Два этюда: «Милость к падшим…»; Почему Италия?

В четвертой строфе «Памятника» Пушкин,

среди прочих достоинств своей лиры,

называет милосердие:

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал¹.

Такое понимание слов «милость к падшим» (как милосердия) сегодня настолько очевидно, что и говорить здесь, казалось бы, не о чем. Но это не совсем так. Еще лет двадцать назад рассматриваемая нами строка трактовалась совершенно иначе. Вот что можно было прочесть по этому поводу в книге, изданной в 1978 году: «Видеть в этих словах призыв «смотреть» на людей без злобы, на падших с милосердием, на несчастных с состраданием – до такой степени странно, так противоречит всему характеру стихотворения, что и спорить с этим кажется бесполезным и неинтересным…» ²

Отдавая дань принятому идеологическому стереотипу, автор цитируемой статьи видел в словах «милость к падшим призывал» лишь одно-единственное значение: Пушкин в своих произведениях с 1826 по 1837 год «призывал царя освободить сосланных в Сибирь декабристов». При этом слово «падшие» предлагалось понимать только в смысле «потерпевшие поражение в борьбе», «побежденные» ³.

Может быть, эта статья принадлежит какому-нибудь С. Бонди, Памятник, с. 469.дилетанту в пушкиноведении или завзятому конъюнктурщику минувшей поры? В том-то и дело, что нет. Ее автором является замечательный пушкинист С. М. Бонда, непревзойденный текстолог пушкинских рукописей. Такова была сила господствующей идеологической схемы, что даже известный ученый не мог преодолеть ее влияния.

В подтверждение своей точки зрения Бонда ссылался на ряд произведений, в которых поэт действительно «пытается воздействовать на Николая, добиться «прощения» сосланных декабристов» ⁴.

К таким пушкинским созданиям он не без оснований отнес «Стансы» (1826):

Семейным сходством будь же горд;

Во всем будь пращуру подобен:

Как он, неутомим и тверд,

И памятью, как он, незлобен,

а также другое стихотворение Пушкина, вызвавшее разочарование в наиболее радикальных кругах общества, – «Друзьям» (1828):

Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:

Он горе на царя накличет,

Он из его державных прав

Одну лишь милость ограничит.

Тот же намек содержится в стихотворении «Пир Петра Первого» (1835), на которое ссылался Бонда:

Нет! Он с подданным мирится;

Виноватому вину

Опуская, веселится;

Кружку пенит с ним одну;

И в чело его целует,

Светел сердцем и лицом;

И прощенье торжествует,

Как победу над врагом.

Менее обоснованным представляется отнесение к этому ряду произведений поэмы «Анджело», потому что в ней тема прощения монархом своего подданного имеет более широкий (не политический, а философский) смысл и перенесена сюда из шекспировской пьесы «Мера за меру», сюжет которой использован в пушкинской поэме.

И уж совсем курьезным выглядит отыскание того же мотива в «Сказке о царе Салтане», где в роли «потерпевших поражение в борьбе» выступают, по логике Бонда, «ткачиха», «повариха» и их мать – «баба Бабариха» ⁵.

Возможность более широкого толкования пушкинского милосердия Бонда решительно отрицает. Но сострадание, человеколюбие свойственны Пушкину, разумеется, не только по отношению к декабристам. Оно распространяется и на других людей, оказавшихся вне закона, что легко обнаруживается в поэме «Братья разбойники» (1821 – 1822), в повести «Кирджали» (1834), в образе Пугачева в «Капитанской дочке» (1833- 1836), в набросках неоконченной повести «Марья Шонинг». Кстати, сюжет последней строился на материалах судебного процесса о детоубийстве, почерпнутых Пушкиным из книги «Знаменитые иностранные уголовные дела, впервые опубликованные во Франции…».

Пушкинское «внимание… участие к судьбе маленького или оскорбленного человека, которым будет потом жить чуть не вся русская литература XIX века» ⁶, отмечали многие, например Георгий Федотов, который так же, как и мы, считал «милость к падшим» в «Памятнике» совершенно равнозначной милосердию и состраданию ко всем людям.

