О современном чешском романе

Жанр романа занимает важное место в чешской литературе XX века. Продолжая линию социального романа 20 – 30-х годов, чешский роман в послевоенные годы обогатился новыми художественными достижениями. Вместе с тем в его развитии сказались и те трудности, которые переживает новая литература Чехословакии.

Чешский роман последних лет характеризуется усилившимся вниманием к изображению человеческой индивидуальности, поисками более тонких и гибких приемов анализа внутренней жизни человека. Тут следует назвать «Гражданина Бриха» Я. Отченашека, «Год рождения 21-й» К. Птачника, «Картотеку живых» Н. Фрида, «Иди на зеленый свет!» Э. Валенты, «Оставишь меня – погибнешь» З. Плугаржа и ряд других. Эти достижения с удовлетворением признает вся чехословацкая критика. Однако существует тенденция в какой-то мере противопоставлять их предшествующему развитию романа в послевоенный период, которое иногда односторонне рассматривается только как «период схематизма». В связи с этим особую остроту приобретает вопрос о традиции и связанный с ним вопрос о так называемой «модерности». Под этим термином, получившим широкое распространение в чешской критике, понимается так называемый художественный язык современности, то есть общие особенности разных направлений в искусстве XX века.

* * *

В первые послевоенные годы чешские писатели оказались перед необходимостью осмыслить грандиозные исторические сдвиги в судьбе родины. Это, естественно, коснулось в первую очередь жанра романа и обусловило его тенденцию к большей эпичности. Вопрос об исторических причинах Мюнхена и оккупации, осмысление недавнего прошлого и перспектив будущего страны – все эти темы не могли не привлечь внимания писателей. В послевоенные годы нашли свое продолжение тенденции чешского романа 20 – 30-х годов к охвату широких социальных проблем, касающихся судеб народа. Также закономерно и то, что тема новой жизни в стране, строящей социализм, стала центральной темой литературы. Поэтому нам представляется, что те чешские критики, которые выводят грехи схематизма из «мрачного владычества темы» (выражение словацкого писателя В. Минча), несколько смешивают различные явления. Конечно, речь не идет о погоне за поверхностной актуальностью темы, порождавшей в чешской, как и в советской, литературе малохудожественные романы. Но сама по себе тематика новой литературы явилась большим новаторским достижением. И верная по существу мысль, что темой литературы является «человек, строящий плотину, а не строительство плотины», получает иногда в последнее время несколько одностороннее развитие.

Внимание к производственной обстановке, порожденное той новой ролью, которую начал играть труд в жизни, определило сильные стороны послевоенного романа в Чехословакии. И это достоинство превратилось в серьезный недостаток только там, где производственный процесс оттеснил на задний план человека. Однако существование подобных произведений вовсе не доказывает правоту тех, кто утверждал (а такие голоса раздавались в Чехословакии и получили отпор), будто труд вообще не может явиться темой художественной литературы и что именно здесь создается питательная почва для схематизма.

Мы совершенно согласны с Иржи Гаеком и другими чешскими критиками, утверждающими, что человек в романе не должен быть «подсобным материалом» для обсуждения общественных проблем, но нам хотелось бы подчеркнуть другую сторону вопроса. Одна из новаторских черт романа в обществе, строящем социализм, в том, что судьба стройки, завода, коллективного хозяйства в деревне имеет и самостоятельный интерес как плод сознательных коллективных усилий людей, как объект большого творческого горения коллектива. Все это придает «судьбе производства» тот очеловеченный, можно даже сказать поэтический интерес, которого она не могла иметь при других общественных условиях и который помогает ей стать одним из двигателей романического действия.

