э. Виленская проанализировала критическое переосмысление Михайловским этих теорий, иногда приводившее его к прямо противоположным выводам. Так, отталкиваясь от теории органического развития Г. Спенсера, идеолог крестьянской демократии отрицательно отнесся к утверждению гармонии и прогресса в буржуазном обществе, выработав свою антиспенсеровскую формулу прогресса. Михайловский, как подчеркивает автор, пытался в своих социологических построениях синтезировать все то, что служило бы обоснованию его демократических и социалистических идей и в первую очередь идеи некапиталистического пути развития России.
Ярко высветила Э. Виленская антибуржуазные, антилиберальные тенденции публицистики Михайловского, характерные для крестьянского демократизма. В частности, убедительно раскрыта связь аполитизма Михайловского 70-х годов с его антилиберальными настроениями. Непонятно только, почему автор говорит., что аполитизм этот опирался «на идеалистическое восприятие опыта Европы» (стр. 203). Осмысление западного опыта крестьянскими демократами, думается, было вполне реалистично. Они увидели здесь недоступность политических свобод для народа, поняли, что послужили эти свободы прежде всего утверждению буржуазии, уловили кризис идеалов буржуазной демократии. Другое дело, что из этого народничество 70-х годов делало вывод о ненужности демократических преобразований. Михайловский немало способствовал осознанию революционным народничеством необходимости политической борьбы с самодержавием за демократические свободы.
Рассматривая взгляды Михайловского в тесной связи с народническим движением – в их взаимовлиянии, автор анализирует их в некотором отрыве от той ближайшей для Михайловского журнальной среды, которая тоже по-своему их питала и формировала. Воздействие этой среды – редакции «Отечественных записок» и ее окружения – рассмотрено только для конца 1860-х годов. Свежо и веско показано, сколь серьезным было влияние на Михайловского редактора «Отечественных записок» Некрасова, всей атмосферы этого передового журнала, как оно стимулировало и направляло его публицистику. Но для периода 1870 – 1880-х годов этот фактор развития Михайловского как мыслителя и публициста начисто исчезает из поля зрения исследователя. А между тем его воздействие только увеличивалось. Ведь и «властителем дум» Михайловский стал не сам по себе, а именно как публицист самого передового журнала. Впечатление от его статей усиливалось оттого, что читатель воспринимал их неразрывно с общей линией журнала, в определенной связи с «Внутренними обозрениями» Г. Елисеева, очерками Салтыкова-Щедрина. Явившись одним из создателей этого журнала «с совершенно особой физиономией», в котором не одна простая случайность соединила крупные литературные силы, Михайловский в свою очередь испытывал его постоянное влияние. Автор, однако, рассказывает о движении мысли Михайловского, о возникновении в его публицистике новых проблем и новых точек зрения в непонятном отстранении от этой ближайшей среды, где они вырабатывались.
В работе явно не хватает сопоставлений взглядов Михайловского с общей линией журнала, с позицией его ближайших сотрудников. Некоторые идеи публицистики Михайловского при наличии подобных сопоставлений были бы справедливо восприняты читателями как идеи коллективные, выработанные рядом авторов «Отечественных записок». Вот, например, Э. Виленская прослеживает эволюцию взглядов Михайловского на крестьянскую общину. Вплоть до конца 70-х годов он разделял общенародническую точку зрения на крестьянство как носителя общинных идеалов, в конце 70-х годов исследователь фиксирует иной взгляд: признание социальной неоднородности общины, предсказание далеко, идущих последствий ее разложения. Лишь мельком упоминается, что эти выводы появились в статье, посвященной Г. Успенскому. А ведь для понимания этих сдвигов во взглядах Михайловского как раз важно было бы обратить внимание на то, что подобные наблюдения над крестьянской жизнью впервые сделали именно на страницах «Отечественных записок» Г. Успенский и Салтыков-Щедрин. Сам Михайловский не был ни непосредственным наблюдателем жизни деревни, ни ее исследователем. Он в значительной мере постигал ее через посредство своего журнала. Традиционное для «Отечественных записок» требование честного и правдивого изображения действительности обусловило появление в народническом журнале материалов для народнической литературы нехарактерных. Журнал давал возможность углублять представления о жизни, о народе, перепроверять их, пересматривать. И не случайно с закрытием «Отечественных записок» публицистика Михайловского стала терять черты верности действительности, а влияние ее падать.
Серьезное место уделено в книге отношению Михайловского к революционному движению. Э. Виленская по-своему раскрыла смысл «сакраментального» заявления его: «Я не революционер, всякому свое». Вызвавшее немало разноречивых толкований, оно послужило основой для отлучения Михайловского от революции, обвинению в либерализме, реформизме и т. д. Многое отделяет Михайловского от революции – и неверие в революционные возможности народа и в средства борьбы, избранные революционерами. В то же время автор доказал, что, не будучи революционером, Михайловский никогда не относился к революции отрицательно, не был реформистом. Та заслуга Михайловского, которую отмечал В. И. Ленин, – отстаивание им в легальной печати сочувствия и уважения к «подполью» 2, – с наибольшей полнотой раскрыта именно в разбираемой книге.
