Ничья земля современной поэзии

История литературы напоминает географическую полосу, которую международное право освятило как resnullius, куда заходят охотиться историк культуры и эстетик, эрудит и исследователь общественных идей. Каждый выносит из нее то, что может <…> Относительно нормы мы не сговорились, иначе не возвращались бы так настоятельно к вопросу: что такое история литературы?

А. Веселовский. Из введения в историческую поэтику

На мой взгляд, наиболее красноречивым результатом работы критиков и литературоведов с современной поэзией является отсутствие издания, которое бы давало какую-либо общую картину в этой сфере. Попросту говоря, давайте представим книжку под условным названием «Современная русская поэзия» или «Русская поэзия: 1980–2010″… – так вот, этой книги нет. На мой взгляд, ее и быть не могло, и, возможно, в сложившихся условиях какое-то время еще быть не может. А нет ее – значит, и нет общего пространства разговора, даже общего информационного пространства, не говоря –смыслового. Поэтическая критика – а так приходится называть просто сумму текстов, связанных с современной поэзией, – если судить по сегодняшнему состоянию, не справляется даже с функцией чтения. А замахиваться на функции более сложные ей мешают внутренние, часто неосознанные конфликты.

Все, что следует ниже, – лишь попытка подумать о том, почему дела обстоят именно так, почему в этой ситуации еще далеко не «все пропало» – и почему в сторону создания общей картины стоило бы двигаться.

Пробел на месте общего пространства

На самом деле, создание общей картины в какой-либо литературной сфере – задача технически не очень сложная, особенно для грамотного литературоведа. У меня на полке стоит русская книга о современной немецкой поэзии [Кудрявцева 2008], есть и классические, и совсем свежие работы о современной французской поэзии [Балашова 1982; Великовский 2012; Белавина 2017]. Есть вполне школярские, но при этом очень информативные англоязычные издания, описывающие общее положение дел в англосаксонском поэтическом мире [Williams 2011], или умелой рукой составленные антологии поэтической критики, дающие в результате целостную картину поэзии взятого периода [Contemporary... 2010]. Однако найти что-либо подобное о русской поэзии очень сложно. Допускаю, что могу не знать о существовании каких-либо изданий, но если они существуют, можно быть уверенным в том, что они не имеют статуса принятых профессиональным сообществом.

После выхода в 1974 году книги Л. Гинзбург «О лирике», которая заканчивается на Мандельштаме [Гинзбург 1997], немного можно вспомнить попыток глубоко проникнуть в русский поэтический XX век. Дальше – первое издание в 1996 году – была попытка В. Баевского выпустить «компендиум» по русской поэзии, но для него весь русский поэтический XX век – это семь имен [Баевский 2004]. Самый младший – Бродский, Мандельштам сюда не попал вовсе. Есть несколько замечательных книг, претендующих лишь на то, чтобы быть субъективным взглядом на поэзию, – «Оправданное присутствие» М. Айзенберга (2005), «Сто поэтов начала столетия» Д. Бака (2015), «Прозапростихи» И. Фаликова (2013), «Дело вкуса» И. Шайтанова (2007). Если говорить о достойных внимания статьях и высказываниях о поэзии и современном литературном процессе, пришлось бы добавить еще как минимум пару десятков имен – сделаем это как-нибудь в следующий раз. Эта отсылка к библиографическому контексту поэтической критики нужна затем, чтобы показать общую черту этих очень разных работ: почти никто на более чем «дело вкуса», чем эссе о «личных впечатлениях» принципиально не претендует – и даже борьба за свою историю современной русской поэзии ведется в той же рамке простительной субъективности.

Эта субъективность сегодня – правило хорошего тона, выражающее демократизм автора, соглашающегося с существованием иных взглядов, за которыми стоит такая же субъективность. И даже если это лучший профессионал в своем деле, он, подчеркивая свою субъективность, как бы извиняется перед нами за свой профессионализм и признает право дилетантов делать свои собственные обобщения. И те, безусловно, пользуются предоставленным правом – и у тех, кто думает о деле, нет защиты от этой толерантности, которая как раз дело-то сделать и не дает.

