О проблемах национальной специфики

Георгий Ломидзе, Единство и многообразие, «Советский писатель», М. 1957, 291 стр.

Многонациональность единой советской литературы – явление в истории развития мировой литературы новое и небывалое. Великая Октябрьская социалистическая революция, уничтожив цепи национального угнетения, подняла десятки национальностей из тьмы рабства к полнокровной культурной жизни. Она открыла поистине безграничные возможности для развития национальных литератур. И не только тех, которые, подобно русской, украинской, грузинской, армянской, азербайджанской, таджикской и другим, имели уже и до Октября многовековую историю и известные традиции. Более сорока народов, у которых до Октября не было даже письменности, также создали после великого революционного переворота свои, ныне успешно развивающиеся литературы. Процесс образования новых литератур, как отмечалось на Втором Всесоюзном съезде писателей, продолжается до сих пор. (Только в самые последние годы, например, были приняты в ряды Союза писателей первые литераторы – табасараны, таты, чукчи.)

Самим ходом развития многонациональной советской литературы наша литературная наука поставлена перед необходимостью обобщать то новое, что приносит с собой это развитие. В чем же заключается это новое? Прежде всего, в накоплении творческого опыта изображения социалистической действительности, борьбы советских людей за коммунизм. Иначе сказать, опыта искусства социалистического реализма. Во-вторых, это новое заключается в развитии многообразных национальных форм, в которые облекается социалистический реализм у разных советских народов. Единство идейной направленности, единство художественного метода не препятствует многообразию художественных форм, опирающихся в свою очередь на множество национальных традиций, использующих поэтические средства разных языков.

Надо сказать, что наша литературная наука на протяжении многих лет уделяла недостаточное внимание изучению национальной и художественной специфики произведений советских писателей разных национальностей, изучению изобразительных средств и национальных традиций литературы. В этом небрежении нашем к национальному моменту в литературе, в том числе и к языку ее, нельзя не видеть пережитков вульгарно-социологического подхода к литературным явлениям. Отчетливо проявилось это небрежение, например, по отношению к национальной форме русской литературы. В. Смирнов в статье, посвященной объединению писателей Российской Федерации, справедливо писал недавно, что обозначилась «нерешительность в постановке специфических проблем русской советской литературы как литературы национальной¹.

Действительно, в отношении русской литературы многие литературоведы почему-то «стеснялись» говорить о ее национальной форме, сливая воедино понятие русской литературы и советской литературы. В отношении других братских литератур народов (ХСР чаще говорят об их национальной специфике. Есть даже термин – «национальная литература», которым обычно обозначают литературы нерусского языка (как будто русская литература – не национальная литература). Но, пожалуй, больше говорят, нежели исследуют вопрос. Г. Ломидзе в своей книге «Единство и многообразие», которой посвящена эта рецензия, справедливо замечает во введении, что в большинстве вышедших очерков истории отдельных национальных литератур (украинской, грузинской, белорусской и др.) вопросы национальной формы – и шире: национальной специфики – почти не затронуты. Остается только ярлык; «национальная литература».

Наше запоздание в исследовании всех этих проблем объясняется не только пережитками вульгарного социологизма, но и методологической и теоретической неясностью, существующей в этих вопросах. Дело в том, что у ряда ученых-филологов сложилось убеждение, что предварительным и категорическим условием знакомства с инонациональным произведением и, тем более, изучения его формы, является совершенное знание языка, на котором написано это произведение. Наблюдения, основанные на переводах, заранее отводились как ненаучные. Согласиться с подобным убеждением невозможно. Речь идет, разумеется, не о том, чтобы поставить под сомнение важность знания и освоения языков народов Советского Союза. Но при таком подходе единая советская литература, объединяющая до 45 литератур, заранее расчленялась на 45 отдельных научных объектов. Вместе с тем и проблема национальной формы фактически изымалась из пределов общего литературоведения, или надо было ожидать рождения ученого, который в состоянии освоить пятьдесят советских языков, чтобы, опираясь на это знание и пользуясь в плане марксизма сравнительным историческим методом, приступить к обобщению своих конкретных наблюдений над национальными формами и национальной спецификой разных советских литератур.

Научно-методологическое значение рецензируемой книги заключается в том, что Г. Ломидзе, говоря о национальной специфике, черпает материал в русском переводе из самых разных национальных литератур (украинской, грузинской, туркменской, мордовской, азербайджанской, латышской и многих других), убедительной логикой своих рассуждений показывает, что проблема национальной специфики и национальной формы не сводится только к одному языку; это более сложные и широкие понятия, тесно связанные с той исторической почвой, на какой возникла и развилась та или иная национальная форма.