Впервые в нашей литературе здесь показано, что это сочувствие и уважение к революционному движению проявлялось не эпизодически, а было последовательной линией публицистики Михайловского. Только вряд ли Э. Виленская права, усматривая в отношении Михайловского к революции «межеумочность», которая «значительно ослабляла его позиции» (стр. 226). Неужели автор полагает, что было бы лучше и для Михайловского, и для освободительного движения, если бы, сказав: «Я не революционер», – он, проявив последовательность, отвернулся бы от революции? Разве в такой позиции была бы сила? «Непоследовательность» проявила как раз сама исследовательница. Высоко оценив деятельность Михайловского в легальной журналистике, ее влияние на демократическую интеллигенцию, она, сопоставив эту деятельность с революционным движением, по-видимому, усомнилась в этих своих оценках. Рассказывая о неудачных переговорах революционеров с публицистом в начале 70-х годов, автор делает вывод, что он, «отказавшись от участия в нелегальной деятельности, отказался тем самым от последовательной и решительной борьбы, какая в условиях царской России могла вестись лишь в подполье» (стр. 226). Думается, все-таки прав был Михайловский, утверждая:
«Всякому свое». И у Михайловского действительно было это «свое» в русской жизни – его участие в идейной борьбе (которую, напомним, марксизм считает формой борьбы классовой). Здесь, в передовом демократическом журнале, было свое поле битвы, свои сражения, жертвы, завоевания. Судьба «Отечественных записок» показывает, что самодержавие по-своему оценило «последовательность и решительность» этой борьбы, которую вел журнал, закрыв его, обвинив в ответственности за революционные события в стране3.
Трудно взвесить и оценить во всей полноте то, что вносила публицистика Михайловского в повседневную жизнь рядового интеллигента-разночинца. Она будила мысль и совесть, заставляла думать над коренными, насущными вопросами русской действительности, показывала их связь с общечеловеческими, воспитывала симпатии к демократизму и социализму, поддерживала антибуржуазные, антилиберальные настроения, внушала «чувство личной ответственности за свое общественное положение» (стр. 205). Все это и составляло власть Михайловского – идеолога, мыслителя, публициста – над думами разночинца-демократа, и он был по-своему прав, не захотел отказаться от нее. Книга Э. Виленской как раз и помогает ощутить силу этой власти, глубже понять роль Михайловского в идейной борьбе пореформенного общества. И как ни серьезно значение сотрудничества Михайловского с «Народной волей», главная его заслуга – в этой легальной журналистской деятельности, много давшей и для воспитания революционного поколения. К сожалению, увлекшись рассмотрением этого сотрудничества с подпольем – темой важной для понимания идейного развития Михайловского, но подробно освещенной в литературе, – Э. Виленская несколько смяла анализ выступлений Михайловского в «Отечественных записках» на рубеже 1870 – 1880-х годов, в годы демократического подъема. Между тем эти выступления с их проповедью ликвидации самодержавия, необходимости завоевания демократических свобод – проповедью ежемесячной, систематической, обращенной к многотысячной читательской армии, – именно они стали той кульминацией в деятельности Михайловского, которую автор склонен увидеть в нескольких статьях, напечатанных в подпольном органе.
Выходя за пределы заявленной темы, Э. Виленская доводит рассмотрение деятельности Михайловского-публициста до ее логического завершения, обратившись к проблеме «Михайловский и марксизм».
Взгляды идеолога народничества не претерпели существенных качественных изменений, подчеркивает исследовательница, – менялась обстановка в стране. «Сохраняя демократические позиции и в последующие десятилетия, Михайловский не пытался в новой исторической обстановке искать другие пути к своему «идеалу», повторяя зады отживших свой век идей» (стр. 299). Застыв на уровне, который был правомерен для 70-х годов, он дал освободительному движению опередить себя, вступив в борьбу с теми его силами, которым принадлежало будущее. Неприятие марксизма, в котором в 70-е годы, по справедливому наблюдению Э. Виленской, было более сомнения, чем вражды, перешло в открытые нападки на передовое для России учение. В обстановке кризиса народничества и развития новой идеологии освободительного движения такая деятельность могла играть только отрицательную роль, и автор отчетливо выясняет это, заставляя думать над поучительным смыслом судьбы Михайловского.
Монография Э. Виленской вобрала в себя много важных проблем развития русской общественной мысли – и уже поставленных в нашей литературе, и впервые выдвинутых автором. Здесь были затронуты лишь некоторые из них, имеющие отношение к развитию демократической журналистики. Литературно-критические взгляды Михайловского, оставшиеся за пределами данной работы, рассматриваются в монографии А. Слинько4, который, напротив, как раз отвлекается от анализа общественно-политических идей публициста, давая им самую общую характеристику.
Думается, пришло время для создания научной монографии о Михайловском, решающей одновременно весь комплекс проблем его идейного и литературного наследия. Она должна объединить в себе исследование и политических, и социологических, и философских, и литературно-эстетических взглядов Михайловского. Условия для появления такой работы в советской науке вполне созрели.
- В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 2, стр. 545.[↩]
- См.: В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 24, стр. 334.[↩]
- »Правительственный вестник», 20 апреля 1884 года. [↩]
- А. А. Слинько, Из истории русской демократической критики. Литературно-критическое наследие Н. К. Михайловского, Изд. Воронежского университета, 1977.[↩]
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №8, 1980