Новое в колхозной деревне и литература

ВЫСТУПАЮТ:

Л. Новиченко

Л. Иванов

Г. Рамазанов

В. Жуков

Р. Мустафин

Ю. Куранов

В. Коваленко

В. Семенов

И. Гринберг

С. Асадуллаев

В. Шапошников

А. Ланщиков

Ю. Суровцев

Величественные сдвиги происходят сейчас в жизни советского села. По своим экономическим масштабам, по глубине влияния на психологию людей, на культуру труда, быта, человеческих отношений они сравнимы с целинной эпопеей. О роли литературы, искусства в подвиге нашего народа при освоении целинных земель говорит в книге воспоминаний «Целина» товарищ Л. И. Брежнев: «Занимала меня еще одна мысль: как привлечь к теме целины внимание художественной интеллигенции? Посмотрите, говорил я на встрече с писателями в ЦК, какие события творятся на наших глазах… Меняется весь уклад жизни, зарождается новая психология у людей. Разве величие и драматизм происходящего не взволнуют истинного художника? Нас никто не поймет сейчас, не поймут и в будущем, если эта эпопея не будет ярко запечатлена для истории».

Недавно Совет по критике СП СССР провел заседание, посвященное теме: «Новое в колхозной деревне, современная советская литература и задачи литературной критики в свете решений июльского Пленума ЦК КПСС».

Ниже публикуются статья Л. Новиченко, написанная на основе его доклада, и – в сокращенном виде – выступления ряда участников обсуждения.

Л. НОВИЧЕНКО

ЧУВСТВО СОВРЕМЕННОСТИ

Вероятно, требуются немалые общие усилия, чтобы определить и осмыслить те качественные, поистине революционные сдвиги и перемены, которые происходят ныне в экономике, быту, культуре, во всей социальной и духовной жизни советского села. Новое в сегодняшней деревне – это и мощный (пусть все еще не полностью удовлетворяющий потребности) поток механизмов, строительных материалов, удобрений, знаменующий процесс индустриализации сельскохозяйственного производства, вовлечение его в сферу научно-технической революции; и создание самых современных хозяйственных форм – крупных агропромышленных комплексов; и особый размах работ, призванных дать новую, большую жизнь колыбели российского земледелия – полям и лугам Нечерноземья; и впечатляющие перемены, происходящие в материальной основе быта и культуры деревенского человека; и, конечно же, все продолжающееся расширение духовной вселенной этого человека, укрепление социалистических качеств его мышления и психологии, что и составляет для нас, литераторов, главный предмет постоянного исследовательского внимания… Отходит в прошлое вековой уклад деревенской жизни, в естественных противоречиях и трудностях – ибо жизнь движется противоречиями – рождается новый облик села и его жителя, в котором одни, так сказать, грани уже ощутимо близки к городским, другие сохраняют – и, наверное, сохранят надолго – связь с извечным, специфически сельским. Деревня – на коренном переломе, и, как все настоящие исторические переломы, он труден, полон контрастов, сопровождается многими конфликтами, сложными, а подчас и болезненными явлениями.

Глубокий и ясный, всесторонне обоснованный ответ на вопрос: в каких направлениях будет развиваться сельскохозяйственное производство и вся в целом жизнь советской деревни на ближайший период – дают одобренные всей страной решения июльского (1978) Пленума ЦК КПСС, которые по своему значению станут, без сомнения, историческими. Постановление Пленума и необычайно емкий, многогранный по конкретному содержанию и в то же время пронизанный большими и целостными стратегическими идеями доклад Леонида Ильича Брежнева «О дальнейшем развитии сельского хозяйства СССР» являются программой деятельности всех советских людей, поскольку в каждом центнере хлеба или мяса, получаемом страной, включен ныне труд и крестьянина, и рабочего, и интеллигента.

Такую же важную программу для себя, дающую плодотворное направление многообразным творческим замыслам и раздумьям, видят в решениях партии и работники советской литературы, – ведь каждое партийное, народное дело является и их собственным кровным делом. «Для деятелей литературы и искусства нет более интересной и вдохновляющей задачи, чем отображать подвиги народа…» – говорит в своей книге воспоминаний «Целина» Л. И. Брежнев.

Партия ставит задачу – превратить сельское хозяйство в высокоразвитый сектор социалистической экономики. Главный путь к этому – перевод «земляного» труда, труда по выращиванию растений и животных, на индустриальную основу, внедрение во все отрасли земледелия и животноводства современных достижений науки, концентрация и специализация сельскохозяйственного производства. Все это явится прочной базой и для решения больших социальных задач – прежде всего дальнейшего сближения города и деревни.

