О. Ф. Кудрявцев. Флорентийская Платоновская академия: очерк истории духовной жизни ренессансной Италии
О. Кудрявцев в монографическом исследовании предпринял попытку комплексного изучения «платоновского братства», сложившегося вокруг итальянского гуманиста Марсилио Фичино, с точки зрения антропологии, христианской апологетики, эстетики, астрологии, этико-правовых концепций, философии истории и культуры.
В первой части — «Фичино и его окружение», — посвященной биографии гуманиста, акцент перенесен на историю изучения им древнегреческого и перевод трудов Платона и его последователей. Глава I «Мудрость язычников…» содержит малозанимательный, хотя и полезный перечень: какие работы и когда Фичино переводил, писал и издавал. Автор полемизирует с биографами и самим Фичино, которые отмечали, что своими трудами и основанием Платоновской академии ученый обязан покровительству Козимо Медичи. О. Кудрявцев выстраивает иную последовательность событий, подчиняя волю патрона проектам гуманиста. Приводятся следующие аргументы: Фичино студентом интересовался древнегреческим и читал существующие переводы Платона. Гуманист ориентировался в работе над переводами на свою альтернативную концепцию религии, основателем которой он считал Гермеса Трисмегиста: «…просьба перевести герметические сочинения скорее всего <…> была инспирирована самим Фичино, который <…> мог внушить тому [Козимо] идею осваивать ее [древнейшую богословскую мысль] в хронологическом порядке <…> что гораздо лучше проясняет логику его работы, чем ссылка на просьбу или заказ его покровителя» (с. 43-44).
Прослеживается эволюция взглядов Фичино, посвятившего жизнь полемике с аверроистами и перипатетиками (с. 98-99) и прошедшего путь от искушения эпикурейством в молодости до комментариев к апостолу Павлу и перевода христианского неоплатоника Псевдо-Дионисия.
В главе II «Вертоград любомудрия…» опровергается точка зрения американского ученого Дж. Ханкинса, «отнесшего Платоновскую академию к разряду историографических мифов» и доказывавшего, «что ни сочинения Фичино, ни другие источники эпохи не дают повода заключить о наличии вольного ученого сообщества или академии <…> Термином «академия» Фичино мог в иных случаях обозначить собственную частную «гимназию»…» (с. 103). Приведенный обзор работ о Платоновской академии имплицитно создает впечатление, что историографы вчитывали в этот феномен свое представление об идеальном сообществе ученых. Не избавляет от этого мнения и концепция, предложенная автором монографии.
В состав участников академии автор включает учеников, единомышленников, религиозных и политических деятелей Европы (80 человек), исходя из писем, бесед, пиров, лекций, проповедей, переписки, моральных изречений, получивших статус публичных событий. О. Кудрявцев приходит к выводу, что академия не была институционализирована: не имела устава, имущества, постоянного помещения и состава участников, академических форм коммуникации и «…может быть выделена весьма условно, как круг лиц, приобщенных гуманистом разными способами к его философскому делу…» (с. 156, 172). Реконструируется точка зрения самого Фичино, для которого Академия — это древняя философско-богословская традиция, то есть вневременной феномен.
В главе III обосновывается положение, что Козимо и Лоренцо Медичи, покровительствуя Фичино и создавая ему условия для работы (подаренные греческие манускрипты Платона, вилла в Кареджо, синекуры, каноникат), не только были единомышленниками в стремлении обрести тайное знание античной мудрости, но и использовали этот ресурс для укрепления политического и культурного статуса правителей Флоренции. Оказанная ими поддержка продвигала идеи Фичино в Европе. О. Кудрявцев попутно оспаривает точку зрения Р. Ферубини, что Фичино мог быть причастен к антимедичейскому заговору Пацци.
На протяжении исследования звучит сомнение в щедрости покровителей и меценатов из флорентийского патрициата, клира и правителей Европы, которым Фичино посвящал единичные работы либо состоял в переписке (Пацци, Валори, Кавальканти, Неро, Пикколомини, Альи и др.). Фичино представлен профессиональным ученым, не столь зависимым от патронов морально, материально и идейно, как принято считать: «…интеллектуал получает возможность содержать себя благодаря своим ученым изысканиям (не преподаванию и службе). Меценаты одобряют и ободряют его, оказывают материальную помощь».
