О Мариэтте Шагинян

ЕЕ КУМИРЫ

К концу дня неожиданно пришла ко мне в редакцию Мариэтта Сергеевна. И тут же с порога:

– До вас не дозвонишься. Без конца короткие гудки. Непременно надо ввести плату за телефонные разговоры. И служебные, и частные. Пустой болтовни будет меньше.

– Но, Мариэтта Сергеевна, я…

– Знаю, знаю, вели переговоры с премьер-министром Патагонии…

У меня сидел приятель. Писатель. По образованию философ. Давно мечтал познакомиться с Мариэттой Шагинян. И вот надо же, как повезло! Я его представил ей.

– Чем вы занимаетесь, молодой человек? – спросила Мариэтта Сергеевна, вонзив в него свой острый взгляд, и уселась в кресло.

Молодой человек, будучи далеко уже не молодым, смутился, замешкался.

– Литературой и философией он занимается, – ответил за него я.

– Не сторонник ли вы экзистенциализма? – не расставаясь с иронией, спросила Мариэтта Сергеевна.

– Что вы, что вы! – ответил мой приятель.

– Значит, не модник. Терпеть не могу модников.

И тут уже мой приятель спросил:

– Мариэтта Сергеевна, как вы относитесь к Гегелю?

– Вы, молодой человек, меня не читали и совершенно не знаете, иначе не спросили бы о Гегеле. Это почти то же, что спросить, как я отношусь к Гёте. А вы, вы Гегеля почитаете?

– Гегель в наш век не помогает жить. Он не трогает, он мертв.

– Что? что? что? – грозно переспросила она.

– Я говорю – Гегель не помогает жить. Он не трогает, – приглушив голос ответил мой приятель.

– Знаете что, шестьдесят с лишним лет он помогал мне. Как видите, перешагнула за восемьдесят. Посмотрела бы на вас, каким вы будете в этом возрасте. «Гегель не помогает. Не трогает Гегель», – передразнила она. – Мне вас просто жаль!

– Вы совершенно не типичная личность для нашего времени, Мариэтта Сергеевна.

– А я и не желаю быть типичной.

– Тогда не судите по себе…

– Никогда, ни один по-своему мыслящий человек, – продолжала она, – не был типичным для своего времени. Типичной называли Вербицкую. В свое время она была на все вкусы общества. Да и сейчас есть писатели – я бы сказала – для текущего момента, а не для Времени с большой буквы. И поверьте, пройдет двадцать, может, даже меньше лет – и забудутся книги, ими написанные, потому что не существенны эти книги. Их авторы прошли мимо стержня эпохи, мимо основной ее проблематики. Они приспосабливались ко временному, а не творили во Времени – опять же с большой буквы.

Мой приятель не унимался:

– А из новинок вам что-нибудь нравится?

– Не знаю, новинка она или уже со стажем книга, но очень нравится «Созвездие Козлотура» Фазиля Искандера. И знаете, почему нравится? Потому что эта вещь рождена нашим временем. Только истинно советская душа может так открыто восстать против ошибок, пороков, против глупостей, наконец. Только истинный талант может создать образ такого председателя колхоза – умного, понимающего, упорного, даже упрямого, который сумел – вопреки всему и воем – вырастить ту культуру, которая должна произрастать на этой земле, то есть сделать то, что нужно было сделать, а не то, что ему указывали сверху. И заметьте: книга бьет не по строю, а по недостаткам строя, по порокам нашей системы хозяйствования. Вот такая критика нам нужна! И зря кое-кто из литературных критиков обрушился на «Козлотура»…

Мне казалось, что Мариэтта Сергеевна уже не вернется к Гегелю, а она поглядела на моего приятеля, хитро улыбнулась и снова:

– Гегель ему не нравится. Он, видите ли, мертв. Да Гегель обжигает, понимаете, обжигает! Я старуха, а «Науку логики» и сейчас не могу читать равнодушно. Вспоминаю, как я читала ее восемнадцатилетней на первом курсе философского факультета Высших женских курсов. Она жгла меня насквозь. А вы говорите… Боже, сколько глупостей я наслышалась за свой век! Давным-давно, еще в 20-х годах, был у меня знакомый Щ. Добрый, порядочный человек. Но болван…

Гляжу я на своего друга и с тревогой думаю, что вот-вот не выдержит, сорвется и наговорит дерзостей. Пробую вмешаться, переменить тему, а она продолжает:

– Так он однажды говорит мне: «Как вы можете днями сидеть над Гёте? Ведь Гёте такой сухарь». А я ему в ответ: «Выучи, голубчик, немецкий язык, потому что в наших суконных переводах Гёте нет, не существует Гёте. Выучи и начни его читать. И если в тебе есть хоть столечко (большим пальцем она прикоснулась к кончику безымянного), столечко разума и чутья, то ты до конца своей жизни будешь читать Гёте». Уж я не сказала ему, что чутья-то у него наверняка нет, иначе он и в скверных переводах учуял бы гениального поэта.

Она передохнула и вдруг нарочито сердито:

– Что же вы не спрашиваете, зачем я пришла? Разболталась, наговорила с три короба и забыла сказать, что мне очень нужен билет на «Стрелу». Еду сегодня в Ленинград. Поклонюсь Петру, скажу, что написала к его трехсотлетию статью, поброжу по городу, подышу невским воздухом, а вечером выеду обратно. Потому как послезавтра отправляюсь в Париж. И не смотрите на меня вопросительным знаком. Небось про себя сейчас думаете: «Вот так штучки откалывает эта неугомонная женщина в свои восемьдесят четыре года!» Извольте раздобыть билет. Иначе рассорюсь…

Она съездила в Ленинград и через день вернулась в Москву.

Было около шести вечера, когда я пришел к ней проститься. В семь отходит поезд, в котором она едет в Париж.

В коридоре уже стоят упакованные чемоданы. А она за обеденным столом дочитывает гранки своей статьи «В библиотеке Петра Великого».

Дочь, Мирель Яковлевна, торопит:

– Мама, пора трогаться.

– Ну, ладно, ладно. Все присядьте перед дорогой, – сказала Мариэтта Сергеевна, отдала водителю гранки и приложила к губам указательный палец: – Помолчите три секунды и встаньте.

В машине читает из Гёте:

Was zieht mir das Herz so?

Was zieht mich hinaus?

und windet und schraubt mich

aus Zimmer und Haus?

Wie dort sich die Wolken

um Felsen verziehen!

Da mцcht’ich hinьber,

da mцcht’ich wohl hin!¹

Прочитала и вспомнила:

– Каков сухарь, а?

Вышли на перрон. Торопится, идет впереди всех. Какой-то поезд тронулся.

– Смотрите, поезд ушел. Опоздали. Какой конфуз!

1. Что стало со мною,

   Что в сердце моем?

   Как душен, как тесен

   Мой угол, мой дом!

   В просторы, где тучи,

   Где ветер всегда, –

   Туда, на вершины,

   Скорее туда!

   Стихотворение «Томление» в переводе В. Левика. – И. В. Гёте, Собр. соч. в 10-ти томах, т. 1, М., 1975, с. 258.[↩]