О себе как можно короче

Мне сказали: «Напиши автопортрет». И тут же сочли необходимым объяснить: «Ведь художники пишут автопортреты. Ты, наверное, видел?»

Конечно, я видел автопортреты Брюллова, Ван-Дейка, Шевченко, Рембрандта. Техника тут ясна – художник смотрит на себя в зеркало и переносит «натуру» на холст.

Но каким же должен быть автопортрет писателя? Должен ли он, как в криминалистике, представлять собой словесный портрет, или мне следует раскрыть в нем какие-то стороны своей душевной жизни, не видные никому, кроме меня?

На этот вопрос я ответа не получил. Мне было сказано, что я сам должен решать и что готового рецепта здесь нет.

Ладно. Рост у меня ничего – 182 см, скажу об этом, а о внешности промолчу. Я человек творческий и не обязан выставлять на свет то, что можно оставить в тени.

Родился я 29 декабря 1927 года, но если говорить о времени, с которого я себя помню, то было это в ту пору, когда мой отец преподавал монгольский язык в Центральной партийно-государственной школе.

Мать часто ходила в город то за продуктами, то по делам. Боюсь, что «дела» ее частенько сводились к посещению подруг и долгим разговорам за чашкой – по-монгольски густого и ароматного – чая, и я нередко оставался дома один. Но, видимо, мое хозяйничанье в одиночестве беспокоило родителей, и отец вскоре стад брать меня с собой на уроки.

Он приводил меня в аудиторию и сажал на свободное место, как правило, за последним столом. Но чем может заниматься шестилетний мальчик на уроке для взрослых людей? Сначала я смотрел в окно, наблюдая за драками воробьев, потом принимался следить за теми, кто сидел в классе. А потом, когда становилось совсем скучно, начинал поглядывать на доску, на буквы, которые писал отец, и от нечего делать повторял вместе со слушателями то, что читали они.

Вот и получилось, совершенно неожиданно для меня самого, что я оказался грамотным в шесть лет. Сверстники мои и представления еще не имели об азбуке, и чудесном сочетании букв, превращающихся в слова и фразы, а я уже знал наизусть некоторые стихи, тексты из «Панчатантры» (древнего индийского сборника дидактических сказок) и целые куски из сочинений наших старых писателей. И вскоре я стал перелистывать не только те немногочисленные книги, которые попадали мне в руки, но и газеты и журналы. Так начал передо мной открываться мир больших деяний, чувств и забот – мир взрослых, разумеется, еще долго сохранявший для меня свою сложность и таинственность.

В школу – будучи грамотным – я пошел прямо во второй класс, а в третьем уже записался в литературный кружок. Вел кружок ныне известный наш детский писатель М. Чимид. Тогда он мне казался солидным взрослым человеком, хотя, как выяснилось в дальнейшем, был всего-то лет на пять-шесть старше меня. А годом позже, 29 апреля 1938 года, когда после уроков во дворе школы шла подготовка к первомайской демонстрации и мы маршировали в голубых испанских пилотках, воображая себя то бойцами интербригад, спешащими на мадридские баррикады, то лихими кавалеристами восточных дивизий, я вдруг увидел отца. Да, это именно он стоял во дворе школы, что-то говорил директору и поглядывал по сторонам, видимо разыскивая меня. Я не стал ждать, выбежал из строя и подбежал к ним.

– Ну вот и он! – сказал директор.

– Возьми сумку и пойдем со мной, – предложил отец.

Я вытащил из кучи сваленных во дворе сумок свою, матерчатую, и мы вышли с отцом на улицу.

– Знаешь, куда мы идем? – спросил отец.

– Нет, не знаю.

– Мы идем к маршалу.

Нужно ли описывать, как удивился я словам отца и как, идя по улицам, а затем сидя в приемной, терялся в догадках, размышляя о том, зачем мы понадобились маршалу Чойбалсану.

Войдя в кабинет, я сразу узнал его. Но когда он окинул меня острым, внимательным взглядом, когда я рассмотрел его лицо с едва заметными оспинками, он показался мне совсем непохожим на свои портреты.

После первых приветствий, когда мы с отцом уселись, маршал сказал:

– Я читал стихи, написанные вашим сыном, они мне понравились.

Я ожидал всего. Он мог послать меня на учебу в Советский Союз. Или на подмогу испанским детям, мог отругать за то, что после школы мы не расходимся по домам, а долго играем на улицах, а потом говорим родителям, что у нас были дополнительные занятия. Он все мог, на то он был Чойбалсан, наш маршал и главнокомандующий… Но, честное слово, я никак не мог подумать или представить себе, что он заговорит о моих стихах, опубликованных в школьной стенгазете, о стихах, которые правил или, вернее, дописывал мой учитель М. Чимид. Но это было так. Он хвалил именно эти стихи. И попросил меня тут же написать стихи о школе.