О певце романтического подвига

Когда-то Тихонов писал Горькому, что уйти только в литературу не мог бы. Сорока годами позднее он размышляет над словами Л. Толстого о том, что Тургенев, Гончаров и даже Пушкин – литераторы, а Лермонтов и он, Толстой, – не литераторы, и приходит к выводу: творчество литератора, даже если оно гениально, ограничено областью искусства, а писатель-нелитератор имеет гораздо более широкое назначение – быть деятелем, борцом за высшую правду.

Можно спорить о конкретных оценках, но здесь важно другое – каким видится Тихонову идеал писателя. Он так говорит о самом главном в своей жизни и творчестве: «И снова я могу повторить, что меня сделала поэтом Октябрьская революция… Я счастлив. Я родился в великой стране, несущей счастливое будущее всему человечеству, в великое время. Я все видел своими глазами. И всем сердцем я боролся в своих произведениях за нового, свободного человека, за советскую власть, за счастье народов, за мир на всей земле».

Провозгласив в первой своей книге «марсианскую жажду» творить и внимание не к небу, а к земле, Тихонов с удивительным постоянством воплощает этот лозунг всей своей творческой и общественной деятельностью. Вот уже более полувека ему не изменяет талант первооткрывателя важнейших сторон современной действительности.

Создать целостный очерк творчества Николая Тихонова – значит дать вертикальный срез советской литературы, равно охватывая поэзию а прозу, ибо Н. Тихонов сказал веское слово в каждом из этих видов писательской деятельности. Существенно расширяет возможности исследователей выпущенный Библиотекой АН СССР библиографический указатель произведений писателя и посвященных ему работ¹ (составитель А. С. Морщихина, редактор В. А. Шошин). Указатель охватывает литературу только на русском языке, но и при этом содержит данные о 1700 изданиях и публикациях Тихонова и 750 – о нем. Последняя цифра далеко не исчерпывающе характеризует количество посвященных писателю работ, ибо рецензии указаны непосредственно за названием книги, о которой они написаны, под тем же номером. Так, во втором разделе указателя – «Литература о Н. С. Тихонове» – лишь три работы помечены 1927 годом, но в книге названо около десяти рецензий того же года.

Анализ второго раздела указателя показывает неизменное внимание критики к творчеству Тихонова. Начиная с 1921 не было ни одного года, когда бы его произведения не обсуждались в печати. Его первые книги высоко оценили В. Брюсов, А. Луначарский, М. Горький. Обозревая литературу о Тихонове, делаешь еще один вертикальный срез – прослеживаешь становление советского литературоведения и критики, углубление их мировоззренческих и методологических основ. Отброшены рапповские теории, согласно которым певец революции классифицировался лишь как «попутчик». Опровергнуты представления о «простоте» ранних баллад поэта, об аполитизме молодого Тихонова. Уже в 30-е годы сделаны серьезные шаги к определению своеобразия тихоновской романтики. Даже в суровом 1942 году около двух десятков публикаций посвящались автору поэмы «Киров с нами», и среди писавших о Тихонове в это время были А. Толстой, А. Фадеев, П. Антокольский, К. Симонов, А. Сурков.

Последнее охваченное указателем пятилетие (1966 – 1970) дает наибольшее число книг и публикаций – 181, причем со временем меняется не только количество, но и характер их, ибо все чаще авторы ставят перед собой не только критические, но и литературоведческие задачи. Заметными вехами на пути изучения творчества Тихонова явились книги И. Гринберга (1952 и 1958), Б. Соловьева (1958), В. Шошина (1960 и 1966), Е. Любаревой (1969); в 50 – 60-е годы защищено около десяти диссертаций, посвященных тем или иным аспектам поэзии и прозы Тихонова. Действенно вторгаясь в жизнь, поднимая важнейшие проблемы времени, творчество Тихонова дает исследователю благодатнейший материал для освещения таких вопросов, как гуманизм, патриотизм и интернационализм советской литературы, традиции и новаторство, стиль и метод, особенности жанра, характер лирического героя и др.

