№10, 1961/Обзоры и рецензии

Облик художника

С. А. Крижанівський, Максим Рильський. П’ятдесят років творочої діяльності Держлітвидав України, Київ, 1960, 241 стор

Проследить этапы пути большого поэта, особенности становления социалистического реализма в его творчестве, раскрыть своеобразие его индивидуального стиля, поэтического языка – эти задачи поставил перед собой С. Крыжановский. Его исследование посвящено пятидесятилетней творческой деятельности Максима Рыльского, но в книге нет ничего «юбилейного». Автор полемизирует с критиками, которые пытались «выпрямить» путь поэта, он показывает всю сложность этого пути. Мы видим не только «медленный, но неуклонный процесс превращения аполитичного певца «лесных идиллий» в поэта-гражданина, поэта большого диапазона, который соединяет задушевность лирика со страстью и голосом трибуна» (стр. 6), – мы видим, как революция освобождала таланты от всего наносного, давала простор их развитию, реально ощущаем результаты великой работы Коммунистической партии, направленной на перевоспитание старой художественной интеллигенции, на укрепление связей литературы с жизнью народа.

В ранних произведениях Рыльского нетрудно обнаружить подражание модным образцам модернистской поэзии. Касаясь этого периода, поэт в своих воспоминаниях чистосердечно признается, что ни события мрачных лет реакции, ни постоянное пребывание среди сельской бедноты, ни книги не помогли ему выработать твердое социально-политическое мировоззрение. Такое мировоззрение вырабатывается в борьбе, в слиянии личной судьбы с судьбами народа. В дореволюционном творчестве М. Рыльского не всегда ощущалась эта связь с историческим движением жизни. Ранняя лирика поэта, начиная с первого сборника «На белых островах» (1910), – говорит С. Крыжановский, – это лирика печали, лирика несбыточных и разрушенных надежд. Откуда эта скорбь, эта разочарованность в суете земной? Да, это было данью моде, но не только. Было недовольство существующим, было смутное стремление уйти куда-то в неведомую даль, были грезы и мечтания, но поэт не знал, какой избрать путь. Протестовало чувство, а мысль, запутавшись в сложных противоречиях жизни, не находила выхода.

И все же природное жизнелюбие М. Рыльского не было похоронено под обломками символистской и акмеистической поэзии. В незрелых еще стихах пятнадцатилетнего юноши можно обнаружить и следы иных влияний – в первую очередь Леси Украинки, а также того демократического окружения, в котором рос молодой Рыльский. «Среди лучшей части украинской интеллигенции, к которой принадлежал отец поэта, – пишет С. Крыжановский, – были сильны традиции народолюбия, уважения к простому народу, к его труду и искусству, к народной песне и музыке. Вот почему в первой книге звучат мотивы любви к трудящимся, сочувствие их тяжелой судьбе, любования родной природой» (стр. 16). Революционная буря смела старый строй, родился новый мир. С. Крыжановский правомерно ставит вопрос: сразу ли открылось Рыльскому величие Октябрьской революции? И отвечает: нет, не сразу. «Не только восемь лет до Октября, но и пять-шесть после Октября прошли в его творчестве под знаком аполитичности и нейтральности, под знаком служения «чистому искусству» (стр. 14). Об этом свидетельствует пребывание М. Рыльского в. 20-х годах в литературной группировке «неоклассиков».

Чтобы понять новое и полюбить его, предстояло распроститься с прошлым. И не просто заменить старое новым, а переплавить, преодолеть старое, опираясь на новое. Но старое было близким, обжитым, а новое – еще не раскрытой тайной, Оно пока не имело прочных идейно-эмоциональных опор в душе поэта. Процесс освобождения от добровольного заточения в «эстетической тюрьме» был постепенным, по неуклонно возрастающим. С. Крыжановский, исследуя сложную литературную обстановку Тех лет, правильно отмечает, что группа «неоклассиков» не была однородной. Одни из них культивировали формализм и эстетство (М. Зеров, М. Драй-Хмара, О. Бургарт), другие же (М. Рыльский, П. Филипович) держались советской ориентации, жадно тянулись к новому. Любовь и уважение к жизни, ко всем ее проявлениям, к ее неуклонному развитию – эта черта таланта Рыльского, а также внутренняя честность поэта позволили ему постепенно освободиться от Чуждых влияний.

Привлекая богатые факты, С. Крыжановский убедительно доказывает, что 1923 – 1924 годы явились в значительной степени переломными в творческой биографии М. Рыльского, они отмечены поисками новой красоты. Правда, в поэзии Рыльского как бы сталкивались два потока: один, берущий свое начало из «артезианских глубин» действительности, и другой, несущий в себе следы литературных реминисценций. М. Рыльский все настойчивее преодолевал книжность, сердцем воспринимая ветры времени.