Так, Д. Бак, проделавший большую многолетнюю черновую работу в попытках нащупать черты, а точнее –лица современной поэзии, сделал все, чтобы его не заподозрили в желании «включаться в полемические битвы об отдельных поэтах», «участвовать в разработке очередной версии истории русской поэзии» [Бак 2015: 6]. Выделив и описав не десять, а целых сто поэтов, он посчитал необходимым заявить, что они «не являются, по мнению автора, «самыми лучшими» из всех ныне пишущих или недавно ушедших из жизни» – лишь «характерными для нынешнего положения вещей в поэзии» [Бак 2015: 5]. И далее, как бы в подтверждение неисключительности фигур, которым посвящена книга, приводит почти две страницы имен, отсутствие которых в списке «не является знаком пренебрежения со стороны автора», не забыв заметить, что «список, разумеется, можно было бы продолжить» [Бак 2015: 7]. В данном случае мы имеем дело с чем-то вроде этоса критика, работающего в период, начавшийся после того, как в узкое русло официальной постсоветской поэзии плеснули самой разнообразной другой литературы.

«Группы ртутными шариками разбежались по поверхности, плохо поддающейся обозрению с одной точки, – пишет И. Шайтанов. – Общая картина не вырисовывается. Жанр критического обзора отошел в прошлое. Главным жанром стал манифест. Критик говорит от имени группы, излагает позицию и клянется, что истина и гениальность пребывают на стороне его соратников» [Шайтанов 2007: 15]. А вот Айзенберг: «Голоса Культуры доходят до нашего космоса невнятно. Как шум за стеной коммунальной квартиры: можно разобрать отдельные реплики, но смысл происходящего, суть разговора не улавливается» [Айзенберг 2005: 81].

На этом фоне субъективность – это уже шаг вперед и по сравнению с литературной партийностью, очевидной аффилированностью с литературными группами, и по сравнению с невнятицей культурного шума. Но и «дело вкуса» – лишь палитра частных мнений, каждое из которых могло бы претендовать, но не претендует, либо претендует – и тогда вызывает отторжение своей нетерпимостью, неприличным напором, амбицией превознести свое мнение над другими. Критика сегодняшнего дня всецело определяется уровнем риторики говорящего и выбранными местом и временем высказывания. «Мое слово против твоего слова. Вот и вся критическая реальность» [Чупринин 2012: 409]. Высказал с заметной трибуны несколько хлестких тезисов? – этого достаточно, чтобы прослыть борцом, не читая. Никакого общего дела критики не делают, утерян сам язык такого дела. А потому и ощущения разговора, попыток «друг с другом о чем-то договориться» у самих критиков нет – и во многом оттого «хочется плюнуть и выматериться» [Чупринин 2012: 410–411].

Общий язык – это ценности, которые понятны почти всем; критерии, которые почти неоспоримы; и наряду с фигурами спорными – фигуры, о которых уже можно не спорить. Это –результат договоренностей. М. Айзенберг говорит, что особенность сегодняшней ситуации в восприятии поэзии в том, что нет таких пяти имен, зная которые мы получили бы адекватное представление, чем поэзия живет, – сегодня нужно знать пятьдесят имен [Козлов 2016: 153]. А их только Бак перечислил более трехсот; примерно столько же поэтов (двести семьдесят), по подсчетам А. Скворцова, вошли в антологии «Лучшие стихи 2010–2012 годов» [Скворцов 2014].

Вообще, внезапное увлечение социологией литературы напугало нашу критику – в начале нулевых, когда С. Чупринин посчитал количество пишущих в России и объявил о неминуемой капитуляции цеха перед этой армадой. Но не искусственен ли сам вопрос об общем пространстве поэзии? Кто предъявляет на него спрос? В какой момент мы сталкиваемся с его отсутствием?

