О певце романтического подвига
Когда-то Тихонов писал Горькому, что уйти только в литературу не мог бы. Сорока годами позднее он размышляет над словами Л. Толстого о том, что Тургенев, Гончаров и даже Пушкин – литераторы, а Лермонтов и он, Толстой, – не литераторы, и приходит к выводу: творчество литератора, даже если оно гениально, ограничено областью искусства, а писатель-нелитератор имеет гораздо более широкое назначение – быть деятелем, борцом за высшую правду.
Можно спорить о конкретных оценках, но здесь важно другое – каким видится Тихонову идеал писателя. Он так говорит о самом главном в своей жизни и творчестве: «И снова я могу повторить, что меня сделала поэтом Октябрьская революция… Я счастлив. Я родился в великой стране, несущей счастливое будущее всему человечеству, в великое время. Я все видел своими глазами. И всем сердцем я боролся в своих произведениях за нового, свободного человека, за советскую власть, за счастье народов, за мир на всей земле».
Провозгласив в первой своей книге «марсианскую жажду» творить и внимание не к небу, а к земле, Тихонов с удивительным постоянством воплощает этот лозунг всей своей творческой и общественной деятельностью. Вот уже более полувека ему не изменяет талант первооткрывателя важнейших сторон современной действительности.
Создать целостный очерк творчества Николая Тихонова – значит дать вертикальный срез советской литературы, равно охватывая поэзию а прозу, ибо Н. Тихонов сказал веское слово в каждом из этих видов писательской деятельности. Существенно расширяет возможности исследователей выпущенный Библиотекой АН СССР библиографический указатель произведений писателя и посвященных ему работ1 (составитель А. С. Морщихина, редактор В. А. Шошин). Указатель охватывает литературу только на русском языке, но и при этом содержит данные о 1700 изданиях и публикациях Тихонова и 750 – о нем. Последняя цифра далеко не исчерпывающе характеризует количество посвященных писателю работ, ибо рецензии указаны непосредственно за названием книги, о которой они написаны, под тем же номером. Так, во втором разделе указателя – «Литература о Н. С. Тихонове» – лишь три работы помечены 1927 годом, но в книге названо около десяти рецензий того же года.
Анализ второго раздела указателя показывает неизменное внимание критики к творчеству Тихонова. Начиная с 1921 не было ни одного года, когда бы его произведения не обсуждались в печати. Его первые книги высоко оценили В. Брюсов, А. Луначарский, М. Горький. Обозревая литературу о Тихонове, делаешь еще один вертикальный срез – прослеживаешь становление советского литературоведения и критики, углубление их мировоззренческих и методологических основ. Отброшены рапповские теории, согласно которым певец революции классифицировался лишь как «попутчик». Опровергнуты представления о «простоте» ранних баллад поэта, об аполитизме молодого Тихонова. Уже в 30-е годы сделаны серьезные шаги к определению своеобразия тихоновской романтики. Даже в суровом 1942 году около двух десятков публикаций посвящались автору поэмы «Киров с нами», и среди писавших о Тихонове в это время были А. Толстой, А. Фадеев, П. Антокольский, К. Симонов, А. Сурков.
Последнее охваченное указателем пятилетие (1966 – 1970) дает наибольшее число книг и публикаций – 181, причем со временем меняется не только количество, но и характер их, ибо все чаще авторы ставят перед собой не только критические, но и литературоведческие задачи. Заметными вехами на пути изучения творчества Тихонова явились книги И. Гринберга (1952 и 1958), Б. Соловьева (1958), В. Шошина (1960 и 1966), Е. Любаревой (1969); в 50 – 60-е годы защищено около десяти диссертаций, посвященных тем или иным аспектам поэзии и прозы Тихонова. Действенно вторгаясь в жизнь, поднимая важнейшие проблемы времени, творчество Тихонова дает исследователю благодатнейший материал для освещения таких вопросов, как гуманизм, патриотизм и интернационализм советской литературы, традиции и новаторство, стиль и метод, особенности жанра, характер лирического героя и др.