Если раньше источниками вдохновения поэта были книги, искусство, природа «и очень в малой степени реальная, так сказать производственная, сторона жизни», то теперь новая действительность все чаще врывалась в его иллюзорный мир. «Гармонию сменила дисгармония; спокойную размеренность классических, строф – горячечная скороговорка верлибра; белый стих неожиданно вторгался в сонеты и октавы. Вместо спокойствия – беспокойные искания, наряду с полемикой – самокритика» (стр. 31). При этом поэт оставался верен традициям классики. В книге убедительно показано благотворное воздействие на его творчество трех великих поэтов славянства – Пушкина, Шевченко, Мицкевича.

В 20-е годы футуристы, пролеткультовцы, ниспровергатели разных мастей призывали сбросить с пьедестала Рафаэля, изгнать красоту из искусства. Разрушалась эстетика слова, разрушались смысл, ритм, музыкальность, и все это выдавалось за новаторство. В пику лженоваторам М. Рыльский писал терцины, октавы, сонеты. Октавами написана, например, поэма «Чумаки» (1923), в которой поэт излагает свои взгляды на смысл и назначение искусства.

М. Рыльский защищает в этой поэме классическое наследство, считая, что бессмертную человеческую мысль, столь могущественно выраженную в лучших творениях классиков, «ничто не сможет выкинуть за борт». Он ратует за единство мысли и чувства, красоты и емкого жизненного содержания. Поэт убежден: революционное время не требует от искусства тех жертв, о которых столь громогласно вещали новоявленные ниспровергатели; революция гуманистична, она не может откинуть прочь весь предшествующий опыт, ибо революция возникла на главной магистрали истории и преемственно связана со всем великим и лучшим, что было в прошлом. Эта мысль не сформулирована в поэме так прямо и обнаженно. Но художественная логика «Чумаков» ведет к ней.

Историзм мышления поэта находит свое выражение и в исторически конкретном, материалистическом понимании судеб народа. Пафос повести в стихах «Марина», созданной о 1927 – 1932 годах и опубликованной в 1933 году, направлен против буржуазно-националистического понимания исторического процесса, как якобы лишенного классовых противоречий.

Так мудрая школа жизни воспитывала Рыльского, открывая в его таланте все новые грани. Умная и строгая школа жизни и голос великих учителей – народа, партии Ленина – сделали его передовым советским литератором, одним из крупнейших и самобытных мастеров современной поэзии.

В монографии С. Крыжановского творчество Рыльского изучено любовно, обстоятельно. Исследователь ведет разговор прямо, не боясь вступить в спор с поэтом» с чем-то не согласиться с ним, что-то не принять и отвергнуть. Именно поэтому Максим Рыльский предстает в книге как живая личность – в движении, борьбе. С. Крыжановский выявляет те плодотворные идейно-эстетические результаты, которые приносит поэту единство с жизнью народной. Крепнет мускулатура стиха, мысль обретает масштабность, глубину; свежей, молодой силой наливается чувство, мир становится для художника многозвучным, многокрасочным.

С. Крыжановскнй отмечает важную закономерность в творческом развитии поэта. Он ссылается на глубоко справедливые слова А. Белецкого о Рыльском. «Следуя за постепенным ростом поэта, – пишет А. Белецкий, – мы могли бы сказать, что чем глубже входил поэт в советскую действительность, чем больше он определялся как поэт советский, тем больше рос он и как поэт украинский. Его советский патриотизм подымал в нем чувство национальной гордости» 1. Развивая эту мысль, С. Крыжановскнй показывает, как понимание органической связи, которая существует между собственной нацией и социалистической родиной, способствовало формированию новых качеств художника.

Исследователь отмечает и еще одну важную особенность в эволюции поэта: идейная целеустремленность открыла перед ним новые горизонты, дала возможность художественно освоить материал политики, общественной жизни. С утверждением метода социалистического реализма, принципов партийности связано развитие и другой стороны поэтического творчества Рыльского – его эпического дарования.

Высокого подъема достигла поэзия М. Рыльского за последние годы. Книги этих лет – «Розы и виноград», «Далекие небосклоны», «Голосеевская осень» – поражают своей энергией, зрелой мудростью. Лирика М. Рыльского и раньше отличалась чувством полноты жизни, философскими раздумьями, душевной отзывчивостью. В стихах, написанных в последние годы, говорит С. Крыжановскнй, эти качества приобрели новый оттенок. Удивительна прежде всего неувядаемая молодость, свежесть чувства поэта. Он полон задора, юношеской смелости, дерзания. Бытовая, разговорная, полушутливая, доверительная интонация, властно вошедшая в его стихи, имеет глубокий источник. Появление ее связано и с новым качеством нашей жизни, с возрастанием и совершенствованием ее гуманистического содержания, с той открытостью и доверительностью, которая так прочно утвердилась в отношениях между людьми. И не случайно одно из лучших стихотворений в книге «Далекие небосклоны» посвящено партии, строителю этих человеческих отношений.