Мне кажется, что спрос предъявляет пытливый читатель. Это нормально – хотеть увидеть все пространство поэзии сразу – в виде ли полноценной антологии, учебного пособия или многотомной академической монографии. Это понятно, что о вкусах спорят, но ни в чем неповинный читатель имеет право, не бросаясь в спор, к которому он не готов, увидеть неоспоримую часть того, что называется современной поэзией.

Более того, интуитивно кажется, что ощущение кризиса или расцвета в современной поэзии всегда как-то связано именно с этим общим пространством. Может быть сколь угодно большое разнообразие, но без общей точки над ним ситуация может трактоваться как удушливая эпоха с кризисом институтов и потерей читателя.

Вся поэзия в одном твите

Современная журнальная критика поэзии вполне позволяет судить о том, какими целями и задачами она живет.

Заслуживает внимания жанровый сдвиг в критической работе. Главным в последнее время кажется жанр дайджеста, набора реплик по порой не связанным темам. Издания предпочитают слово «обзор», но я был бы готов объяснить отдельно, что обзор – это другой жанр, предполагающий гораздо более высокую добавленную стоимость. Читателю же в данном случае предлагается жанр для тех, кто не читал, имеющий целью сориентировать, заинтересовать, обозначить самое яркое, дать попробовать на вкус. Назвать это критикой довольно сложно, скорее – простейшими формами журналистики, поскольку основная функция жанра – экспертиза и информирование. Так работают критики изданий, формирующих разнообразный поток информации, – еженедельно выдавая результат чтения, как правило, огромного массива разнокачественной литературы. И после отчетного периода читаем типовую фразу на портале «Горький» (gorky.media): «Каждую неделю поэт и критик Лев Оборин пристрастно собирает все самое, на его взгляд, интересное, что было написано за истекший период о книгах и литературе в сети». Б. Кутенков делает такие обзоры на портале godliteratury.ru, Ю. Подлубнова – на сайте «Лиterraтура».

В эту игру играют не только сетевые издания. «Новый мир» много лет дает в каждом номере авторские «Книжные полки» и «Библиографические листки». В «Знамени» создана специальная рубрика «Переучет», в которой в 2017 году находим дайджесты критических публикаций в периодике, критики нон-фикшн в литературных изданиях, архивных и мемуарных публикаций к столетию революции, «обзор» поэтических журнальных подборок – и многое другое в том же жанре. Ведущий критик издания Н. Иванова уже несколько лет ведет дайджест-сериал «Пестрая лента», состоящий из кратких рецензий, – на начало 2018 года вышло 18 подборок.

Журнал «Дети Ра» предлагает обзоры журнальных поэтических публикаций наиболее основательно – каждый номер в рубриках «Литобоз» и «Книжная полка», разницы между которыми, по сути, нет. То есть здесь дайджест – ведущий жанр работы с поэзией. К двум-трем дайджестам в номере, в каждом из которых разбираются 3–6 книг, добавляются одна-две-три отдельных рецензии. Точно такая же ситуация – в журнале HomoLegens, только поэзии в обзорах уделяется вдвое меньше места. Два ключевых критических раздела журнала «Воздух» – посвященный опросам «Вентилятор» и «Состав воздуха», ведущий хронику поэтического книгоиздания; оба этих раздела – подборки кратких реплик, которые либо отвечают на предложенный вопрос, либо выносят сжатое суждение о новой книге, но главный результат – массовка: в каждом номере с такими репликами выступают несколько десятков человек. «Новая юность» только что представила свой новый критический проект «Легкая кавалерия»: 12 критиков согласились в течение года писать по одной страничке, не больше, обо всем, что «зацепило» в литературе. Направление эволюции понятно – теперь мы имеем не один-два дайджеста в номере, а двенадцать.