О романе вообще и современном романе в частности

Лавры прорицателя явно не давали покоя американскому философу и поэту прошлого столетия Ральфу Эмерсону. Одно из его откровений потрясло воображение небезызвестного Генри Миллера и в начале 30-х годов было использовано им в качестве эпиграфа к скабрезному роману «Тропик рака»: «Со временем роман будет вытеснен дневниками и автобиографиями. Они станут захватывающим чтением, когда человек научится выбирать из пережитого то, что он на самом деле пережил, записывать правду правдиво». Что если бы кому-нибудь пришла в голову мысль собрать воедино подобные предсказания, коих в нынешнем веке расплодилось гибель, – какая бы забавная коллекция вышла! И какой бы мог веселый состояться роман на основе этого «антиромана»!..

Все мы, участники нашей дискуссии, едины в оценке одного немаловажного обстоятельства! апокалипсические пророчества в отношении будущей судьбы романа, вот уж которое десятилетие сотрясающие небеса, оказались несостоятельными. Спокойно игнорируя мрачные прогнозы скептиков, роман как ни в чем не бывало продолжает свое, так сказать, земное бытие, хотя время от времени и «меняет свою кожу».

Возможно, ни один литературный жанр не пережил за последнее столетие такую сложную и интересную эволюцию, как роман. И вместе с тем ни один жанр не обнаружил столь поразительную жизнестойкость, как роман.

Структурные формы, равно как и стилистические приметы романа необычайно подвижны. Пожалуй, ни один жанр не создал столько разновидностей. Взгляните хотя бы на историю русской литературы – сколько же разнообразных типов романа вы там обнаружите! Роман в стихах, роман в повестях, роман-поэма, роман в биографиях, роман в письмах, роман мемуарно-автобиографический, роман-эпопея… Едва ли не каждый крупный писатель создает свою «модель» романа. Да и канонический тип романа, обычно ассоциируемый с именами Гончарова и Тургенева, Толстого и Достоевского, оказывается вовсе не каноническим, обнаруживая всякий раз свои характерные отличия от того «традиционного» тина классического романа, фундамент которого в прошлом веке был заложен Бальзаком, Стендалем и Диккенсом.

В современных спорах о романе это обстоятельство далеко не всегда привлекает к себе должное внимание. По крайней мере, кажется, никто из участников нашего разговора в своих построениях не учитывал многозначность романа и необыкновенное разнообразие его структур, О романе, его прошлом и настоящем чаще всего говорят суммарно. Такой подход едва ли плодотворен.

И еще одно общее замечание. Проблемы современного романа неотделимы от тех процессов, которые сопровождают развитие литературы в целом. Так обстоит дело не только сейчас, так было всегда.

Роман некогда совершил революцию в характере художественного мышления и формах отображения жизни. Эпическая поэзия основывалась преимущественно на воссоздании исторической действительности или мифов, воспринимавшихся как часть той же действительности. Роман перенес центр тяжести на изображение вымышленных событий и характеров. И оказалось, что этот созданный фантазией писателя поэтический мир обладает удивительной силой воздействия на людей. И в этом смысле прав Сартр, когда он говорит, что «всякий писатель лжец; он лжет для того, чтобы сказать правду». Раскрывая действительность в формах, близких к самой жизни, роман создает иллюзию полной достоверности событий и человеческих судеб, придуманных писателем. Возникает вторая действительность, словно бы столь же подлинная, как и та, в которой живут реальные люди.

Непрерывно совершенствовавшаяся в романе пластика изображения характеров в чем-то сближала его с драмой. Да и вообще литературные жанры давно утратили некогда свойственную им замкнутость. Не стало «чистых» жанров, В таком качестве они предстают только на страницах учебников по теории литературы. Вполне резонно, думается мне, заметил участник нашего «круглого стола» Золтан Кенереш, что ныне роман стал более поэтичным, а в драме непрерывно усиливается эпический элемент. Жанровая «диффузия» охватила, по-видимому, большинство национальных литератур.

Процесс этот, впрочем, имеет уже довольно давнюю историю. Сошлюсь снова на пример русской литературы.

Великих наших поэтов и прозаиков неодолимо и, можно сказать, стихийно влекло к драматургии. Без «Бориса Годунова» нельзя представить себе Пушкина, как без «Маскарада» – Лермонтова. И даже Лев Толстой, писатель столь ярко выраженного эпического дарования, искал путей «самовыражения» в драме. Достоевский не написал ни одной пьесы. Но, кажется, не было прозаика, в творчестве которого драматургическое начало выражалось бы с такой мощью, как в авторе «Братьев Карамазовых». Полные взрывчатой силы социальные конфликты русской жизни как бы сами по себе просились в драматургию, которая с необыкновенным темпераментом и непосредственностью выражала гражданский пафос всей большой русской литературы XIX века.

Это – с одной стороны. А с другой – русская драма XIX века чрезвычайно откровенно тяготела к эпосу.