«Я писатель и я коммунист, – говорит М. Рыльский в одной из своих статей. – Для меня, как и для всех моих товарищей, эти вещи неразрывные. Я не принадлежу к литераторам, которые видят партийность литературы только в ее прямой декларативности, – хотя и хорошая декларация бывает иногда очень уместной. Я убежден, что у поэта, который кровно связан с партией, и так называемая чистая лирика – признание в любви или дружбе, пейзажные зарисовки – овеяна духом партии. Художник, творящий прекрасные вещи, которые радуют глаз трудового человека, композитор, создающий вдохновенные произведения, которые ласкают слух трудового человека, актер, чьи образы на сцене зажигают в зрителях стремление к нравственной чистоте и благородству, ненависть ко всему пошлому и уродливому, делают партийное дело» 2.

Глубокое чувство партийности пронизывает не только публицистику Рыльского, но и его тончайшую лирику. Разум и сердце партии живут во всем. И в каждом колосе на неразделенных нивах, и в шахтах, что дают нам солнце на-гора, и в отблеске радости в глазах счастливых детей. Партия – наш вожатый, «мощь вливающая в грудь». Партия – вдохновенье книг, стихов, лабораторий. Для передачи этих чувств М. Рыльский находит слова свежие, не истертые, действенные. И в стихах пафосных он не изменяет себе, не сбивается на декларативность.

В поэзии М. Рыльского возникает ощущение единства, неразделимости судеб человечества. «Он знает, – пишет С. Крыжановский, – особенности национального характера болгар, поляков, чехов, французов; он гордится тем, чем гордятся граждане этих стран, – их природой, культурой, их национальными героями. Отсюда стихотворение про «Саблю Христо Ботева», отсюда стихи про Мицкевича, отсюда нарисованные акварельными красками пейзажи Белоруссии, Литвы, отсюда экскурсы в историю братских республик и зарубежных стран» (стр. 163). Гуманизм и интернационализм М. Рыльского не имеют ничего общего с абстрактным человеколюбием. Через моря и горы поэт подает руки тем, кто добывает уголь, осваивает поля, возделывает просторы, чьим трудом украшена земля.

Но строки наливаются гневом и яростью, когда поэт вспоминает о тех, кто «кровью обагрен и новой крови ждет», кто еще «подъемлет вой звериный».

Содержателен в монографии анализ цикла стихотворений «Голосеевская осень», созданного в 1959 году. Автор раскрывает глубокую поэтичность произведений поэта и в то же время пафос современности, который их пронизывает: «Книга прежде всего обращена к человеку, к его помыслам, думам, чувствованиям. Красота природы выступает как фон для показа красоты человека, такой, какая она есть, и вместе с тем, такой, какой она должна быть в будущем но мысли поэта» (стр. 165). «Голосеевская осень» – своего рода лирическая исповедь М. Рыльского. Она мужественна, честна; откровенна. Отблеск печали, уединения лежит на ней. Грустные думы о старости невольно вторгаются в стихи. Но вас не гнетет грусть поэта. Она вызвана не суетностью мира сего. Любовь – причина грусти. Любовь к жизни и всем ее проявлениям. Не случайна полемика с декадентами. Мыслям о бренности бытия М. Рыльский противопоставляет наше понимание смысла человеческого существования, преемственности и бессмертия жизни.

В главе «Черты индивидуального стиля» С. Крыжановский суммирует свои наблюдения над особенностями поэтического таланта М. Рыльского над спецификой его образного мышления.

В монографии представлены и другие стороны многогранной деятельности М. Рыльского: как ученого, критика, публициста, общественного деятеля, переводчика. Достоинство книги С. Крыжановского состоит и в том, что автор внимательно следит за ходом литературного процесса в целом, опираясь не только на факты из литературной жизни Украины, но и «Широко, со знанием дела привлекая опыт всей многонациональной советской литературы.

Создано талантливое, содержательное исследование об одном из крупных советских поэтов.

  1. О. Білецький, Від давнини до сучасності, Київ, 1960, стр. 59 – 60.[]
  2. М, Рыльский, Мудрый кормчий и друг, «Правда», 6 ноября 1959 года.[]

Цитировать

Ломидзе, Г. Облик художника / Г. Ломидзе // Вопросы литературы. - 1961 - №10. - C. 236-240
Копировать