Об эпиграфе «Шагреневой кожи»

Роману «Шагреневая кожа», который впервые принес ему настоящую известность, Бальзак предпослал графический эпиграф; – тонкую черную змеящуюся фигуру и ссылку: Стерн, Тристрам Шенди, гл. CCCXXII.

Этот эпиграф в его многозначительности оказался загадочным даже для осведомленных читателей. Так, поэт Э. Дешан, поклонник и тонкий критик Бальзака, в посвященной ему статье в «Ревю де дё монд» назвал эпиграф «Шагреневой кож»»иероглифом». Дешан увидел в нем знак поэтической вольности. Роман всем своим строем и стилем как бы воплощал романтическую свободу и смелость без оглядки на классические правила и запреты, и эпиграф показался Дешану символом художественного вкуса в духе «новой» литературы (так, на титульном листе других современных книг можно было встретить изображение якоря, гильотины). Для Дешева змеящаяся фигура – только что-то вроде необычного, привлекающего внимание перстня на пальце автора «Шагреневой кожи».

Но хотя эпиграф и несет отпечаток романтической эксцентричности, между ним и сложным содержанием и построением романа существует более органическая связь, долго остававшаяся незамеченной.

Бальзак всегда относился с большим интересом к Лоренсу Стерну, чье имя упоминается много раз уже на страницах «Физиологии брака» (1329), до тонкостей шал его книги, ценил ироническую наблюдательность Стерна, его внимание к противоречиям внутреннего мира и поведения своих героев. В «Физиологии брака» он назвал Стерна «одним из наших писателей самых философски-забавных и самых забавно-философских».

В четвертой главе девятой книги романа Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» одно ив действующих лиц, капрал Трим, обсуждая проблему брака и убеждая собеседника в преимуществах холостого состояния, чертит концом своей палки в воздухе извилистую линию со словами: «Когда человек свободен». И автор замечает, что тысяча самых тонких силлогизмов не могли бы подействовать сильнее в пользу безбрачия; а также что «капрал необдуманно вызвал своей палочкой духа размышления». Эту извилистую линию Бальзак и выбрал эпиграфом к «Шагреневой коже».

В первом же издании романа (1831) близкое к вертикали направление изгибающейся линии изменилось на горизонтальное, и она стала несколько походить на змею. Очевидно, это не вызвало возражений Бальзака, поскольку сохранился общий характер фигуры. То же повторилось во втором издании. Издание 1833 года вышло без эпиграфа, издание 1838 года повторило ту же черную фигуру.

В 1845 году прежде сплошная черная фигура стала пятнистой или чешуйчатой, сходство со змеей усилилось (издание Фюрн). В издании Уссийё появилась и голова змеи с высунутым жалом, и малопонятный эпиграф был, таким образом, перетолковав как аллегория мудрости, уместная в философском романе о проблемах жизни и смерти. Преображенный эпиграф надолго закрепился.

Понимание подлинного эпиграфа затруднено еще тем, что мысль самого Стерна, художника, отнюдь не склонного к простым решениям, можно понимать по-разному. Б. Грифцов полагал, что линия капрала выражает «крайнюю сомнительность свободы». М. Бардеш считает, что Трим этой линией выразил «свое безразличие». У Стерна Трим произносит: «С позволения вашей милости… ничего не может быть… милее свободы» – и затем со словами: «Когда человек свободен» – делает палкой росчерк в воздухе, привлекший Бальзака. Думается, этот росчерк у Стерна выражает именно свободу, возможность встречать прихотливые случайности, выявлять изменчивость и сложность человеческого нрава, вообще располагать собой. Стерн недаром иронически замечает (в другой главе того же романа), что прямую линию более всего ценят богословы как стезю, по которой должны ходить христиане, и вместе с тем она – наилучшая линия для посадки капусты.

Бальзак свободно использовал символическую линию, начертанную героем Стерна, усложнив и обогатив ее значение. Важность необычного эпиграфа очевидна также из того, что на нем специально останавливались сам автор и близкие ему критики при первом появлении романа и первом издании «Философских романов и рассказов».

В подписанной псевдонимом заметке о своем романе в журнале «Карикатюр» от 11 августа 1831 года Бальзаком сказано: «Жизнь человеческая представлена здесь так, как понимали ее Рабле и Стерн… философы и ветреники: драма, которая змеится, волнуется, вьется и течению которой нужно отдаться, как говорит о том весьма остроумный эпиграф книги».

В сентябре того же года Ф. Шаль в предисловии к «Философским романам и рассказам» вторит Бальзаку: «Шагреневая кожа» выражает жизнь человеческую, абстрагированную от индивидуальных личностей; жизнь с ее прихотливыми колебаниями, ее змеящимся течением…»

Эпиграф Бальзака говорит, как у Стерна, о непрямолинейности жизни, в которой господствует не логика, не рациональное начало, столь ценимое просветителями; говорит о своего рода «неизбежности странного мира». При этом художника привлекают все случайности, все разнообразие конкретных прихотливых форм, которые принимает жизнь и которые воплощены в смене картин игорного дома, лавки антиквара, оргии, во всех зигзагах судьбы Рафаэля.