О прототипах и типах

Статья печатается в порядке обсуждения.

Водном из номеров журнала «Литература в школе» я прочел статью «Беседы с учащимися при изучении жизни и творчества Н. А. Островского». И в ней – следующее: «Раньше, бывало, неделями не добьешься, чтобы ученики задавали вопросы. Теперь же, после бесед об Островском, они забросали меня вопросами. Чаще всего дети спрашивают: «Скажите, пожалуйста, Павка Корчагин это и есть сам Николаи. Островский? Это он, наверное, свою собственную жизнь описал в романе?»

Как же ответил на этот вопрос учитель? Из статьи его, обобщающей опыт работы и призванной вооружить им других преподавателей литературы, мы узнаем, что Павел Корчагин прежде всего литературный образ и потому-то он так обаятельно молод и неувядаем, как неувядаемо «вечное дерево жизни», потому-то он так любим советскими людьми и является для них образцом, достойным подражания.

Учитель не мог, конечно, совершенно обойти вопрос школьников. Он сказал, что Островский, создавая свою книгу, «использовал наиболее яркие факты своей биографии, эпизоды из жизни своих товарищей». Но упор был сделан на то, что литературный образ – одно, а реальный герой – совершенно другое. Больше того, учитель сказал своим ученикам, что Корчагина горячо полюбили именно потому, что он литературный образ. Из этого следует: будь Корчагин самим Островским, он не являлся бы образцом для подражания, не был столь обаятельно молод и неувядаем, не был бы похож на «вечное дерево жизни».

Дерево жизни! Если верить некоторым товарищам, то оно – это дерево – растет преимущественно в книгах. Сама жизнь – плохая для него почва. В этой связи и следует обстоятельно рассмотреть проблему Островский – Корчагин. Она имеет свою долгую и любопытную историю и представляет большой принципиальный интерес, выходящий за границы книги Островского «Как закалялась сталь». Учитель, возможно, по-другому ответил бы своим ученикам, если бы его самого не сбили столку более авторитетные товарищи и не научили тому, чему не следовало учить.

Заметное место в литературе об Островском заняла в последние годы книга Н. Венгрова «Николай Островский». Она вышла двумя изданиями: в 1952 году – в издательстве Академии наук СССР с маркой Института мировой литературы имени А. М. Горького и в 1956 году, дополненная и исправленная, – в «Советском писателе». В книге Н. Венгрова есть специальная глава «Павел Корчагин и Николай Островский», в которой сказано, что вопрос об автобиографичности романа Островского, о месте и роли биографии автора и биографии его литературного героя представляет и теоретический, и художественный, и даже практический интерес.

Н. Венгров полагает, что тот, кто увидит в Корчагине Островского, неминуемо лишит книгу «художественной ценности и убедительности, а изображение борьбы Корчагина и его победы – обобщающего значения» (стр. 169). Он полагает, что тот, кто не отделяет Корчагина от Островского,, обязательно превратит Корчагина «из типического героического явления, отражающего жизненную правду», в явление отнюдь не типическое и не героическое, далекое от жизненной правды, «в явление исключительное, единичное», и тем самым Корчагин будет лишен «воспитательной роли и той силы примера, на которую рассчитывал автор» (Там же). Он убежден, наконец, в том, что тот, кто объединяет живого Островского с литературным Корчагиным, закрывает-де путь «к литературно-художественному анализу» книги Островского и снимает «заботу о создании подлинной его биографии» (стр. 176).

Больше того, по мнению Н. Венгрова, желание увидеть в романе «Как закалялась сталь» биографию Островского имело «определенный общественно-литературный смысл, далеко выходящий за пределы споров о жанре». Так, известная статья критика Б. Дайреджиева «Дорогой товарищ», напечатанная 5 апреля 1935 года в «Литературной газете», в которой говорилось об автобиографичности романа Островского, представляется Н. Венгрову чуть ли не преднамеренной клеветой¹.

С подобным пониманием проблемы мы сталкиваемся не только в книге Н. Венгрова.

В 1954 году Государственное издательство художественной литературы выпустило книгу Д. Юферева «Н. А. Островский». В ней можно прочесть следующее: «Советское литературоведение и критика и прежде всего сами широчайшие читательские массы разоблачили и отмели измышления антипатриотических критиков, отрицавших значение романа «Как закалялась сталь» как выдающегося достижения социалистического реализма. Известно, что эстетствующие хулители творчества писателя-коммуниста с лицемерной благожелательностью заявляли, будто невысокий, по их словам, художественный уровень романа искупается «выигрышностью» самой темы и – еще более – воздействием биографии писателя, особой исключительностью его жизненного подвига. Многие советские критики и литературоведы в своих работах вскрыли враждебный политический смысл попытки свести идейно-художественное содержание романа «Как закалялась сталь» к биографии автора. Это было поползновением смазать широчайшее обобщающее значение борьбы Павла Корчагина и его победы, умалить воздействие его примера. Известно, что сам Николай Островский гневно восставал против подобной вредной тенденции».