Всеобъемлющий характер целей, намеченных июльским Пленумом, нашел яркое выражение в докладе товарища Л. И. Брежнева. «Не только производство, – говорил он на Пленуме, – но и отношения между людьми, их быт, культура, психология, сознание являются предметом постоянного внимания партии. Одна из важнейших задач сегодня состоит в соединении сельскохозяйственного производства с культурой, понимаемой в самом широком смысле слова как культура труда, быта, человеческих отношений».

Для нас, литераторов, это поистине дорогие слова и мысли – не только потому, что они касаются самого «ядра» нашего постоянного предмета – человеческого сознания и человеческих отношений, но и потому, что в них определен один из важнейших сегодняшних критериев зрелой социалистической личности – соединение честного труда на благо общества с понятой в самом широком смысле культурой.

Наш профессиональный литературный разговор по главному кругу вопросов, встающих в данной связи, хочется начать с некоторых исходных соображений.

Наша советская Родина – первая в мире страна, совершившая исторический поворот в тысячелетних судьбах трудового крестьянства. Великий Октябрь и победа социализма в деревне не только принесли труженику земли освобождение от помещичьей, капиталистической, кулацкой кабалы, но и вывели его из безысходного тупика отсталого мелкособственнического хозяйствования, избавили от нищеты и темноты, от разобщенности и беспомощности перед слепыми силами природы. Путь социалистического преобразования деревни, путь перехода к крупному коллективному земледелию, осуществленный под руководством Коммунистической партии на основе ленинского кооперативного плана, был трудным, но единственно верным и дал замечательные плоды. Мы по достоинству оцениваем наш новаторский опыт в решении аграрного вопроса также и потому, что видим сегодня, как успешно развивается коллективное сельское хозяйство в социалистических странах и как идея кооперирования крестьянского труда все больше привлекает к себе умы людей (а нередко начинает и практически осуществляться) в ряде молодых государств, покончивших с колониальным угнетением.

Огромной важности исторические процессы дали необозримый жизненный материал и соответствующий ему пафос и для искусства. Нет надобности подробно говорить, какое видное место занимает в нашей многонациональной литературе изображение жизни советской деревни, шире говоря – пути крестьянства, самого многочисленного в прошлом трудового класса страны, в революции и борьбе за построение социализма, в Великой Отечественной войне и в послевоенные десятилетия. Не будем в данном случае бояться громких слов; посвященные этой тематике книги советских писателей составляют в своей совокупности яркую художественную энциклопедию, по которой всемирный читатель узнает и будет узнавать, как «по-человечески» все это было, то есть как, применительно к судьбам, деяниям, страстям и драмам живых людей, совершился переход крестьянской массы к социализму, к охватывающему все жизненные сферы теснейшему единству с социалистическим рабочим классом. Да, все значительное, сделанное советской литературой в этой тематической области, имеет поистине непререкаемый мировой интерес, – ведь сколько существует в нынешнем мире, особенно в необъятных крестьянских массивах развивающихся стран, потенциальных Мелеховых и Майданниковых, Давидов Мотузок и Апейек, Танабаев Бакасовых и Николаев Устиновых, пока еще не «проявленных» историей, но ею же все реальнее подготовляемых к активному историческому творчеству!

Попутно следует заметить, что многие из томов указанной энциклопедии (название, конечно, фигуральное) создавались авторами не по прошествии лет, а едва ли не синхронно событиям, которые в них изображались. Так, непосредственно из бурного потока своего времени были вынесены «Бруски» и «Бурьян», «Поднятая целина» и «Страна Муравия», «Районные будни» и «Прощай, Гульсары!», как и немало других отличных книг.

Для их написания не требовался «пафос дистанции», – и об этом стоит вспомнить, когда мы думаем о сегодняшнем селе, о происходящих в нем процессах, еще ждущих своего художника. Справедливо отвергая иллюстративные скороспелки на темы «дня бегущего», мы не должны забывать о том существенном качестве хорошей реалистической литературы, которое было подчеркнуто в известном ленинском отзыве о романе М. Горького «Мать»: «своевременная книга».