И разве «роман о стройке», являющейся в действительности кровным делом трудящихся, может не стать романом о людях, строителях социализма, когда речь идет о подлинно художественных произведениях? Конечно, не может. Так, например, судьба героев романа Т. Сватоплука «Ботострой без шефа» (1953) настолько тесно сплетена с судьбой обувного комбината – Ботостроя, ставшего народным достоянием, что перипетии острой борьбы старого и нового на заводе, в которой участвуют старый рабочий Паздера, редактор многотиражки Прокоп, молодая работница Стазка, определяют их судьбу. И интерес читателей к роману молодого писателя К. Ф. Седлачека «Луизана» пробуждается» (1952) во многом обусловлен тем, что ему удалось изобразить борьбу за перестройку отсталой шахты «Луизана» как настоящее сражение, а героический труд шахтеров как подвиг, что придает напряженный драматизм действию. Важно, что в центре внимания многих писателей оказываются новые аспекты изображения человека: его отношение к труду и его отношение к коллективу.

Достижения литературы Чехословакии в этом направлении, неоднократно отмечавшиеся критикой, говорят о том, что само противопоставление «судьбы человека» и «судьбы стройки» неправильно ввиду тесной, нерасторжимой связи обоих этих явлений, в этом – новаторская черта современного чешского романа.

Может быть, на эту сторону вопроса недостаточно обращают внимание те критики, которые видят одну из причин схематизма в распространенности «романа о стройке». Размышляя о состоянии современной чешской прозы, критик М. Юнгман пишет: «Одним из камней преткновения (для развития современной чешской прозы. – И. Б.) является знаменитый «роман о стройке», который имел до сих пор исключительную монополию при разработке современной темы. Этот тип романа, который в прошлом помог нашей прозе приблизиться к процессам действительности, в значительной мере исчерпал свои возможности. Я не имею в виду тему труда, которая всегда останется в центре писательского внимания, речь идет о типе романа, сюжетной конструкцией которого является развитие людей (в ходе стройки или организации сельскохозяйственного кооператива) и который имеет весьма ограниченный репертуар конфликтов и персонажей…. Он – как истощенное поле, на котором уже не вырастает ни один колос» ¹.

Выступления чехословацких критиков против сюжетов, превратившихся в шаблоны, вызывают всяческое сочувствие. Но из этого вовсе не следует, что сам тип романа, сюжетной основой которого является рост людей в ходе большого общественного дела, исчерпал свои возможности. И шаблонное использование такого построения романа не может, на наш взгляд, скомпрометировать сам его принцип, который не только, как справедливо заметил М. Юнгман, помог приблизиться к действительности, но и явился новаторским достижением новой литературы, одним из направлений, в котором происходит преодоление узко индивидуалистической проблематики.

Несомненно, неправ молодой писатель И. Купка, заявивший в своем выступлении 1956 года, что «роман о стройке» изжил себя. В романе самого Купки «Горячие дни» (1955), построенном как история большой стройки электростанции во Вратах, есть ряд живых и глубоко задуманных образов, острых человеческих проблем. Так, например, хорошо изображены отношения техника Рогана с женой Яной, которая оставляет его, потому что страстная преданность Рогана своему делу кажется ей фанатизмом и узостью, а его способность не щадить ни себя, ни других ради интересов стройки – жестокостью. Хорошо передана и напряженная атмосфера стройки, похожая на поле боя. Тип романа, избранный Купкой, вовсе не виноват в том, что молодой автор «преодолел» все трудности, которые переживает стройка, разоблачив вредителей, и моментально урегулировал таким образом все конфликты, вплоть до семейных.

Из категорического противопоставления «судьбы человека» и «судьбы производства» делается вывод, что в основе сюжета романа должно быть в первую очередь развитие характеров главных героев, а не изображение общественных событий или процессов. Понятно, что эта точка зрения направлена против вульгаризации изображения человека как «продукта» общественных событий. Но само по себе подобное категорическое противопоставление ведет к односторонности. И лучшие художественные достижения чехословацких писателей не подтверждают его.