Однако прав был В. Шошин, когда писал о том, что в литературе о Тихонове все-таки «преобладает тематический подход, философия творчества вскрывается недостаточно глубоко, художественные достоинства не стали еще объектом концентрированного внимания… В печати преобладает журналистско-иллюстративный, а не научно-изыскательский подход к творчеству Тихонова» 2. Думаю, что от общего правила отступают прежде всего исследования Е. Любаревой, И. Гринберга, самого В. Шошина и некоторые другие. Несомненную научную ценность представляет сборник «Творчество Николая Тихонова», из которого взята последняя цитата.
Важным событием последних лет явился выход семитомного собрания сочинений писателя3. Это издание включает лучшее из созданного им уже после выпуска шеститомника (1958 – 1959), а также некоторые произведения прежних лет, ранее не входившие в собрание сочинений. Однако и полнота семитомника недостаточна. Показательный пример: из 22 ранних стихотворений, необходимых, по мнению В. Шошина, в собрании сочинений4, в новое издание включены только два.
В новое собрание сочинений перенесен из шеститомника комментарий, выполненный И. Гринбергом. Однако он уточнен исследователем, а в ряде случаев и расширен. Так, например, появилось интересное сообщение об истории создания «Баллады о гвоздях».
В минувшем году вышли книги о Тихонове на русском, украинском и грузинском языках, появился целый ряд журнальных публикаций. Среди них – последняя книга В. Шошина5 -своеобразный итог более чем двадцатилетних его исследований. Можно сказать, что в целом В. Шошин достиг желаемого: доминирует в книге научно-изыскательский подход к материалу, творчество писателя предстает в ней многогранным, множеством нитей связанным с жизнью и литературой.
Справедливо полагая, что литературовед должен стремиться как можно полнее познать мир писателя, исследователь воспользовался «географическим методом» изучения, объездив Кавказ и другие края по тихоновским маршрутам. Но в этом очерке творчества Тихонова многократно ощутимы результаты и других путешествий – по разнообразным книгам, по архивам. При анализе «Вамбери» использованы работы незаурядного путешественника, о котором написана повесть, литература, посвященная ему. Описанная в повести «Клятва в тумане» кровная месть прокомментирована статистикой: в маленькой Сванетии с 1917 по 1924 год было более 600 случаев сванской «вендетты». Дополнительный комментарий к произведениям писателя – одна из сильных сторон работы В. Шошина.
Уже само название книги говорит о том, что главным в творчестве Тихонова для В. Шошина является поэтизация подвига. А подвиг – всегда во имя чего-то. В. Шошин решительно отвергает тезис о самоценности таланта вне его идейно-эстетического значения и социально-общественной направленности. Он не раз подчеркивает, что такая позиция свойственна и Тихонову, который славит героику строителей и защитников социализма, пишет статьи прежде всего о тех художниках слова, «в чьем творчестве гражданственность позиции проявляется наиболее энергично» (стр. 392).
Автор многократно возвращается к острейшим литературным проблемам различных лет – от споров о «серапионах» до дискуссий об «окопной правде», «идеальном» герое, о современном состоянии поэзии – и высказывает по этому поводу немало интересного. Именно жизненность центрального героя его творчества – сильного, смелого человека, одухотворенного высокими идеями гуманизма, – служит выразительным ответом сторонникам непременного изображения только так называемого «обыкновенного» героя.
О том, сколь значительным было воздействие мужественных тихоновских строк на молодых поэтов предвоенных лет, в статье «Праздничный, веселый, бесноватый…» интересно пишет С. Наровчатов: в продымленной комнате М. Кульчицкий, Н. Майоров, П. Коган и С. Наровчатов, читая наизусть стихи Тихонова, «проходили не только очередную ступень отечественной поэзии, но и школу советской героики» («Новый мир», 1976, N 12, стр. 252).
