Новые пародии. Из цикла «Та самая Несси…»

КАК ЭТО ДЕЛАЛОСЬ В ЛОХ-НЕССЕ

(ИСААК БАБЕЛЬ)

На рассвете отсыревшие от бессонницы бойцы красной Конной армии товарища Буденного сбились с пути и, на рысях проскочив Польшу, ворвались в Шотландию.

Я сидел на телеге, неописуемо медленно тащившейся в обозе 4-го эскадрона, и от нечего делать обозревал необозримые зеленые холмы, поросшие буро-красным вереском. Багровое солнце катилось по небу, как голова, отрубленная Афонькой Бидой у закоренелого пленного офицера. Насупленный Лох-Несс изгибался. Он изгибался, как стальной клинок моего соседа Сидорова, опускавшего на меня по ночам волосатую лапу своей тоски. Он уходил к горизонту в перламутровый туман, переливавшийся, как пуговица на егеревских кальсонах комдива два.

Неиссякаемое дыхание уклада, традиционного, как свиток Торы, мерцало над развалинами замка, каменного и пустого, как морг, изрывая в клочья розовую, как зрачки у мышей, вату моего воображения. Пчела скорби, ликуя, кусала меня в сердце. В руках я держал неотправленное письмо бойца нашего эскадрона, геройски погибшего, перепившись самогона.

«…Во вторых строках сего письма спешу вам описать за Шотландию, куда нас занесло благодаря измены. Но, надеясь, что это Варшава, мы без устали, охваченные революционным восторгом, крушили неимоверную шляхту, горя способствовать общему делу. А обстановка для общего дела вышла очень громадная.

У моих боевых товарищей барахло пооборвалось, рубашонки и шаровары такие, что и половой зрелости не прикрывают. А ихние бабы и мужики все из себя справные, заместо самогона виску с пивом хлебают и, что интересно, все сплошь юбки с чулками носят. При виде всей этой несметной силы женского полу, причем при бороде и усах, у наших казачков мозг вместе с волосами дыбом поднялся. Не могли мы стерпеть такого издевательства над мировой революцией и с геройским духом резали всех подряд…»Целыми днями я слонялся по городу в поисках сочинений Карла Маркса. Но книжные лавки были пусты, как мои карманы. А когда мглистая и круглая, как хасидская шляпа, луна уже шаталась по небу и звезды были потушены раздувшимися чернилами туч, я все ночи напролет читал Ленина, а в промежутках, коротких, как усы комдива шесть, содрогался от неописуемых укусов неразделенной любви к эскадронной прачке Сашке.

…Теперь, писал боец, коснусь до морской змеи, прозванной Несей по причине ихнего озера. Но опишу вам только за то, что мои глаза видели собственноручно. Отбил я ее у неимоверной по своей контре беспартийной массы. А вид у этой твари был такой захудалый, что это жалко смотреть. И хоть многие товарищи беззастенчиво надсмехались над этим видом разными улыбками, но я выдержал тот резкий смех и, сжав зубы за общее дело, выходил змею до желаемой перемены.А она вылазит на берег, нескончаемая, как лента фокусника, примеряется ко мне зубами наделает в моей ноге дырку. А потом своим бесчеловечным хвостом меня же по голове. Чувствую, глаза мои от морды уже на ниточках висят и сапоги кровью полнятся.

– Неся, – говорю, – утихомирьте свое зверство, Неся! Утихомирьте и сдайтесь мне за ради бога, покуда я жив!

– Не могу, – отвечает она мне с ослепительной своей усмешкой. – Вы меня зарежете.

– Неся, – уже кричу я, – прошу смотреть на меня официальным глазом. Ну что вы видели в этой жизни? А у нас в Одессе вы сможете вздохнуть грудью. Бросьте этот невыносимый грязь и лезьте в мешок. Никто вас в мешке не тронет. А потом возвернетесь, нетронутая, к вашему мужу, как это вам желательно.

– А если я не схочу, что с этого будет?

– Так будьте известны, что я стрелять вас буду и тогда вы да схочете.

– От этих дел я желаю повеситься, – прошептала она с ужасной силой.

А тут один наш боец орет мне:

– Товарищ, страсть сказать, сколько я людей кончил во имя человечества. И эту гоноровую змеюку с ее мордатой мордой мне очень желательно самому кончить. И вообще, товарищ, интересуюсь знать, какая у нее, между прочим, национальность?

– По какой причине, – спрашиваю, – вы ее, товарищ, за национальность трогаете, когда мы тем более находимся в дамском обществе? Удивляет меня слышать от вас такую жеребятину, чтоб вы пропали, А тот уперся:

– Докажите мне ее нацию. А нет, так вас ждет такое, что это не слыхано.

– Цыть, мурло, мать вашу в пять! – отвечаю я, содрогаясь. – Слушайте меня ушами, чтоб вы пропали. Вы знаете, что мине сдается? Мине сдается, что скоро вы, товарищ, будете среди покойников главный.

Одним словом – два слова. Только я собрался облегчить его, слышу голос товарища Буденного:

– Ходу, ребята! Коммуникации наши прорваны! Нарезай винты! Ура-а!

Шумел и пузырился под черной страстью неба неиссякаемый Лох-Несс. Он шумел и пузырился, как дешевое вино из погреба Любки Казак. По небу слонялась, как побирушка, невыносимо бездомная луна. Звезды выползали из брюха ночи, необъятного и прохладного, как грудь Баськи Грач. Трясущийся галоп моей телеги все дальше уносил меня от этих мест.