Несмотря на то, что наша литературная наука запоздала в своих исследованиях национальной специфики, автор в области, им избранной, не был одинок. Он имеет своих предшественников и среди русских литературоведов и среди литературоведов других республик. Некоторые имена автором названы. Их могло бы быть и больше. Однако не историография предмета занимает нас сейчас, но сами проблемы,

поднятые Г. Ломидзе в его книге. Как и по называет ее название, лаконично и точно определяющее природу и характер советской литературы, автор касается самых коренных проблем советской литературы, то есть проблем единства нашей литературы в аспекте единства ее метода и идейной направленности, ее многообразия – в аспекте богатства изображаемой жизни и национальных форм.

Работа Г. Ломидзе – не историко-литературная, а теоретическая, в известных своих частях и философско-публицистическая. Шесть глав, образующих книгу, плюс введение не являются в собственном смысле главами единой работы. Они представляют собой скорее отдельные очерки на темы, близкие друг к другу: социалистическое содержание и национальная форма советской литературы, вопросы развития национального литературного языка, проблема национального характера, национальной тематики и быта, вопросы национальных традиций. Последняя глава посвящена освоению опыта русской литературы другими национальными литературами. В центре внимания автора, как сказано, – произведения писателей, пишущих не на русском языке, но по ходу своих рассуждений автор привлекает и материал русской советской литературы, не выделяя последнюю из общего хора наших братских литератур. И это совершенно правильно.

Нельзя не отметить плодотворности позиции, с которой анализируются формальные и содержательные черты и признаки национальных литератур. Мы говорим о последовательном стремлении Г. Ломидзе рассматривать форму и содержание в литературе как категории эстетические, в отличие от авторов работ, игнорировавших специфику литературы как способа отражения действительности.

Следует сказать и еще об одном общем положительном качестве книги – аргументированности большинства теоретических суждений. От живого и конкретного творческого анализа опыта исторического развития национальных литератур приходит автор к теоретическим обобщениям, решительно отметая в процессе этого анализа схоластические, начетнические положения, правила и «законы». Научный анализ фактов исторически достоверного опыта действует на «ученые» сорняки догматизма губительно: одни вырывает с корнями, другие заставляет увянуть раньше, чем они успевают дать вредоносное семя. Во всем этом процессе, за которым, читая книгу Г. Ломидзе, следишь с увлечением и удовлетворением, играет немалую роль обширная и разносторонняя эрудиция автора.

И все же главная сила суждений автора не в ученом арсенале, а именно в учете эстетического опыта литератур народов СССР. О чем бы ни говорил автор, какой бы из проблем ни касался он, во всех случаях речь идет о конкретном круге явлений, связанных с произведениями современных писателей братских советских литератур. А это и придает теоретической книге достоинство живого творческого разговора, полезного и для писателей и для литературоведов, а вместе с тем и для самого широкого круга вдумчивых читателей.

* * *

Основные и наиболее дискуссионные теоретические положения сосредоточены в первой главе книги. В ее заглавии – «О социалистическом содержании и национальной форме советской литературы» – выражена формула, ставшая недавно предметом оживленной дискуссии на страницах журнала «Дружба народов». Г. Ломидзе возражает против тенденции некоторых участников дискуссии к пересмотру этой формулы. Но он возражает и против узкого и одностороннего понимания этой формулы.

Подробно останавливаясь на рассмотрении категории социалистического содержания, он настаивает на таком толковании этого понятия, которое находится в согласии с марксистским учением о диалектическом единстве и взаимосвязи формы и содержания. Под «социалистическим содержанием» разумеются прежде всего «социалистические идейные устремления» (стр. 35) или иначе – «единство мировоззрения» (стр. 28) всех братских советских литератур.

При этом и в теоретических суждениях, и в аргументах к ним, и в анализе художественных произведений автор далек от схематизма. Содержанием он полагает не только идейную, лишь социологически определимую «точку зрения». Нет. «Содержание существует как единство идейного и эстетического моментов, как художественно претворенный и осознанный мир жизненных связей и борьбы» (стр. 39). Точно так же и национальная форма – «категория эстетическая, она отвечает на вопросы: как, с помощью каких художественных средств выражено содержание жизни» (стр. 31).

Рядом интересных наблюдений над жизнью братских советских литератур и произведениями национальных писателей в этой главе показывается, как национальная специфика проявляется не только в форме, но и в содержании конкретных литературных произведений – В. Лациса («Сын рыбака»), М. Ауэзова («Абай»), Самеда Вургуна («Вагиф»), Л. Киачели («Гвади Бигва»), К. Лордкипанидзе («Заря Колхиды»), Т. Сыдыкбекова («Люди наших дней»), С. Айни («Одина») и других.

Исходя не из схоластических формул, а из наблюдений, из художественного опыта советской литературы, Г.

1. «Литературная газета», 3 сентября 1957 года.^[↩]