Две книги – «Орда» и «Брага» – всегда находились в центре внимания пишущих о Тихонове, и не только потому, что это его характерное начало, но и потому, что они были одним из самых значительных явлений в нарождающейся советской поэзии. Не исключение и последние работы о писателе. Вс. Рождественский вспоминает обстановку, в которой писалась «Орда» («Знамя», 1976, N 12). В. Шошин, дав подробный очерк истории создания первых книг Тихонова, литературных их взаимосвязей, показывает, что романтический ореол поэзии Тихонова обусловлен жизнью, подчеркивает конкретность этой поэзии. С. Наровчатов уточняет характер указанной конкретности: хотя первые сборники близки между собой по общей лирической настроенности, событийной основе и приемам письма, однако стих во второй из этих книг изобразительнее и сюжетнее: если в «Орде» события чаще всего составляют эмоциональный фон, то в «Браге» они выходят на первый план и обобщения рождаются из их осмысления.
Интересна мысль С. Наровчатова о том, что тихоновская баллада отчасти и потому имела успех, что отвечала представлениям читателя об особенности революционного времени, провозглашавшего в ритме «скорости голой» свои емкие лозунги: «фабрики – рабочим, землю – крестьянам, мир – народам».
Один из сквозных и любимых (первая его книга разрабатывала тему «Тихонов и Восток») мотивов книги В. Шошина – национальное и интернациональное, патриотизм и «всемирная» отзывчивость. Тихонов разрешает эту проблему всем своим творчеством – от поэмы «Сами» и ряда стихотворений «Орды» и «Браги» до одной из последних книг «Шесть колонн». В. Шошин убедительным анализом утверждает, что для Тихонова, умеющего тонко передавать инонациональный быт, проникать в глубины психологии другого народа, определяющими являются социальные основы жизни человека, общность борцов за свободу, за мир. Автор сочувственно развивает высказанную еще в 30-е годы мысль Ц. Вольпе о том, что Тихонов не просто полемически «убивает» традиционную восточную экзотику, но противопоставляет ей романтику социалистического строительства.
Особое место в жизни и творчестве Тихонова занимает Кавказ. Прослеживая кавказскую тему в русской поэзия, В. Шошин показывает ее специфическое разрешение в стихах Тихонова, в частности исчезновение «загадочного тумана», проникновение в эти стихи картин конкретной социальной действительности (не «Цинандали», а совхоз Цинандали). Тихонов переводит грузинскую поэзию, находя в ней много близкого – воспевание героики, неиссякаемое жизнелюбие. Не случайно исследователь отмечает благотворное воздействие работы над переводами грузинской классики на формирование поэтики Тихонова в пору его интенсивных исканий нового героя и средств его воплощения.
О близости художественного мира Тихонова к грузинской поэтической традиции свидетельствует любопытный факт: строки «обуглись, но выстой – выхода нет» из тихоновской поэмы «Дорога» кавказцы сочли словами старой горской песни («Литературная Грузия», 1977, N 1, стр. 22). И не случайно Хамид Гулям пишет о родстве писателя со Средней Азией («Дружба народов», 1976, N 12), а в «Литературной Грузии» (1977, N 1) ему посвящено сразу десять публикаций.
«Чувству семьи единой» уделено много внимания и в вышедшей на украинском языке книге Б. Гурьева6, но особое место, естественно, занимают связи писателя с Украиной. Автор рассматривает многообразные взаимоотношения русского писателя с А. Довженко, П. Тычиной, М. Рыльским, обоснованно утверждает, что М. Бажан, А. Малышко, Л. Первомайский испытывают воздействие тихоновской баллады, а Н. Тихонов тонко знает и высоко ценит украинскую классику и творчество украинских советских поэтов. Анализируя статьи, доклады и переписку Н. Тихонова, исследователь показывает его отношение к творчеству Т. Шевченко, М. Вовчок, И. Франко, Л. Украинки. Характерно, что сам Тихонов, отмечая глубинную связь великой украинской литературы с чаяниями своего народа, постоянно подчеркивает и ее интернационализм.