Явлением крупного литературного значения стала деревенская проза, созданная в последние полтора-два десятилетия коллективными усилиями многих талантливых писателей в русской и других братских литературах. (Термин «деревенская проза», в целом достаточно условный, особенно для нашего времени, когда деревня тысячами нитей связана с городом, со всем советским миром, я употребляю в его широком тематическом значении, имея в виду творчество не только так называемых «деревенщиков», под которыми в вольном словоупотреблении критики обычно подразумевается лишь определенный ряд современных русских прозаиков главным образом среднего поколения.) Известное своеобразие, своеобразие не только художественных, но и идейных акцентов, отличавшее некоторые струи в этом общем тематическом направлении, вызвало памятные литературные дискуссии 60 – 70-х годов, в которых обоснованной критике были подвергнуты тенденции, ведущие к идеализации старой патриархальной деревни, ее жизненного и особенно психологического уклада. (Не говорим уже о некоторых критических «откровениях», в которых дали себя знать неправильные концепции, исходящие из незрелых воззрений на национальный характер, национальные традиции и одновременно – из печально шаткого понимания социальных, классовых основ культуры и морали.) Что было, то было, – и сейчас ясно, что критическое отвержение подобных тенденций явилось своевременным и необходимым, в том числе и для творческого здоровья авторов, поддавшихся было этому «поветрию».

Но речь идет, повторим, об отдельных явлениях, причем иной раз таких: вспомним повести и рассказы, фигурировавшие в дискуссиях, в которых лишь тонким аналитическим скальпелем можно отделить ценное и плодотворное от спорного или просто ошибочного. Что же касается основного массива деревенской прозы, то он, без сомнения, обогатил наше художественное познание глубинных основ крестьянской, а через нее и всей народной жизни в советскую эпоху. И вот что, пожалуй, самое важное, если посмотреть на это тематическое направление, взятое во всем его широком объеме: вопреки известной ослабленности социального, гражданского заряда, которая обнаруживается в некоторых элегических, так сказать, книгах на темы села, деревенская проза 60 – 70-х годов в целом порадовала нас рядом крупных произведений, для которых характерен именно точный социальный анализ, дух историзма, актуальность и острота идейной проблематики, самостоятельность художественного исследования действительности. Что это взаправду так, можно убедиться, вспомнив такие книги, как полесская трилогия И. Мележа, «Пряслины» Ф. Абрамова, «Потерянный кров» Й. Авижюса, «Отец и сын» Г. Маркова, «На Иртыше» и «Комиссия» С. Залыгина, «Судьба» и «Имя твое» П. Проскурина, «Плач перепелки» и «Оправдание крови» И. Чигринова, продолжающийся и ныне цикл романов М. Стельмаха, «Память земли» В. Фоменко, «Вишневый омут» М. Алексеева, «Межа» А. Ананьева, «Кукоара» И. Чобану. Все это книги, в которых преобладает эпическое начало, пафос углубленного социально-исторического исследования изображаемой действительности. Но не только на этом художественном пути решалась деревенская тема в литературе последнего десятилетия. Несомненными потребностями времени рождено и такое яркое, своеобразное, а отчасти и сложное явление, как проза В. Белова, В. Астафьева, В. Распутина, И. Друцэ, Г. Матевосяна, имеющая главным образом морально-психологическую проблемную устремленность, и удивительно приглядистая к пестрой, подвижной социально-психологической мозаике современного села и современного города новеллистика В. Шукшина, и восходящая к фольклорным сказаниям или же романтическим «сагам» проза типа «Лебединой стаи» В. Земляка. Критика справедливо отметила серьезность поднятых многими из названных писателей вопросов о нравственных, духовных ценностях народного прошлого, которые наследует современный человек, о родных корнях и истоках, которыми нельзя пренебречь, указала на плодотворность углубленной психологической разработки образов, на стремление к добротной реалистической многомерности изображаемых характеров – тенденция, в конечном счете пробивающая себе дорогу во всей советской литературе наших дней, – и, естественно, не могла обойти вниманием тех или иных издержек, которые здесь случались, (О критике я говорю по необходимости суммарно, хоть в ней сталкивались и продолжают сталкиваться разные точки зрения: если, скажем, «Прощание с Матёрой» – повесть крупно шагающего в литературе В. Распутина – одни принимают целиком и безоговорочно, то для других, и для меня в их числе, она – свидетельство того, что писатель, вложивший всю душу в исторически и психологически понятное «прощание с прошлым», прошлым трудовой народной среды, не сумел еще найти полноценных красок и тонов, чтобы осветить перспективу совершающихся перемен, художественно утвердить их закономерность и необходимость.)

С таким состоянием дел наша проза – я буду говорить главным образом о ней – подошла к новому рубежу в жизни советского села, отмеченному, как высокой вехой, решениями июльского Пленума ЦК КПСС. Как видим, в освещении деревенской темы она была достаточно активной и плодовитой.