Здесь сделана сноска: «См., например, его протестующее письмо против статьи Дайреджиева (Соч., т. 2, стр. 194 – 195)».

Несколько позже мы воспользуемся этим добрым советом и посмотрим, когда, как и против чего протестовал Островский. Сейчас же обратимся к аргументам Н. Венгрова.

Пафос его работы состоит в том, чтобы как можно больше отдалить Островского от Корчагина. Разумеется, говоря о Корчагине, он не может совершенно игнорировать автобиографический характер повествования Островского (стр. 165) и даже признает бесспорным единство литературного героя и его героического автора (стр. 178). Но, признавая очевидное, он тем не менее пытается уверить нас, что в Корчагине – только элементы биографии Островского (стр. 164), что именно, поэтому он, литературный образ, художественно обобщенный и творчески преображенный, встретил такой живой и непосредственный отклик у читателя (стр. 202 – 203), что сам Островский наделен в народе «благородными чертами созданного им литературного героя» (стр. 164).

Чтобы отделить и отделить Корчагина от Островского, Н. Венгров выписал некоторые анкетные несоответствия их биографий. Так, например, школьная жизнь Корчагина оборвалась, как известно, в 1918 году, а Островский продолжал учиться в 1920/21 учебном году.

«Сам Островский, – пишет Н. Венгров, – не упоминал об этом в анкетах, видимо, потому, что, учась с большими перерывами, не придавал значения формальному окончанию школы». Исследователь же нашел, что это несовпадение имеет большое значение.

Он нашел несоответствие и в ответе на вопрос о вступлении Корчагина и Островского в комсомол. В книге, мол, Корчагина нет в числе первых комсомольцев Шепетовки. Организатор комсомола – Сережа Брузжак. В действительности же, пишет Н. Венгров, Островский одним из первых вступил в комсомол. В подтверждение приводятся слова Островского: «В 1919 году, 17 лет тому назад, в Шепетовке нас было пять комсомольцев. Эту группу создал вокруг себя партийный комитет и ревком Шепетовки».

Где же и в чем противоречие? Из книги отнюдь не следует, что Корчагин не был одним из первых комсомольцев. Это не опровергается тем фактом, что Сережа Брузжак – секретарь комитета, а Корчагин – в Красной Армии. В книге нет вообще календарно точного ответа на вопрос, которым столь заинтересовался ученый и которому, увы, не придавал опять же никакого значения автор романа «Как закалялась сталь».

Желание отделить Корчагина от Островского настолько велико у Н. Венгрова, что он счел возможным отрицать существование Сережи Брузжака и вообще семьи машиниста Брузжака, несмотря на уверения здравствующего ныне брата Н. Островского – Д. Островского (прототип Артема Корчагина), что он лично дружил с этой семьей, а Сережа Брузжак – друг юности Николая Островского.

Оперируя такого рода аргументами, автор монографии об Островском решительно восстает против попыток воссоздать жизненный путь Островского по его роману. Он, естественно, ссылается при этом и на самого Островского. Н. Венгров приводит строки Островского из письма в «Литературную газету» по поводу статьи Б. Дайреджиева: «Никогда ни Корчагин, ни Островский не жаловались на свою судьбу…» – и от себя добавляет: «…гневно возражал Николай Островский, еще раз отделяя Корчагина от автора романа».

Но ведь и здесь нет «отделения» Корчагина от Островского. Разве Островский считал справедливым упрек в адрес Корчагина? Он, как это совершенно очевидно, защищал и Корчагина, и автора романа. Ведь именно в этом смысл слов: «Никогда ни Корчагин, ни Островский не жаловались на свою судьбу…» Другое дело, если бы он написал: «Корчагин жаловался на свою судьбу. Но при чем тут Островский?» Автор объединил себя с героем романа, подчеркнул, что Корчагин и Островский едины в их отношении к жизни, к трудностям. А нам твердят об «отделении».

Островский писал А. Караваевой в декабре 1932 года: «Разве могут не победить те сердца, в которых динамо», – говорил Павка Корчагин в своей горячей речи в 21 году. Это относится и ко мне». Однако Н. Венгров, верный своей логике, цитирует эти строки опять же в доказательство того, что Островский и здесь… отделял себя от Корчагина. Если слова «это относится и ко мне» есть отрицание связи, то что же могли бы означать слова «это не относится ко мне»?