Б. Гурьев цитирует другого украинского исследователя – С. Беляеву: «Н. Тихонова и П. Тычину, В. Сосюру, М. Бажана – поэтов одного революционного призыва – сближала общность социальных критериев, прогрессивность мировосприятия, активный художественный отклик на события революции, гражданской войны.
Поэты обращаются к раскрытию сходных событий, конфликтов, к одному и тому же типу героя» (стр. 133 – 134). Однако порой такое широкое понимание характера творческого взаимодействия покидает автора: утверждая, что «под воздействием тихоновских баллад Э. Багрицкий отходит от условно-романтического характера своих ранних баллад, создает балладу реалистически весомую» (стр. 16 – 17), Б. Гурьев не учитывает, что для настоящего художника литературное воздействие – лишь одна из причин изменения поэтики.
Но здесь мы уже перешли к проблеме традиции. В. Шошин рассматривает творчество Тихонова в многообразных связях с Пушкиным и Лермонтовым, Некрасовым и Маяковским, Стивенсоном и Конрадом. Исследователь идет дальше сопоставлений по внешнему подобию. Несмотря на перекличку некоторых стихотворений Тихонова с произведениями Киплинга и Гумилева, устанавливается, что в их основе – различное отношение к жизни, а отсутствие прямых связей с творчеством Горького не мешает обнаружению глубинной связи двух художественных миров.
Сегодня, когда столько спорят о соотношении традиции и новаторства в поэзии, особенно актуально осмысление В. Шошиным опыта одного из ведущих мастеров слова: «Опираясь на литературную традицию, Тихонов постоянен в стремлении к переосмыслению ее». «Поэт обновляет образный строй традиционной элегии. По-новому осмысляется и общий лирический конфликт». «Тихонов приветствовал творческий поиск в поэзии, даже если не во всем мог согласиться с экспериментирующим автором. Так, по его инициативе… была опубликована поэма Н. Заболоцкого «Торжество земледелия» (стр. 171, 207, 239).
Последний случай показывает принципиальную правильность такой позиции: то, что в момент своего появления кажется ошеломляюще дерзким, переходящим всякие границы, позднее может квалифицироваться как звено в цепи традиций. Так произошло и с указанной поэмой Заболоцкого.
Следует сказать и о том, с чем в рассматриваемых работах трудно согласиться. Б. Гурьев написал, несомненно, полезную книгу, дав украинскому читателю компактный, но довольно полный очерк творчества Тихонова. При этом автор наряду с оригинальным анализом (особенно последних произведений писателя) использовал и материалы других исследователей, не всегда критически переосмысляя их.
Сегодня уже как анахронизм воспринимаются попытки прямо выводить особенности поэтики «серапионов» (как, впрочем, и других писателей) из их политической позиции, как это делает Гурьев: «Аполитизм наряду со стремлением служить своим творчеством делу революции обусловили то, что в творческой практике членов группы были заметны как тяга к поискам необычного в сюжете, языке, так и заинтересованность реалистической манерой письма» (стр. 21).
Гораздо точнее В. Шошин, который, отказываясь от оценок «по Полонскому», утверждает, что большинство «серапионов» протестовали не против идейности, а против плакатности. Правда, и сам Шошин не до конца последователен. Когда Б. Гурьев – вполне в духе предыдущего утверждения – так объясняет причины формальной сложности поэзия Тихонова 20-х годов: «Недостаточное понимание им глубинных социальных причин революции порой приводило к чрезмерному усложнению некоторых стихотворений» (стр. 21), – то это почти дословный повтор утверждения В. Шошина из его книги десятилетней давности «Гордый мир».