Не только роман о стройке зачастую не может удовлетвориться жанром истории героя, семьи или сюжетом, связанным с каким-нибудь событием в биографии персонажа. И это – одно из проявлений тенденции к эпическому синтезу. Вспомним, что Пуйманова, также тяготевшая к созданию эпического синтеза, хотя и была, создавая своих «Людей на перепутье» (1937) и свою «Игру с огнем» (1948), чрезвычайно далека от романа о стройке, – смело ломала в этих своих произведениях традиционную композицию семейной хроники и поставила в центре второго романа историческое событие – Лейпцигский процесс. Пуйманова справедливо связала Лейпцигский процесс с дальнейшими событиями, приведшими к Мюнхену и оккупации Чехословакии фашистами. И когда прямо из здания суда читатель снова переносится в Чехословакию, то он уже иными глазами смотрит на события мирной жизни. Теперь осью действий становятся не только отдельные человеческие судьбы, но и судьба родины. И это находит художественное выражение в том, что рядом с главами, посвященными эпизодам из жизни того или иного героя, появляются главы, соответствующие этапам исторических событий трагического для Чехословакии 1938 года.

Но в то же время именно события, связанные с Лейпцигский процессом, помогают наиболее полному раскрытию центральных образов – коммуниста Гамзы, его жены Неллы. И когда в центре внимания Пуймановой в последних главах романа оказываются общественные события, она и тут умеет показать какие-то новые черты, обогащающие внутренний облик героев (вспомним, например, полную удивительного лиризма сцену, когда Нелла и Гамза сжигают документы накануне вступления в Прагу оккупантов).

В заключительной части трилогии – романе «Жизнь против смерти» (1952) – писательница еще шире вводит в действие исторические события и исторические персонажи. Это помогает раскрытию основной темы романа – изображению героического сопротивления чешского народа оккупантам. И здесь Пуйманова мастерски раскрывает связь между духовным миром человека и его местом в общественной жизни, показывает через человеческие судьбы судьбу родины.

Четкое осознание смысла и направления исторического процесса, характерное для романа социалистического реализма, позволяет писателям обнаружить особенно живое и разнообразное проявление связи судьбы героя и судьбы народа в живой человеческой практике.

В трилогии Пуймановой (1937 – 1952), в романах В. Ржезача «Наступление» (1951) и «Битва» (1954), Т. Сватоплука «Ботострой без шефа» и др. общественная проблематика является одним из «двигателей романического действия» именно потому, что она нашла свое органическое воплощение в сложном переплетении человеческих судеб, дающем широкую картину общественной жизни. Поэтому и представляется незакономерным само противопоставление человеческой судьбы как основы сюжета – событиям общественной жизни.

Все сказанное не меняет того обстоятельства, что в первое послевоенное десятилетие раскрытие внутреннего мира человека в ряде произведений отошло на задний план. Однако и к этому явлению следовало бы подойти также более исторично. Одним из основных достижений литературы, развивающейся в русле социалистического реализма, явилось новое понимание роли народа как героя исторического процесса. С этим, разумеется, связано новое художественное осмысление действительности. Чешская прогрессивная литература 20 – 30-х годов только подошла к разрешению этой новаторской задачи (одним из первых достижений явилась в этом отношении «Сирена» Марии Майеровой, 1935). Эта сложнейшая задача встала перед писателями в первые же послевоенные годы. Новое понимание роли народа прежде всего определило осмысление огромных событий недавнего прошлого и настоящего. Однако оно не нашло у многих романистов адекватного воплощения в художественно ярких образах героев.

Поиски новой формы для выражения нового содержания привели на первых порах к попытке выразить роль коллектива путем создания так называемого «коллективного героя» – большого количества персонажей, играющих равноправную роль в произведении. «Коллективный герой» выступает в таких романах о сопротивлении чешского народа оккупантам, как «Северный вокзал» (1949) и «Санитарный поезд» (1950) А. Бранальда или «Деревня под землей» И. Марека (1949). Хотя и Мареку и Бранальду удалось дать запоминающиеся зарисовки отдельных персонажей, но в целом они не сумели глубоко и ярко изобразить своих героев. Внимание писателей сосредоточено в этих романах на истории, так сказать, коллективного действия, истории рождения коллектива. У Бранальда это – действие подпольной группы Сопротивления на одном из пражских вокзалов, у Марека – рождение боевого коллектива в труднейших и необычных условиях: целая деревня прячется в последние дни войны в заброшенной шахте от оккупантов,, грозивших перед уходом уничтожить все население, «провинившееся» перед ними.