В десятках различных изданий слышится предостерегающий голос: не смешивайте Корчагина с Островским!

Н. Венгров мог уже во втором издании своей книги с удовлетворением отметить, что в критической литературе последнего времени, в частности в работах и многочисленных статьях, посвященных 50-летию со дня рождения Н. Островского (1954), проблема автобиографичности романа «Как закалялась сталь» освещена… правильно.

Правильно ли? Если сличить «анкетные данные» Корчагина и Островского, то действительно в ряде случаев можно обнаружить несоответствие ответов на вопросы: где? когда? Идя навстречу товарищам, я в свою очередь укажу, например, что Островский не был делегатом VI Всероссийского съезда комсомола, а Корчагин был; Островский вступил в кандидаты партии, работая в Берездове, а Корчагин – в Киевских железнодорожных мастерских, и т. д.

Тем не менее есть все основания говорить о единстве Островского и Корчагина, понимая под этим единством не абсолютное соответствие всех анкетных данных, а соответствие образов, характеров, биографий. Биография есть жизнь, деяние, а не простой перечень анкетных сведений. В этом смысле жизнь реального героя Николая Островского и жизнь литературного героя Павла Корчагина едины и даже тождественны.

Когда роман «Как закалялась сталь» вышел за границей, буржуазные газеты утверждали, что Павел Корчагин – красивая легенда, созданная в целях пропаганды. Они не хотели признать за Корчагиным права представлять действительных советских людей и утешали себя тем, что он миф, абстракция, художественный вымысел.

«В романе Островского есть что-то аллегорическое, – писала газета «Ситизен» (штат Нью-Йорк). – Каждая цивилизация создает свои легенды и свои предания, как рыцарь Роланд; король Артур, Джордж Вашингтон и Вишневое дерево. В СССР легендой становятся люди, подобные Корчагину… Железная дорога, как и сам герой, является символом».

Аллегория, легенда, предание, символ…

Люди, ратующие за Корчагина как за сугубо «литературного героя», не понимают, что пафос нашей литературы в том и состоит, что ее положительным героем, примером, вдохновляющим читателя, стал подлинный герой нашей жизни. А это самое главное: основа образных обобщений – в реальных биографиях наших современников. И это не натурализм, а одна из важнейших черт литературы социалистического реализма.

В связи со столетием завода «Красное Сормово» был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении особо отличившихся работников. Среди них мы находим Петра Андреевича Заломова, «одного из активнейших участников революционного движения в Сормове и героя романа М. Горького «Мать». Именно так сказано в указе.

Портрет легендарного «Чапая» сохранен для потомства в романе Д. Фурманова. И кому придет на ум спорить, можно ли объединять подлинного Василия Ивановича Чапаева с героем повести Фурманова? Допустимо ли говорить о соответствии между самим Дмитрием Фурмановым и комиссаром Федором Клычковым? Усомнится ли кто-нибудь в художественности этого романа из-за того, что совпадение здесь бесспорно?

На страницах «Комсомольской правды» (12 января 1958 года) появилась корреспонденция «Да, это тот самый Жевакин!» о бывшем начальнике Пишпекского гарнизона, одном из героев фурмановского «Мятежа». Степан Дмитриевич Жевакин был награжден за боевые заслуги орденом Красного Знамени. Теперь он пенсионер, живет во Владимире, собирается писать воспоминания о Дмитрии Фурманове, с которым жил на одной квартире,

В журнале «Огонек» (1958, N 9) напечатана заметка «Герои «Мятежа». В ней можно, между прочим, прочесть: «Книга Фурманова рассказывает о тех, кто создавал Советскую власть в Семиречье, о горстке коммунистов, которые противостояли пяти тысячам кулацко-белогвардейских мятежников в городе Верном (теперь Алма-Ата). Названы их настоящие имена и фамилии».

Среди этих людей находилась и Лидия Августовна Отмар-Штейн, о которой в книге написано: «Вот девочка Лидочка, восемнадцатилетний несмышленыш – кристально-чистая и наивная, как дитя. Она – наша общая любимица… вместе с нами и она прошла трудный путь, вынесла и выдержала испытания тех дней, когда смерть стучала по нашим вискам… Она теперь тоже большевичка… Так-то бывает в жизни!» Тут же помещена фотография: в центре ее – Д. А. Фурманов (автор и герой «Мятежа»), во втором ряду снизу – Л. А. Отмар-Штейн и А. Н. Фурманова («Ная»).