Однако прав был В. Шошин, когда писал о том, что в литературе о Тихонове все-таки «преобладает тематический подход, философия творчества вскрывается недостаточно глубоко, художественные достоинства не стали еще объектом концентрированного внимания… В печати преобладает журналистско-иллюстративный, а не научно-изыскательский подход к творчеству Тихонова» ². Думаю, что от общего правила отступают прежде всего исследования Е. Любаревой, И. Гринберга, самого В. Шошина и некоторые другие. Несомненную научную ценность представляет сборник «Творчество Николая Тихонова», из которого взята последняя цитата.

Важным событием последних лет явился выход семитомного собрания сочинений писателя³. Это издание включает лучшее из созданного им уже после выпуска шеститомника (1958 – 1959), а также некоторые произведения прежних лет, ранее не входившие в собрание сочинений. Однако и полнота семитомника недостаточна. Показательный пример: из 22 ранних стихотворений, необходимых, по мнению В. Шошина, в собрании сочинений⁴, в новое издание включены только два.

В новое собрание сочинений перенесен из шеститомника комментарий, выполненный И. Гринбергом. Однако он уточнен исследователем, а в ряде случаев и расширен. Так, например, появилось интересное сообщение об истории создания «Баллады о гвоздях».

В минувшем году вышли книги о Тихонове на русском, украинском и грузинском языках, появился целый ряд журнальных публикаций. Среди них – последняя книга В. Шошина⁵ -своеобразный итог более чем двадцатилетних его исследований. Можно сказать, что в целом В. Шошин достиг желаемого: доминирует в книге научно-изыскательский подход к материалу, творчество писателя предстает в ней многогранным, множеством нитей связанным с жизнью и литературой.

Справедливо полагая, что литературовед должен стремиться как можно полнее познать мир писателя, исследователь воспользовался «географическим методом» изучения, объездив Кавказ и другие края по тихоновским маршрутам. Но в этом очерке творчества Тихонова многократно ощутимы результаты и других путешествий – по разнообразным книгам, по архивам. При анализе «Вамбери» использованы работы незаурядного путешественника, о котором написана повесть, литература, посвященная ему. Описанная в повести «Клятва в тумане» кровная месть прокомментирована статистикой: в маленькой Сванетии с 1917 по 1924 год было более 600 случаев сванской «вендетты». Дополнительный комментарий к произведениям писателя – одна из сильных сторон работы В. Шошина.

Уже само название книги говорит о том, что главным в творчестве Тихонова для В. Шошина является поэтизация подвига. А подвиг – всегда во имя чего-то. В. Шошин решительно отвергает тезис о самоценности таланта вне его идейно-эстетического значения и социально-общественной направленности. Он не раз подчеркивает, что такая позиция свойственна и Тихонову, который славит героику строителей и защитников социализма, пишет статьи прежде всего о тех художниках слова, «в чьем творчестве гражданственность позиции проявляется наиболее энергично» (стр. 392).

Автор многократно возвращается к острейшим литературным проблемам различных лет – от споров о «серапионах» до дискуссий об «окопной правде», «идеальном» герое, о современном состоянии поэзии – и высказывает по этому поводу немало интересного. Именно жизненность центрального героя его творчества – сильного, смелого человека, одухотворенного высокими идеями гуманизма, – служит выразительным ответом сторонникам непременного изображения только так называемого «обыкновенного» героя.

О том, сколь значительным было воздействие мужественных тихоновских строк на молодых поэтов предвоенных лет, в статье «Праздничный, веселый, бесноватый…» интересно пишет С. Наровчатов: в продымленной комнате М. Кульчицкий, Н. Майоров, П. Коган и С. Наровчатов, читая наизусть стихи Тихонова, «проходили не только очередную ступень отечественной поэзии, но и школу советской героики» («Новый мир», 1976, N 12, стр. 252).

