О последних днях Леопольда Авербаха, генерального секретаря РАПП

Читаешь воспоминания вдовы Осипа Мандельштама Надежды Яковлевны, написанные в ясном уме и твердой рукою, и все равно иной раз словно видишь, как нет-нет да и дрогнет ее перо, как спазм перехватит ей горло и набрякнет слеза на выцветших, давно выплаканных глазах. Особенно в тех местах, где речь заходит об окутанных мраком лагерных днях и безвестной кончине мужа. Ни места захоронения, ни точной даты, ни верных свидетельств.

Но вот передо мной свидетельство такой же горестной лагерной смерти другого, прежде очень известного (можно сказать, печально известного), литератора, и близко несопоставимого с современным ему Осипом Мандельштамом, зато более преуспевавшего в приснопамятное время конца 20-х – начала 30-х годов, приложившего руку к остракизму многих выдающихся писателей, что в конечном счете привело к репрессиям и их гибели. Речь идет о Леопольде Леонидовиче Авербахе, генеральном секретаре РАПП, то есть Российской ассоциации пролетарских писателей, необыкновенно боевом руководителе (всегда ходил в гимнастерке), который провозглашал: «Рабочий класс по-настоящему и действительно совершит в художественном развитии человечества шаг вперед только тогда, когда революция будет произведена и в самой литературе». В трудные свои дни, когда Осипу Мандельштаму невольно приходила мысль о смерти, он говорил жене в шутку: «Покончить собой? Невозможно! Что скажет Авербах? Ведь это был бы положительный литературный факт» ¹.

Но, по обыкновению того времени, Л. Авербах и сам оказался жертвой нетерпимости, которая приобрела государственный размах. По горькой иронии судьбы кончина его мало отличалась от кончины Мандельштама, ибо произошла в тех же условиях, в том же печальном антураже, разве что лагеря были разные, но система ГУЛАГа одна. Было, однако, немаловажное различие. При кончине Авербаха оказался рядом сердобольный человек, который по мере сил скрасил ему последние дни и затем оставил письменное свидетельство.

Я чуть было сгоряча не добавил: лучше бы такой сердобольный и памятливый свидетель оказался при Мандельштаме. Но по некотором размышлении решил, что и Мандельштам, и Авербах – как ни странно выглядят эти имена рядом – оба в те трагические часы равно достойны были человеческого участия, ибо уже не были тем, чем они были в миру. Тем более, что и один, и другой были посмертно реабилитированы. Так что оставим право на мстительный тон вдовам Надежде Яковлевне Мандельштам или, скажем, Елене Сергеевне Булгаковой, которые весь остаток своей горестной жизни положили на то, чтобы обнародовать произведения своих мужей, каковых при жизни третировал тот же Авербах и прочие, по выражению Юрия Либединского, «неистовые ревнители пролетарской чистоты». Следует напомнить, что упомянутый Ю. Либединский (вместе с А. Фадеевым, А. Афиногеновым, В. Ермиловым и другими) и сам был активным деятелем РАПП.

Однако мы – об Авербахе.

Существуют разные версии кончины генерального секретаря РАПП.

Сложилось устойчивое мнение, что Леопольд Авербах был расстрелян ².

Т. Дубинская-Джалилова и А. Чернев в комментарии к переписке М. Горького и И. В. Сталина («Новый мир», 1998, N 9) подтверждают, что Леопольд Авербах «14 августа 1937(?) года расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР». Это произошло вскоре после того, как газета «Правда» в своем номере за 23 апреля того же года обрушилась на «ютившихся в РАПП троцкистских последышей вроде Авербаха» за попытку «создать второй, параллельный центр в литературе в противовес тому, который создан ЦК».

В примечаниях к упомянутой книге Н. Я. Мандельштам, составленных А. А. Морозовым, напротив имени Л. Л. Авербаха стоит дата его смерти – 1939 год и пометка «расстр.», то есть расстрелян.

«Краткая литературная энциклопедия», том 9-й (1978 г.), называет точную дату смерти Леопольда Авербаха – 14 августа 1939 года, не указывая ни места, ни способа лишения жизни. (Примечательно, что дата его рождения в этом справочном издании ограничивается только годом – 1903, то есть без указания месяца и дня.)

А вот иное мнение. В книге Даниила Данина «Бремя стыда» есть такой момент: «Я спросил Льва Левина, известно ли, как окончил свои мытарства Леопольд Авербах, разумеется, никакой не «враг народа». Ответ был краток: «Константин Симонов говорил мне, что Авербах в 1939-м бросился в пролет тюремной лестницы».

Впрочем, предоставим слово самому Льву Левину, приведя эпизод из его разговора с Симоновым о судьбе Авербаха:

«Речь зашла уже о чем-то другом, как вдруг Симонов спросил:

– А вы знаете, как окончил свои дни Авербах?

– Конечно, – уверенно ответил я. – Его расстреляли.

– Ошибаетесь, – возразил Симонов. – Никто его не расстреливал. То есть его, разумеется, расстреляли бы, но не успели – он сам распорядился своей жизнью.

И Симонов рассказал мне то, что стало ему известно от одного из видных партийных работников и что, как потом выяснилось, знали очень немногие, в том числе В. Сутырин (один из бывших руководителей РАПП, остававшийся в живых к моменту этого разговора. – Я. Л.).

– Авербах, – сказал Симонов, – был арестован по «делу» секретаря Свердловского обкома партии И. Кабакова, коммуниста с 1914 года, обвиненного во вредительстве. На Уралмаш-заводе произошла авария. В атмосфере тех лет она была немедленно расценена как диверсия. Возникло «дело» Кабакова. Именно к этому делу, как бывший партийный работник завода, к тому времени уже снятый, возвращенный в Москву и ожидавший своей участи, «проходил» Авербах. Его арестовали в 1937 году в Москве. Арестантским вагоном отправили в Свердловск. Поднимаясь по лестнице, когда его вели на очередной допрос, доведенный, видимо, до предела человеческих страданий, он бросился в пролет и разбился насмерть.

Это рассказал мне Константин Михайлович Симонов 23 февраля 1973 года в городе Горьком» ³.

Нелишним будет привести также эпизод из рассказа Владимира Тендрякова «Охота» («Знамя», 1988, N 9), который объясняет причину немилости одного генерального секретаря к другому генеральному секретарю, приведшей последнего сначала к ссылке простым партсекретарем на завод Уралмаш, а затем и к смертному приговору:

«Горький в очередной раз давал обед. Присутствовал Сталин с верными соратниками.

…После соответствующих возлияний, в минуту, когда отмякают сердца, кто-то, едва ли не сам радушный хозяин Алексей Максимович, прочувствованно изрек: «Как плохо, что среди братьев писателей существуют свары и склоки, как хорошо, если бы их не было». Этот проникновенный призыв к миру был почтен всеми минутой сочувственного молчания, скорбные взгляды устремились в сторону Авербаха и Фадеева. Неожиданно поднялся Сталин – с бокалом в руке или без оного – и подозвал к себе обоих.

1. Н. Я. Мандельштам, Воспоминания, М., 1999. [↩]
2. См., напр.: С.Лурье, Механика гибели из «Разговоров в пользу мертвых», СПб., 1997. [↩]
3. Л. Левин, Такие были времена, М., 1991. [↩]