Нет, я не… Чосер? Арабский мотив в «Троиле и Крессиде» и в пушкинском «Пророке»

Автор выражает искреннюю благодарность за консультации Виктору Михайловичу Есипову, Фарису Османовичу Нофалу и Наталье Юрьевне Гвоздецкой.

В 1382–1386/1387 годах из-под пера английского поэта Джеффри Чосера выходит куртуазная поэма «Троил и Крессида». В ее основу, в свою очередь, легла поэма «Филострато» (с итал., «поверженный», «сраженный любовью») Дж. Боккаччо, написанная предположительно в 1335–1336 годах.

«Троил и Крессида» повествует об истории любви Приамова сына и до­чери жреца Калхаса (иногда — Калханта). Троил влюбляется в Крессиду, но вначале она не отвечает ему взаимностью. На помощь приходит родственник Крессиды — Пандар. Будучи другом Троила, он одновременно играет роль сводника (его имя Pandar станет нарицательным в английском языке для чело­века этого рода занятий). В результате их обоюдных усилий Крессида прони­кается чувствами к царевичу и соединяется с ним.

Бурные, хотя и непродолжительные отношения резко обрываются. Отец Крессиды, еще до начала повествования покинувший Трою — ему было видение о падении города, — требует, чтобы его дочь отправилась к нему в греческий лагерь. Крессида вынуждена повиноваться и, несмотря на обеща­ния, данные Троилу, изменяет ему с Диомедом. Троил, не дождавшись воз­вращения Крессиды и претерпев муки любви из-за ее предательства, погиба­ет в бою от руки Ахилла.

Во второй книге «Троила и Крессиды» читатель обнаружит следующие строки:

И вот ей снится: прилетел орел,

Крыла над нею белые раскинул

И грудь ее когтями распорол,

Оттуда сердце бьющееся вынул,

Свое вложил ей сердце в грудь — и сгинул.

Обмен же сей не причинил ей мук

И не поверг сновидицу в испуг.

(Здесь и далее перевод М. Бородицкой)

Трудно не заметить сходство данного отрывка с несколькими строчками пуш­кинского «Пророка» (1826):

И он мне грудь рассек мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнем,

Во грудь отверстую водвинул.

Сходство во многом обусловлено переводом, почти дословным. Не исключе­но, что переводчик ориентировался на пушкинский текст, который показался бы иначе менее идентичным. Однако сходство мотива, пусть и подсказавшее перевод, неопровержимо. Для наглядности приведем текст оригинала и подстрочник:

And as she sleep, anoon-right tho hir mette,

How that an egle, fethered whyt as boon,

Under hir brest his longe clawes sette

And out hir herte he rente, and that a-noon,

And dide his herte in-to hir brest to goon,

Of which she nought agroos, ne no-thing smerte,

And forth he fleigh, with herte left for herte.

И когда она спала, в тот же миг ей приснилось,

Что орел, чьи перья были белы, как кость,

Вонзил в ее грудь свои когти,

И вырвал ее сердце, и в этот же миг

Заставил свое сердце войти в ее грудь,

Из-за чего она не испытала ни страха, ни жуткой боли.

И так он улетел, с сердцем, обменянным на сердце.

(Перевод с английского мой. — А. Ш.)

Сходство, которое заставляет задуматься о возможных причинах его возникновения.

Приведенный выше отрывок из Чосера предваряет переломный момент в развитии чувств Крессиды — момент, когда она становится расположена к Троилу и незаметно для себя влюбляется в него. Однако же сон не влияет на ее чувства, он оказывается скорее вещим, хотя самой Крессидой таковым не осознается. Иными словами, эпизод этот не является сюжетообразующим, и Чосер вполне мог бы обойтись без него. Зачем же он нужен? Во-первых, «Троил и Крессида» — средневековая куртуазная поэма со всеми вытекающи­ми последствиями, и эпизоды сна в ней напрямую соотносятся со средневе­ковым жанром видения, который Чосер, однако, упрощает, играя с условно­стями куртуазного канона. Во-вторых, сон Крессиды рифмуется с эпизодом в финале — сном Троила, из которого он узнает об измене:

So on a day he leyde him doun to slepe,

And so bifel that in his sleep him thoughte,

That in a forest faste he welk to wepe

For love of hir that him these peynes wroughte;

And up and doun as he the forest soughte,

He mette he saugh a boor with tuskes grete,

That sleep ayein the brighte sonnes hete.

And by this boor, faste in his armes folde,

Lay kissing ay his lady bright Criseyde:

For sorwe of which, whan he it gan biholde,

And for despyt, out of his slepe he breyde,

And loude he cryde on Pandarus, and seyde,

O Pandarus, now knowe I crop and rote!