Две книги – «Орда» и «Брага» – всегда находились в центре внимания пишущих о Тихонове, и не только потому, что это его характерное начало, но и потому, что они были одним из самых значительных явлений в нарождающейся советской поэзии. Не исключение и последние работы о писателе. Вс. Рождественский вспоминает обстановку, в которой писалась «Орда» («Знамя», 1976, N 12). В. Шошин, дав подробный очерк истории создания первых книг Тихонова, литературных их взаимосвязей, показывает, что романтический ореол поэзии Тихонова обусловлен жизнью, подчеркивает конкретность этой поэзии. С. Наровчатов уточняет характер указанной конкретности: хотя первые сборники близки между собой по общей лирической настроенности, событийной основе и приемам письма, однако стих во второй из этих книг изобразительнее и сюжетнее: если в «Орде» события чаще всего составляют эмоциональный фон, то в «Браге» они выходят на первый план и обобщения рождаются из их осмысления.

Интересна мысль С. Наровчатова о том, что тихоновская баллада отчасти и потому имела успех, что отвечала представлениям читателя об особенности революционного времени, провозглашавшего в ритме «скорости голой» свои емкие лозунги: «фабрики – рабочим, землю – крестьянам, мир – народам».

Один из сквозных и любимых (первая его книга разрабатывала тему «Тихонов и Восток») мотивов книги В. Шошина – национальное и интернациональное, патриотизм и «всемирная» отзывчивость. Тихонов разрешает эту проблему всем своим творчеством – от поэмы «Сами» и ряда стихотворений «Орды» и «Браги» до одной из последних книг «Шесть колонн». В. Шошин убедительным анализом утверждает, что для Тихонова, умеющего тонко передавать инонациональный быт, проникать в глубины психологии другого народа, определяющими являются социальные основы жизни человека, общность борцов за свободу, за мир. Автор сочувственно развивает высказанную еще в 30-е годы мысль Ц. Вольпе о том, что Тихонов не просто полемически «убивает» традиционную восточную экзотику, но противопоставляет ей романтику социалистического строительства.

Особое место в жизни и творчестве Тихонова занимает Кавказ. Прослеживая кавказскую тему в русской поэзия, В. Шошин показывает ее специфическое разрешение в стихах Тихонова, в частности исчезновение «загадочного тумана», проникновение в эти стихи картин конкретной социальной действительности (не «Цинандали», а совхоз Цинандали). Тихонов переводит грузинскую поэзию, находя в ней много близкого – воспевание героики, неиссякаемое жизнелюбие. Не случайно исследователь отмечает благотворное воздействие работы над переводами грузинской классики на формирование поэтики Тихонова в пору его интенсивных исканий нового героя и средств его воплощения.

О близости художественного мира Тихонова к грузинской поэтической традиции свидетельствует любопытный факт: строки «обуглись, но выстой – выхода нет» из тихоновской поэмы «Дорога» кавказцы сочли словами старой горской песни («Литературная Грузия», 1977, N 1, стр. 22). И не случайно Хамид Гулям пишет о родстве писателя со Средней Азией («Дружба народов», 1976, N 12), а в «Литературной Грузии» (1977, N 1) ему посвящено сразу десять публикаций.

«Чувству семьи единой» уделено много внимания и в вышедшей на украинском языке книге Б. Гурьева⁶, но особое место, естественно, занимают связи писателя с Украиной. Автор рассматривает многообразные взаимоотношения русского писателя с А. Довженко, П. Тычиной, М. Рыльским, обоснованно утверждает, что М. Бажан, А. Малышко, Л. Первомайский испытывают воздействие тихоновской баллады, а Н. Тихонов тонко знает и высоко ценит украинскую классику и творчество украинских советских поэтов. Анализируя статьи, доклады и переписку Н. Тихонова, исследователь показывает его отношение к творчеству Т. Шевченко, М. Вовчок, И. Франко, Л. Украинки. Характерно, что сам Тихонов, отмечая глубинную связь великой украинской литературы с чаяниями своего народа, постоянно подчеркивает и ее интернационализм.