И все же…

Бросается в глаза прежде всего то обстоятельство, что о деревне современной, деревне середины 70-х годов, написано и пишется не так уж много, даже если ограничиться пока что чисто хронологическим измерением. Большая часть книг – и, видимо, наиболее весомая в художественном смысле – повествует об уже завершившихся исторических этапах: становлении советской жизни, коллективизации, войне с фашизмом, трудных временах послевоенной разрухи и «пустопорожнего трудодня»; по ряду произведений мы знаем и село, затронутое сложными переменами 50 – 60-х годов.

О книгах, посвященных нынешним дням, будет речь дальше, но скажем наперед: здесь пока больше разведок и поисков, чем полновесных свершений.

Должна ли критика, констатировав этот факт, трубить всеобщий аврал и призывать писателей к немедленному штурму «современной деревенской темы»? Думается, что шумные призывы и заклинания на этот счет пользы не принесут, да и само понятие о современности в искусстве видится нам ныне яснее и глубже, чем когда-либо раньше. Реальным завоеванием литературы наших дней является многообразие творческих подходов к решению любой темы, в том числе и подходов, так сказать, хронологических; наша современная художественная мысль вообще стремится к историзму в широком и многогранном смысле этого слова, поэтому она заинтересована и в дальнейшем исследовании уже пройденных этапов нового, советского и социалистического, пути отечественного крестьянства. Другое дело, что эти «старые» темы нашей литературы надо по мере сил углублять философски и художественно, причем непременно с точных современных позиций, что в них надо открывать новый идейный и нравственный смысл, созвучный сегодняшним конструктивным задачам советского общества.

И в то же время деревенская тема в ее современном жизненном наполнении действительно зовет к себе художников слова, знающих село и стремящихся помочь его дальнейшему хозяйственному и духовному прогрессу. Говорят, что жизнь «под тихими вербами» (так называлась одна старая деревенская повесть в украинской литературе) в наше время стремительно изменяется и усложняется, и писателю трудно поспеть за ее динамикой, уловить рождение одних явлений и типов и угасание других. «Понятие – крестьянин – так скоро и решительно изменилось, что многие литераторы перестали узнавать его», «Нелегко ответить на вопрос – каким быть теперь деревенскому жителю» – эти писательские раздумья не то что угаданы мною – я их просто готовыми выписал из бывших под рукой материалов. Все это действительно так (или почти так), но ведь указанное обстоятельство должно, думается, еще больше обострять художественный интерес к подобного рода динамичным и сложным процессам, происходящим как-никак в родной тебе с детства среде. Важно только, чтобы не застила взор ностальгия по отжившему и невозвратимому, пусть и милому сердцу, чтобы не ослабевало доверие к реальному ходу и развитию деревенской жизни, которые несут с собой новый, высший уровень труда, культуры, а в итоге – и самочувствия человека.

Критика может немало сделать для того, чтобы приблизить мысль писателей к проблемам современной деревни, к огромной созидательной работе, которая идет в ней сегодня. Для этого требуется и особо заботливое внимание к каждому новому произведению, в котором действительно ощутимо живое дыхание сегодняшнего дня с его успехами и трудностями, и умение видеть движение всего тематического массива, о котором идет речь, чтобы знать, где поднимаются новые пласты, а где идет мелкая пахота по многократно перепаханному и, может быть, доведенному уже до бесструктурности полю. Вместе с социологами и философами критика на анализе конкретных произведений призвана объяснять – на то она и «движущаяся эстетика» – общественный, социально-психологический, нравственный и эстетический смысл нынешней коренной передвижки жизненных пластов в деревне. Наконец, самой критике надо углублять свое знание нынешней сельской действительности, чтобы быть способной на равных соразмышлять с литератором-художником о том, что волнует его в этой действительности.

Но разговор о чувстве современности в деревенской теме не может, разумеется, быть сведен к внешнетематическому аспекту. На самое видное место здесь, как и в любом другом случае, выдвигается вопрос о герое, о типе человека, который утверждается художником как тип, необходимый обществу и миру, как художественный образ, согретый его этическим идеалом.