Подобные произведения, отразившие героическую борьбу народа против оккупантов, правдиво изобразив отдельные участки этой борьбы, сыграли, несмотря на отмеченные недостатки, свою положительную роль в развитии чешского романа.

Недостатки этих произведений еще более ясно проявились в первых романах о новой действительности, может быть, потому, что к этой теме обратились прежде всего молодые, малоопытные писатели. В таких романах, как «Путь открыт» (1950) Бернашковой, «Сильное поколение» (1953) Гашковой и многие другие, появляется огромноеколичество персонажей, снабженных самыми скудными «анкетными» данными и отличающихся друг от друга только по возрасту и цеху, в котором они работают. Коллектив, масса представлены как механическое множество. Писатели не поднимаются еще до яркого воплощения в судьбе героя типических явлений судьбы народа.

* * *

Критик М. Юнгман в своей статье «Февраль и наша литература» пишет: «…сегодня литература действительно ставит вопросы, прямо противоположные тем, которые встали после февраля (то есть после 1948 года. – И. Б.). Если тогда делался акцент на народность, национальные традиции, политический смысл искусства, то теперь непрерывно звучат призывы к «модерности» искусства, к отваге экспериментировать и т. д. Значит ли это, что в нашей культуре произошла действительно генеральная ревизия принципов, которые были тогда признаны основой социалистического искусства?» На этот вопрос Юнгман отвечает так же, как подавляющая часть чешских писателей: «Только трус или шарлатан мог бы обвинить в тех неудачах, которые постигли многих писателей, самую идею партийного и народного искусства, свернуть его знамя и искать другого». Юнгман объясняет обостренное внимание к проблеме «модерности» догматическими ошибками прошлого, однако указывает на опасности, которые здесь таятся: «Нетерпеливое стремление познать и освоить недоступные в течение долгого времени и поэтому такие привлекательные достижения так называемого искусства «модерности» таит в себе известную опасность: понятие «модерности» иногда становится фетишем… «Модерность» отрывается от реализма, от политического смысла, понимается как самоцель для дальнейшего развития нашего искусства» ².

Об этой же опасности говорит и Иржи Гаек в своих «Новогодних заметках» о литературе 1957 года: «Нам не принесет пользу замена догматизма – если можно так выразиться – аскетически-реалистического (Гаек имеет в виду догматическое нормативное толкование реализма. – И. Б.) догматизмом модернистским» ³. Действительно, нельзя не согласиться, что проблема «модерности», вопрос с соотношении социалистического реализма с другими направлениями в искусстве XX века ставится в настоящее время в Чехословакии иногда односторонне, и такая постановка вопроса чревата известными опасностями.

В современных литературных спорах некоторое распространение получила точка зрения, согласно которой в период после февраля 1948 года искреннее стремление писателей немедленно овладеть методом социалистического реализма, с одной стороны, и сектантская политика догматиков и бюрократов на культурном фронте – с другой, привели к тому, что «естественное» развитие чешской литературы было прервано и «естественная» традиция отброшена. Внимательное изучение историко-литературных фактов не позволяет прийти к подобным выводам.

Развитие современной чехословацкой литературы опирается на сильную и давнюю социалистическую традицию в национальной культуре. Единодушно признано, что в годы существования буржуазной республики в чешской литературе закладываются основы социалистического реализма, что пионерами его являются такие крупные писатели, как М. Майерова, С. Нейман, И. Ольбрахт, М. Пуйманова. Однако не всегда полным голосом говорится о том, что это была отнюдь не периферийная литература, что именно она по-новому решала основные вопросы, вставшие перед чешской литературой в национальном масштабе.

С. К. Нейман с полным правом заявил в 1938 году:

1. »Literarni noviny», 1957, с. 41 [↩]
2. «Literarni noviny», 1958, с. 8.[↩]
3. Тамже, с. 4.[↩]