Главы IV и V посвящены друзьям-собеседникам и единомышленникам Фичино в Италии и Европе. Леон Баттиста Альберти — старший наставник Марсилио, с которым их сближало «острое переживание текучести, быстротечности времени» (с. 231). Человек, имеющий право распоряжаться временем, должен употребить его с максимальной пользой, что постоянно иллюстрируется образом жизни Фичино. Кристофоро Ландино назван преданным сподвижником Фичино, воспринявшим идею «божественного происхождения поэтического вдохновения» (с. 233) и учение о древнем богословии (с. 235-236). Бенедетто Аккольти, канцлер Флорентийской республики, признается родоночальником идеи платоновского сообщества «о превосходстве современности над античностью» в некоторых науках и искусствах, благодаря которой была сформулирована идея о «золотом веке» правления Медичи. Анджело Полициано, участник гуманистического кружка, представлен как собеседник в дискуссиях о человеке и религии. Дж. Пико делла Мирандола сближало с Фичино стремление «искать и доказывать фундаментальное единство всего духовного опыта человечества» (с. 254-255). Приведена также полемика между Фичино и Пико делла Мирандола о соотношении учений Аристотеля и Платона; об астрологии и судьбе человека. Перечислены на основании заказанных ими манускриптов связи Фичино с европейскими правителями, но неясно, какое именно влияние оказали идеи Фичино на Матвея Корвина, Эберхарда Вюртембергского и Карла VIII. В главе преимущественно отслежены каналы связи (итальянские клирики и гуманисты), тексты с посвящениями; факты переписки с гуманистами Венгрии, Нидерландов, Германии, Франции и Англии, где упоминалось и о студентах, посылаемых под покровительство Фичино.
Во второй части книги — «Идейные искания Флорентийской Платоновской академии» — центральные для гуманистической картины мира концепты — человек-артист, изначальное откровение, социальный идеал, «золотой век», астральная магия, время, фортуна, великолепие, человечность, грация, любовь и красота — рассматриваются с точки зрения совпадения/расхождения с философией Платона и неоплатоников.
Реконструируемый мир неоплатоников представляет собой иерархию. Человеческая Душа, согласно учению Фичино, расположена на третьей из пяти ступени Бытия, а тело — на нижней, что, по мнению О. Кудрявцева, «создает подчеркнуто антропоцентрическую картину мироздания» (с. 291). Душа при ее индивидуальности является посредником, и свободный человеческий дух может реализовать любую свою потенцию, от земной до небесной сферы, и даже стать Богом. Сближает человека с божественным его способность к искусствам и умение властвовать. Вероятно, эта сторона учения была притягательна для Медичи, так как соответствовала их политическим амбициям, но автор придает этой теме статус отвлеченнного онтологического обоснования достоинства человека, способного преобразовать себя, социальную и природную среду своего существования. Отмечено также влияние гностических идей на теософию Фичино о низвержении и последующем восхождении души: «Как и во Вселенной, в Душе человека любовь влечением к красоте призвана привести к Богу, или Единству, расположенному выше всякой сущности…» (с. 410).
С темой времени, астрологии и управления судьбой связано представление о фортуне: «владычеству фортуны оставлен земной, телесный мир» (с. 393); она — не проводница божественной воли, а случай. Восхваление человеческой воли также связано с добродетелями, изобретенными гуманистами: великолепие и человечность. Великолепие — черта властителя, альтернативная традиционной справедливости, предполагавшая «большие траты на общественные нужды и благодаря этому социально значимую роль ее носителя» (с. 395). Эталоном великолепия для Фичино стала деятельность Козимо и Лоренцо Медичи, и исследователь интерпретирует ее как «помощь людям культуры» (с. 398). Человечность как добродетель представляется в виде синтеза культуры, гуманистической образованности и нравственности (естественное состояние человека), а ее антиподом — первозданная дикость. О. Кудрявцев доказывает «цивилизаторскую миссию любви» (с. 407), которой подчинены все ступени иерархии, а притяжение красоты мыслится в русле неоплатонизма, поскольку она — порождающая идея.
По умолчанию предполагается, что сказанное о достоинстве человека одинаково относится к мужчинам, женщинам и детям. Но автор игнорирует тот факт, что апофеоз человека и его способностей к познанию, власти и любви относится преимущественно к мужчинам: управление государством, семьей и народами; Венера земная управляет телом и желает «произвести красивое потомство с прелестной женщиной», а небесная — «насытить науками» и породить знания (с. 409). Не проблематизируется характерное для неоплатонического гуманизма XVI века, но не вполне гуманное с современной точки зрения представление, в согласии с которым женщины, дети и вещи рассматриваются либо как собственность, либо как материя и ступень к познанию Божественного, на которой не следует задерживаться. Кроме того, гуманисты в переписке постоянно демонстрируют любовь и общность душ, но обмен идеями и книгами не следует экстраполировать на готовность «платоновского братства» поделиться женами и детьми, тем более что Фичино не имел ни того, ни другого.
Вывод, к которому приходит ученый в «Заключении», обосновывается на протяжении всей работы. Cуть его в том, что Фичино и ренессансный платонизм соединили христианскую традицию и гуманизм, отвечая ожиданиям времени, сделав идеи гуманистического кружка господствующим мировоззрением эпохи.
И. ЛИСОВИЧ
г. Казань
Статья в PDF
Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №5, 2009