Надо ли отграничиться здесь от возможных упрощений, тем более, что есть любители выискивать непременные «упрощения» всякий раз, когда речь заходит о современном литературном герое? Пожалуй, надо. Да, конечно, ратуя за героя, не следует забывать и о негероях (вспомним хотя бы некоторых шукшинских «чудиков»), и об антигероях, которые встречаются в нашей действительности и которыми тоже должна заниматься литература, четко выражая (не обязательно в прямой рассуждающей форме) свое социалистическое, свое партийное к ним отношение. Да, мы, к счастью, уже давно распростились с моделью неизменно победительного и безупречного во всех отношениях положительного героя, призванного служить сверкающим эталоном, образцом для подражания. Да, можно согласиться с теми писателями и критиками, которые предпочитают говорить не о герое, а героях современной нашей литературы, имея в виду не только их индивидуально-личностное многообразие, но и различие в уровнях их сознания, и в характере жизнедеятельности, и в преимущественных формах проявления ими своей гуманной духовной сущности: в этом смысле рядовая из рядовых старуха Анна из «Последнего срока» В. Распутина по-человечески дорога нам так же, как и многие герои прямого социального действия, – у нее тоже есть свой героизм честно прожитой жизни труженицы и матери.

Все это тем не менее никак не колеблет того ведущего и главного места, которое по закону самой жизни занимает в литературе социалистического реализма личность социально активная, целеустремленная, растущая и развивающаяся вместе со своим делом – частью дела общенародного. Именно такого героя, данного с необходимой психологической глубиной, мы ждем от новых книг, в которых будет рассказано о людях, делах, заботах современной колхозной деревни.

При всем разумении того, что литература отнюдь не является зеркальным отображением жизни и что» она может, скажем, в центр эпохального произведения поставить не Михаила Кошевого, а Григория Мелехова, все же не без печального удивления думаешь о том, как велик ее долг (который, видимо, еще больше возрос за последние годы) перед теми, кто и в ясную погоду, и в ненастье тянул на себе – и тянул с честью – нелегкий воз наших колхозно-совхозных дел. Думаешь в этом смысле о самобытнейших фигурах из рядов уже отходящей гвардии колхозных ветеранов-организаторов – людях типа Акима Васильевича Горшкова или хорошо известного на Украине Ивана Даниловича Мусиенко с Сумщины, о немолодых колхозницах, из года в год обрабатывающих своими руками (прорывка – это ведь до сих пор ручной труд) по 5 – 6 гектаров сахарной свеклы, о механизаторах – людях основной и решающей ныне деревенской профессии, о парторгах, бригадирах, агрономах, зоотехниках, учителях – этой производственной и гуманитарной интеллигенции сегодняшнего села, о молодых парнях и девчатах, которые вопреки всем естественным и законным «соблазнам» связывают свои судьбы с землей, оставаясь работать в одном селе, – как «приживается», кстати, этот образованный и очень нужный селу молодой человек на нынешней деревенской почве, как складывается его производственная, духовная, интимная биография?.. Ведь на каких бы коллизиях и проблемах – морально-психологического, производственно-делового или обобщенно-философского характера – писатель ни ставил главный акцент, все равно «материальным» художественным средоточием их будет реальный человеческий образ, образ-характер и тип, показанный в его реальных – и прежде всего общественных – жизненных связях и отношениях. Разумеется, упомянутые типические фигуры можно найти во многих романах, повестях, пьесах, но по художественным результатам их образы – чаще всего лишь эскизы, а не портреты в полный рост; художественных открытий в изображении современной деревни и ее людей в литературе, строго говоря, пока что мало.

Роль разведчика и первооткрывателя новых жизненных явлений и проблемных узлов, как известно, принадлежит в нашем деле очерку и писательской публицистике. Все мы хорошо помним замечательную гражданскую страсть и исследовательскую энергию, которую проявил деревенский очерк в 50-е и в начале 60-х годов, помним и мастеров этого очерка – В. Овечкина, Г. Троепольского, Е. Дороша, Г. Радова, многих других. Думается, что нынешний крутой разворот дел в сельском хозяйстве требует от очерковой художественно-публицистической прозы такой же активности, инициативы, свежих и глубоких мыслей, богатства наблюдений и умения понять, предвидеть завтрашнее развитие сегодняшних процессов. Сейчас, после некоторой заминки и расслабленности, деревенский очерк, похоже, начинает обретать необходимую ему как бойцу упругость мускулов и как исследователю — остроту аналитического зрения. Появившиеся недавно в центральных журналах или вышедшие отдельными книгами очерки Ю. Черниченко (назову, в частности, опубликованную в «Нашем современнике» своеобразную очерковую монографию – она же повесть, она же, если хотите, поэма – «Про картошку»), Л. Иванова, П. Ребрина, В. Рослякова, В. Пальмана, посвященные главным образом проблемам Нечерноземья, – все работы, актуальные по теме, серьезные по мыслям, добротные в литературном отношении. Честно говоря, читатель, мало знающий современную деревню, может пока что составить себе представление о ней прежде всего по таким очеркам, ибо они, обладая убедительностью хорошей документальной прозы, дают вместе с тем пищу и его художественному воображению.