Наконец, многочисленные примеры из пушкинского творчества убеждают в том, что характернейшей чертой многих его героев, когда герои эти наделены возможностью судить и миловать окружающих, являются милосердие и великодушие. Таков герой поэмы «Тазит» (1829 – 1830), отверженный своей родней за неспособность свершить кровную месть по необъяснимой, с их точки зрения, причине:

Убийца был

Один, изранен, безоружен…

Таков Дубровский, не пожелавший мстить князю Верейскому, только что ранившему его выстрелом из кареты: «- Не трогать его! – закричал Дубровский, и мрачные его сообщники отступили».

Таков Пугачев в «Капитанской дочке», когда он сохраняет жизнь Гриневу и прощает ему его правдивые ответы: «Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай на все четыре стороны…»

Таков и Гринев. Соображением о милосердии (или, вернее, об отсутствии такового) проникнуто рассуждение героя из «Пропущенной главы»: «Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка».

Как знать, быть может, под теми, «которые замышляют… невозможные перевороты», подразумеваются где-то в глубине подтекста и декабристы?

Можно привести еще множество примеров, убеждающих, что призыв к милосердию и «милость к падшим» есть одно из отличительных свойств пушкинской «лиры».

Тождественность этих понятий подтверждается и одной из черновых редакций четвертой строфы «Памятника»:

И долго буду тем любезен я народу,

Что звуки новые для песен я обрел

Что вслед Радищеву восславил я свободу

И милосердие воспел… ⁷

В окончательной редакции «милосердие» было заменено «милостью к падшим», что еще раз свидетельствует о равнозначности этих понятий…

Итак, нам сегодня представляется очевидным, что, провозглашая необходимость «милости к падшим», Пушкин имел в виду милосердие как таковое, а не какое-то частное его проявление по отношению к отдельной группе лиц, например к сосланным в Сибирь участникам восстания 1825 года.

А слово «падшие», применимо ли оно к декабристам в ином значении, нежели категорически Заявленное Бонда: «потерпевшие поражение в борьбе»? Он привел несколько примеров, подтверждающих ту несомненную истину, что в творчестае Пушкина слово «падшие» («падший») действительно встречается в этом, необходимом для трактовки Бонда, значении: «В боренье падший невредим…» («Бородинская годовщина»), «Восстаньте, падшие рабы…» («Вольность») ⁸. Но столь же несомненно, что Пушкин употреблял это слово и в ином (переносном) смысле. Например, в стихотворении «Отцы пустынники и жены непорочны…»:

Всех чаще мне она (молитва. – В. Е.) приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой…

Или в финале «Пира во время чумы», когда Вальсингам под воздействием призывов Священника вспоминает вдруг, словно опомнившись на мгновение, свою «чистую духом» Матильду:

Где я? Святое чадо света! вижу

Тебя я там, куда мой падший дух,

Не досягнет уже…

Здесь «падший» – уронивший себя перед самим собой, перед Богом, утративший доброе имя в результате предосудительного поведения, преступивший черту дозволенного в отношениях между людьми, то есть преступник – не столько в юридическом даже, сколько в духовном смысле.

В таком значении характеристика «падшие» в полной мере может быть отнесена и к декабристам. Это осознавалось самими заговорщиками.

1. Здесь и далее курсив наш. – В. Е.[↩]
2. С. Бонди, Памятник. – С. Бонди, О Пушкине. Статьи и исследования, М., 1978, с. 468. Как нам удалось установить, первая часть фразы является раскавыченной цитатой из давней статьи В. С. Непомнящего «Двадцать строк (Пушкин в последние годы жизни и стихотворение «Я памятник себе воздвиг нерукотворный»)», опубликованной в 1965 году в журнале «Вопросы литературы», N 4.[↩]
3. [↩]
4. Там же, с. 470.[↩]
5. С. Бонди, Памятник, с. 472.[↩]
6. Георгий Федотов, О гуманизме Пушкина. – В кн.: «Пушкин в русской философской критике. Конец XIX – первая половина XX вв., М., 1990, с. 378.[↩]
7. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 3, [M.], 1949, с. 1035.[↩]
8. С. Бонди, Памятник, с. 469.[↩]