А разве мы не знаем, что в основу повести А. Серафимовича «Железный поток» легли подлинные исторические события и образ Кожуха написан с натуры, и в нем легко угадывается образ действительного командира Таманской армии, подлинного руководителя «железного потока» – Е. И. Ковтюха.

В «Тихом Доне» М. Шолохова мы встречаемся с образами реальных исторических лиц – Ф. Г. Подтелкова и Я. Н. Лагутина, М. В. Кривошлыкова и С. И. Кудинова…

И чем дальше, тем с большей щедростью советская действительность питала литературу примерами высокого героизма, отлично прожитой человеческой жизни и все с большею полнотою раскрывала многогранные богатства души строителя коммунизма. Вспомним хотя бы такие книги, как «Большой конвейер» Я. Ильина, «Кочубей» А. Первенцева, «Педагогическая поэма» А. Макаренко, «Гидроцентраль» М. Шагинян, «Молодая гвардия» А. Фадеева, «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого, «Чайка» Н. Бирюкова, «Люди с чистой совестью» П. Вершигоры…

В Москве на Смоленском бульваре на доме N 15 можно увидеть мемориальную доску, на которой изображен барельеф много лет проживавшего здесь человека – Дмитрия Михайловича Карбышева. В память о нем установлена мемориальная доска и в бывшем концентрационном лагере Маутхаузен.

В самом начале Отечественной войны генерал-лейтенант инженерных войск Д. М. Карбышев, выходя из окружения, был тяжело контужен и попал в плен. Фашисты пытались его сломить. Им это не удалось. Тогда они бросили его в лагерь смерти Маутхаузен. Д. М. Карбышев и там держался геройски.

И вот морозной февральской ночью враги вывели советского генерала раздетым во двор тюрьмы и предали его медленной, мученической смерти: они поливали его водой из шлангов до тех пор, пока он не превратился в ледяной столб. Д. М. Карбышеву посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Но разве не этот реальный герой является героем книги С. Голубова «Когда крепости не сдаются»?! Разве не он, Карбышев, выступает как Карбасов в главе «История непреклонного генерала» повести польского писателя Игоря Неверли «Парень из Сальских степей»?! А кто герой самой повести? Военнопленный русский доктор Дергачев, с которым автор подружился в Майданеке и Освенциме, не кто иной, как реально существующий русский доктор Владимир Ильич Дегтярев, проживающий в г. Шахты, Каменской области. Автор пишет в послесловии к повести: «Я изменил фамилию Дегтярева. Я вынужден был изменить и его отчество. Потому что его звали, как Ленина: Владимир Ильич. В повести это походило бы на сознательную тенденцию, на какой-то намек. Жизнь никто не спрашивает, что она хочет сказать в случае того или иного совпадения, но автора…»

Как часто у нас проводятся читательские конференции, посвященные той или другой книге, и в них участвуют реальные герои, ставшие героями произведений. Так было, например, при обсуждении книги Д. Медведева «На берегах Южного Буга». Выступили Т. Кичко по книге – Самсонов), Г. Калашников (по книге – Полищук).

«В этой книге нет вымысла», – писал Б. Полевой в предисловии к сборнику своих рассказов «Мы – советские люди».

1. В первом издании своей книги Н. Венгров квалифицировал статью Б. Дайреджиева как «злобное выступление», «политически враждебный выпад». Он прямо писал, что статья эта отражала «вражеские влияния на литературную критику тех лет». В издании 1956 года обвинения в адрес Б. Дайреджиева смягчены. Но и здесь говорится, например, что «выступление «Литературной газеты» отражало враждебное отношение к творческой работе Н. Островского», что в нем «клевета была прикрыта (?!) громкими и малограмотными фразами о «непревзойденной правдивости и искренности отражения нерушимой связи революционных поколений» в романе. Нет нужды сейчас доказывать, что для подобного рода обвинений не было и нет никаких оснований.

   Н. Венгров ссылается на выступление «Правды» от 14 апреля 1935 года которое, как он утверждает, было выразительно озаглавлено «Восторги, переходящие в клевету». Статьи с таким заголовком в «Правде» не было. Там было опубликовано небольшое письмо в редакцию, так и названное – «Письмо в редакцию», направленное против статьи Б. Дайреджиева. Из семи человек, подписавших это письмо, шесть – члены редколлегии журнала «Молодая гвардия», где печатался роман Н. Островского. Это письмо в редакцию «Правды» было затем перепечатано (со ссылкой на «Правду») в майском номере журнала «Молодая гвардия» и тут снабжено заголовком «Восторги, переходящие в клевету». Так возникла версия о статье «Правды», которая многих ввела в заблуждение.[↩]