К сожалению, В. Шошин переносит аналогичную фразу в свою последнюю книгу, но здесь она почти теряется среди многих тонких замечаний, в которых причины усложненности поэтики раннего Тихонова – один из труднейших вопросов, стоящих перед исследователями поэта, – определяются глубоко и точно. А вот как убедительно пишет о том же С. Наровчатов: «В чем причина чрезмерной усложненности некоторых тихоновских стихов?.. Видимо, в том, что поиски средств выражения опережают поиски самой действительности. Это несоответствие и приводит к разъединению субъективного с объективным, прочно слитым в других случаях.
Где только не ищет в ту пору Тихонов свои дороги, своего героя, самого себя! Поиски осложняются тем, что разыскиваемые дороги должны быть не только своими собственными, но и дорогами времени. Герой должен стать не только тихоновским героем, а героем эпохальным. Самого себя, оставаясь тем же и вырастая совсем в иного поэта, найти еще труднее» («Новый мир», 1976, N 12, стр. 251).
Справедливость утверждения, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств, подтверждается и рецензируемой книгой В. Шошина. Уделив значительное (и заслуженное) внимание историко-литературным материалам, автор нечасто стремится дать целостный идейно-художественный анализ словесной ткани произведения.
Исследователь не проводит четкого разграничения между романтикой как свойством действительности, которое может быть предметом изображения реалистического художественного произведения, и романтизмом как категорией литературоведческой.
Нечетко изложены взгляды автора на характер творческого метода писателя. Сочувственно передавая точку зрения В. Гольцева, утверждавшего, что Тихонову свойственно романтическое отражение действительности, В. Шошин относит к романтическим чертам многие, вполне присущие реализму: «В чем романтизм Тихонова? В стремлении к многомерному восприятию жизни. Писатель расширяет пределы того, что видно непосредственно, расширяет рамки времени и пространства… Сюжетность, свойственная прозе Тихонова, обусловлена динамичностью изображенных в ней характеров» (стр. 232). Если это родовые черты романтизма, то реализм становится трудноотличимым от натурализма. В то же время по книге рассыпаны замечания, из которых следует, что Тихонов, если так можно выразиться, реалист с романтической окраской: «В произведениях Тихонова за острым глазом автора-реалиста чувствуется романтический восторг…» (стр. 171).
И В. Шошин, и Б. Гурьев, справедливо протестуя против «ведомственного распределения» писателей, по которому Тихонов проходит как «поэт-воин», стремятся показать богатство, многомерность лирики Тихонова. В. Шошину это особенно удается при анализе «Стихов о Кахетии». Он прослеживает различные анималистические мотивы, характерные для разных этапов творчества советского писателя. Однако лирика нередко все-таки незаслуженно оттесняется на второй план.
Выход в свет нового, наиболее представительного собрания сочинений Н. Тихонова, библиографического указателя и целого ряда книг и журнальных публикаций, посвященных ему, в значительной степени углубляет наше понимание творчества старейшины советской литературы. Думаю, что будущая Большая книга о Тихонове должна органичнее, чем сегодняшние работы, сочетать историко-литературный подход к произведению с анализом поэтического слова.
- »Николай Семенович Тихонов. Библиографический указатель его произведений и литературы о нем. 1918 – 1970 гг.». Изд. БАН СССР, Л. 1975. 444 стр. [↩]
- »Творчество Николая Тихонова. Исследования и сообщения. Встречи с Тихоновым. Библиография», «Наука». Л. 1973, стр. 15. [↩]
- Николай Тихонов, Собр. соч. в 7-ми томах, «Художественная литература», М. 1973- 1976.[↩]
- »Творчество Николая Тихонова», стр. 12. [↩]
- В. А. Шошин, Поэт романтического подвига. Очерк творчества Н. С. Тихонова, «Советский писатель», Л. 1976, 431 стр.[↩]
- Б. М. Гурев, Микола Тихонов. Життя і творчість, «Дніпро», Київ, 1976, 152 стр.[↩]
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №9, 1977