Б. Гурьев цитирует другого украинского исследователя – С. Беляеву: «Н. Тихонова и П. Тычину, В. Сосюру, М. Бажана – поэтов одного революционного призыва – сближала общность социальных критериев, прогрессивность мировосприятия, активный художественный отклик на события революции, гражданской войны.

Поэты обращаются к раскрытию сходных событий, конфликтов, к одному и тому же типу героя» (стр. 133 – 134). Однако порой такое широкое понимание характера творческого взаимодействия покидает автора: утверждая, что «под воздействием тихоновских баллад Э. Багрицкий отходит от условно-романтического характера своих ранних баллад, создает балладу реалистически весомую» (стр. 16 – 17), Б. Гурьев не учитывает, что для настоящего художника литературное воздействие – лишь одна из причин изменения поэтики.

Но здесь мы уже перешли к проблеме традиции. В. Шошин рассматривает творчество Тихонова в многообразных связях с Пушкиным и Лермонтовым, Некрасовым и Маяковским, Стивенсоном и Конрадом. Исследователь идет дальше сопоставлений по внешнему подобию. Несмотря на перекличку некоторых стихотворений Тихонова с произведениями Киплинга и Гумилева, устанавливается, что в их основе – различное отношение к жизни, а отсутствие прямых связей с творчеством Горького не мешает обнаружению глубинной связи двух художественных миров.

Сегодня, когда столько спорят о соотношении традиции и новаторства в поэзии, особенно актуально осмысление В. Шошиным опыта одного из ведущих мастеров слова: «Опираясь на литературную традицию, Тихонов постоянен в стремлении к переосмыслению ее». «Поэт обновляет образный строй традиционной элегии. По-новому осмысляется и общий лирический конфликт». «Тихонов приветствовал творческий поиск в поэзии, даже если не во всем мог согласиться с экспериментирующим автором. Так, по его инициативе… была опубликована поэма Н. Заболоцкого «Торжество земледелия» (стр. 171, 207, 239).

Последний случай показывает принципиальную правильность такой позиции: то, что в момент своего появления кажется ошеломляюще дерзким, переходящим всякие границы, позднее может квалифицироваться как звено в цепи традиций. Так произошло и с указанной поэмой Заболоцкого.

Следует сказать и о том, с чем в рассматриваемых работах трудно согласиться. Б. Гурьев написал, несомненно, полезную книгу, дав украинскому читателю компактный, но довольно полный очерк творчества Тихонова. При этом автор наряду с оригинальным анализом (особенно последних произведений писателя) использовал и материалы других исследователей, не всегда критически переосмысляя их.

Сегодня уже как анахронизм воспринимаются попытки прямо выводить особенности поэтики «серапионов» (как, впрочем, и других писателей) из их политической позиции, как это делает Гурьев: «Аполитизм наряду со стремлением служить своим творчеством делу революции обусловили то, что в творческой практике членов группы были заметны как тяга к поискам необычного в сюжете, языке, так и заинтересованность реалистической манерой письма» (стр. 21).

Гораздо точнее В. Шошин, который, отказываясь от оценок «по Полонскому», утверждает, что большинство «серапионов» протестовали не против идейности, а против плакатности. Правда, и сам Шошин не до конца последователен. Когда Б. Гурьев – вполне в духе предыдущего утверждения – так объясняет причины формальной сложности поэзия Тихонова 20-х годов: «Недостаточное понимание им глубинных социальных причин революции порой приводило к чрезмерному усложнению некоторых стихотворений» (стр. 21), – то это почти дословный повтор утверждения В. Шошина из его книги десятилетней давности «Гордый мир».