I nam but deed; ther nis non other bote!

Раз как-то он уснул и видит сон,
Что в поисках Крессиды, одинокий,

В непроходимой чаще бродит он,

При этом проливая слез потоки.

И вдруг — поляна: там, на солнцепеке,

Огромный и чудовищный на вид,

Клыкастый вепрь посередине спит.

А с чудищем бок о бок — о, проклятье! –

Его возлюбленная госпожа:

Крессида, зверя заключив в объятья,

Его лобзает, рядом возлежа.

Царевич пробудился, весь дрожа,

И прошептал: «Она мне изменила!

Все кончено отныне для Троила».

Примечательно, что в переводе пропадает обращение к Пандару. Это лишний раз подчеркивает некоторую переводческую свободу, подкрепляю­щую возможность в переводе и нашего отрывка вольной или невольной ориентации на текст пушкинского «Пророка».

А сон Троила со всей очевидностью является вещим — его расшифрует сестра Троила, прорицательница Кассандра. Вепрь — символ рода Диомеда, и отныне Троилу понятна причина, по которой его воз­любленная не возвращается в Трою, — в ней произошла перемена, и она реша­ет остаться с греческим полководцем.

В-третьих, перерабатывая текст «Фило­страто», Чосер внес в него существенные дополнения и «превратил 5704 строки Боккаччо в 2580 и добавил 5660 новых строк» [Горбунов 2001: 554]. При этом поэма изобилует философскими обобщениями и многочисленными хри­стианскими отсылками, хотя в ней также встречаются и обращения к антич­ным божествам.

В поэме Боккаччо, написанной языком «сладостного нового стиля» и, как следствие, лишенной христианской назидательности, отсутствует сон Крес­сиды, но есть сон Троила, имею­щий одно существенное отличие:

XXIII

Пребывая однажды в глубокой печали

Из-за нарушенной верности, отправился спать

Троил и во сне увидел страшную

Вину той, что была причиной его томления:

Ему казалось, что из тенистого леса

Доносится сильный шум, и он почувствовал неладное;

Затем он поднял голову, и ему показалось,

Что он видит, как идет огромный вепрь.

XXIV

А после ему показалось, что он видит

Под его ногами Гризеиду, чье

Сердце рылом вытаскивал <вепрь>, и, как казалось

Ему, Гризеида на такую страшную боль

Не обращала внимания, но почти что удовольствие

Получала от того, что делал зверь,

И так сильно было его презрение,

Что прервало неглубокий сон.

(Перевод с итальянского М. Марковой)

Здесь очевидно, что Боккаччо хочет не только подчеркнуть эротическую со­ставляющую, но и показать, как Диомед грубо завоевал Крессиду, настоял на том, чтобы она осталась с ним. Чосер же берет описанный Боккаччо сон и разделяет его, тщательно распределяя мотивы. Так, во сне Крессиды не только вепрь заменяется орлом — символом царской власти, который напрямую со­относится с Троилом, — но и возникает мотив замены одного сердца на дру­гое. Последнее может быть объяснено с христианской точки зрения и указы­вать на соответствующие места из Библии (подробнее см. ниже). Несмотря на то, что подобное действие также насильственно, оно отсылает нас к насилию, которое Бог совершает из милости. И орел действительно куда мило­серднее вепря — он дает Крессиде взамен свое сердце. Так через образ орла, меняющего сердца местами, Чосер, следуя куртуазному канону, демонстриру­ет силу, с которой любовь может одновременно ранить и преображать. Но мотив извлеченного сердца Чосер из сна Троила убрал, ограничившись поце­луями. Вероятно, таким образом он хотел также подчеркнуть, что в ситуации Крессиды и Дио­меда никак не замешано сердце, не замешаны чувства и лю­бовь, так как желание Диомеда обосновано похотью, а решение Крессиды остаться с ним — страхом.

Но мог ли Пушкин заимствовать этот мотив у Чосера напрямую? Если мы обратимся к статье М. Алексеева «Пушкин и Чосер», то обнаружим следующее. Еще в XVIII веке даже в самой Англии Чосера знали плохо — «в ту пору литературным критикам недоставало умения читать его поэтические тексты правильно в фонетическом и метрическом отношениях» [Алексеев 1984: 390]. Дело сдвинулось с мертвой точки лишь в 1699 году, когда английский поэт Джон Драйден издал «Fables, аncient and modern, translated into verse» («Рассказы, старые и новые, переложенные в стихи») — сборник, состоящий из стихотворных переложений некоторых произведений античности и эпохи Возрождения. Там же окажется переложение отрывка из «Кентерберийских рассказов» — «Рассказ горожанки из Бата».