К сожалению, В. Шошин переносит аналогичную фразу в свою последнюю книгу, но здесь она почти теряется среди многих тонких замечаний, в которых причины усложненности поэтики раннего Тихонова – один из труднейших вопросов, стоящих перед исследователями поэта, – определяются глубоко и точно. А вот как убедительно пишет о том же С. Наровчатов: «В чем причина чрезмерной усложненности некоторых тихоновских стихов?.. Видимо, в том, что поиски средств выражения опережают поиски самой действительности. Это несоответствие и приводит к разъединению субъективного с объективным, прочно слитым в других случаях.

Где только не ищет в ту пору Тихонов свои дороги, своего героя, самого себя! Поиски осложняются тем, что разыскиваемые дороги должны быть не только своими собственными, но и дорогами времени. Герой должен стать не только тихоновским героем, а героем эпохальным. Самого себя, оставаясь тем же и вырастая совсем в иного поэта, найти еще труднее» («Новый мир», 1976, N 12, стр. 251).

Справедливость утверждения, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств, подтверждается и рецензируемой книгой В. Шошина. Уделив значительное (и заслуженное) внимание историко-литературным материалам, автор нечасто стремится дать целостный идейно-художественный анализ словесной ткани произведения.

Исследователь не проводит четкого разграничения между романтикой как свойством действительности, которое может быть предметом изображения реалистического художественного произведения, и романтизмом как категорией литературоведческой.

Нечетко изложены взгляды автора на характер творческого метода писателя. Сочувственно передавая точку зрения В. Гольцева, утверждавшего, что Тихонову свойственно романтическое отражение действительности, В. Шошин относит к романтическим чертам многие, вполне присущие реализму: «В чем романтизм Тихонова? В стремлении к многомерному восприятию жизни. Писатель расширяет пределы того, что видно непосредственно, расширяет рамки времени и пространства… Сюжетность, свойственная прозе Тихонова, обусловлена динамичностью изображенных в ней характеров» (стр. 232). Если это родовые черты романтизма, то реализм становится трудноотличимым от натурализма. В то же время по книге рассыпаны замечания, из которых следует, что Тихонов, если так можно выразиться, реалист с романтической окраской: «В произведениях Тихонова за острым глазом автора-реалиста чувствуется романтический восторг…» (стр. 171).

И В. Шошин, и Б. Гурьев, справедливо протестуя против «ведомственного распределения» писателей, по которому Тихонов проходит как «поэт-воин», стремятся показать богатство, многомерность лирики Тихонова. В. Шошину это особенно удается при анализе «Стихов о Кахетии». Он прослеживает различные анималистические мотивы, характерные для разных этапов творчества советского писателя. Однако лирика нередко все-таки незаслуженно оттесняется на второй план.

Выход в свет нового, наиболее представительного собрания сочинений Н. Тихонова, библиографического указателя и целого ряда книг и журнальных публикаций, посвященных ему, в значительной степени углубляет наше понимание творчества старейшины советской литературы. Думаю, что будущая Большая книга о Тихонове должна органичнее, чем сегодняшние работы, сочетать историко-литературный подход к произведению с анализом поэтического слова.

1. »Николай Семенович Тихонов. Библиографический указатель его произведений и литературы о нем. 1918 – 1970 гг.». Изд. БАН СССР, Л. 1975. 444 стр. [↩]
2. »Творчество Николая Тихонова. Исследования и сообщения. Встречи с Тихоновым. Библиография», «Наука». Л. 1973, стр. 15. [↩]
3. Николай Тихонов, Собр. соч. в 7-ми томах, «Художественная литература», М. 1973- 1976.[↩]
4. »Творчество Николая Тихонова», стр. 12. [↩]
5. В. А. Шошин, Поэт романтического подвига. Очерк творчества Н. С. Тихонова, «Советский писатель», Л. 1976, 431 стр.[↩]
6. Б. М. Гурев, Микола Тихонов. Життя і творчість, «Дніпро», Київ, 1976, 152 стр.[↩]