Необходимость реализма
«Новые художественные тенденции в развитии реализма на Западе. 70-е годы», М., «Наука», 1982, 320 с.
Концептуальное осмысление текущего литературного процесса в странах Запада – сравнительно новая черта нашего академического литературоведения. Всего каких-нибудь лет пятнадцать назад считалось не очень-то оправданным и солидным подходить к еще не отстоявшемуся, «горячему» материалу не с рецензионно-критической, а с собственно научной точки зрения. Литературная панорама вчерашнего и позавчерашнего дня казалась слишком мозаичной и зыбкой для того, чтобы служить основой для сколько-нибудь взвешенных теоретических и историко-литературных выводов.
Было бы, впрочем, неверно утверждать, что послевоенной западной литературе не находилось места в публиковавшихся на протяжении 60-х годов трудах, подготовленных в ИМЛИ и посвященных по
большей части стержневой проблеме борьбы реализма и модернизма. Дело обстоит иначе: обращение к современности горячо приветствовалось, однако почти всякий раз она, эта современность, выступала в качестве своего рода приложения или постскриптума, весьма желательного, но, однако, не всегда органично вписывавшегося в общую картину художественного развития XX века в целом. Развернутый анализ качественных особенностей литературной ситуации на Западе первых послевоенных десятилетий в этих работах, по сути, отсутствовал. То же самое можно было бы сказать и в отношении более специализированных коллективных монографий, таких, как, например, «Современная литература США» (1962). Хотя в ней и была намечена тенденция к расширению круга изучаемых авторов, книга в целом оказалась все-таки скорее знаком назревающих перемен, а не свидетельством их реализации.
В силу сложившихся обстоятельств изучение зарубежной литературы 40 – 50-х годов не получило, на мой взгляд, достаточно всестороннего, обобщенного выражения в научной практике. Зато внимание к последующим десятилетиям было весьма интенсивным, а угол зрения – отчетливо концептуальным. Так, опубликованная в 1972 году коллективная работа – «Неоавангардистские течения в зарубежной литературе 1950 – 60 гг.» – ставила своей целью показать современные судьбы модернистских течений, незадолго до этого вышедших на стремнину литературного процесса. Спустя десять лет, как явствует из содержания рецензируемой книги, ориентация существенно изменилась. Продемонстрировать «новые художественные тенденции, возникающие в реалистическом искусстве в этот сложный период литературного развития (в 70-е годы. – А. М.), и пути преодоления неоавангардизма в творчестве писателей, ранее вовлеченных в неоавангардистское движение» (стр. 20 – 21) – так сформулирована задача научного коллектива во введении к рецензируемому тому.
Несмотря на разнообразие исследовательских почерков и широту литературоведческой географии, охватывающей крупнейшие страны Западной Европы, Канаду, США, а также представляющий практически весь континент латиноамериканский роман, почти в каждом из разделов книги соблюден единый структурно-композиционный принцип, во многом способствующий ее методологической и методической цельности. Отметив преобладание, а то и засилье в период 60-х годов неоавангардизма, Ю. Архипов, пишущий о литературе Австрии и ФРГ, И. Тертерян (в главе об испанском романе), Н. Ржевская, рассматривающая «молодую» французскую прозу, приступают затем к анализу наиболее показательных для следующего десятилетия тенденций, квалифицируя их как «движение от формализма к реализму», «уверенное утверждение реализма» и, наконец, «возрождение реализма». К такому же заключению, касаясь основной доминанты 70-х годов, приходят В. Ерофеев в разделе о франкоязычном творчестве в Канаде, М. Андреев, затрагивающий некоторые проблемы итальянской литературы, и вновь И. Тертерян в главе о латиноамериканской прозе. Выражаясь несколько осторожнее и не стремясь к слишком подчеркнутому противопоставлению 60-х и 70-х годов, аналогичные, по сути, мысли высказывают и исследователи, анализирующие англоязычные литературы Запада – английскую (А. Саруханян) и американскую (Н. Анастасьев, М. Коренева).
Итак, очередное «пришествие» реализма состоялось – в очевидности этого факта нет сомнений. Однако возникает и ряд соображений в связи с конкретизацией этой общей тенденции. Насколько внезапен и всеобъемлющ оказался сей перелом? Какие причины, как собственно литературные, так и общеэстетические, способствовали увеличению удельного веса реалистических произведений? Можно ли говорить – и если да, то в какой мере – о возникновении существенно новых художественных решений, обогащающих реализм, способствующих становлению нового эстетическое го видения мира и даже новой литературы? Представляется, что при ответе на подобные вопросы, с необходимостью возникающие при раскрытии обозначенной темы, у авторов книги наблюдается, с одной стороны, некоторая разноголосица в суждениях, объясняемая прежде всего спецификой национальных литературных условий, а с другой – общее стремление к глубокому постижению разрабатываемых историко-литературных и теоретических проблем.
Хотя нет сомнений в том, что прямое выведение специфики литературы из социальной действительности способно привести к схематизации живого литературного развития, все же, говоря о современности, никак нельзя обойтись без попыток наметить связь между весьма основательными сдвигами общественно-исторического и психологического свойства и переменами в литературе. Нередко, объясняя упадок авангарда и укрепление реализма, авторы коллективного труда ссылаются на как бы «качание маятника» и изменение читательского вкуса («устали от авангардизма») или же прибегают к довольно аморфным суждениям типа: писателем владело «желание быть прочитанным… быть понятым и воспринятым» (стр. 136). Но почему это желание не возникло у писателей раньше, в обстановке 60-х годов, и почему только в начале минувшего десятилетия произошел, как утверждают авторы книги, этот своеобразный поворот? В ряде глав (об Италии, Квебеке, отчасти – о США) содержатся интересные намётки сопряжения тяги к реализму и конкретных обстоятельств общественно-политической жизни той или иной страны, указывается на обострение противоречий внешнего мира, теснящих в сознании художника интерес к постановке проблем преимущественно эстетического и философско-этического свойства. И в то же время, как мне кажется, ощущается необходимость (особенно во введении) более развернутой и систематизированной характеристики существенно новых черт усложнившейся и ставшей гораздо более драматичной действительности в странах капиталистического Запада.
События 70-х годов – и чем ближе к концу десятилетия, тем решительнее – помогали высвобождению литературы стран Запада из скорлупы авангардизма. Перемены, затронувшие весь мир, настоятельно выявляли всю несвоевременность потускневших от более чем столетнего употребления лозунгов «башни из слоновой кости» и «тотального эпатажа буржуа». Мир возвращался к суровой реальности из грез, внушенных технократами и социологами «массового общества». Состояние относительной нирваны, которое могло позволить какие угодно антиобщественные выходки под флагом «перманентного бунтарства», сменялось убеждением в необходимости настойчивой борьбы за выживание завещанных мыслителями и литераторами минувших веков идеалов гуманизма и жизни, достойной звания человека.
Вместо умозрительных, набивших оскомину схем типа «одномерного человека», «толпы одиночек», «культурного асфальта» и пр. в литературу 70-х годов настойчиво стучались проблемы, требовавшие к себе писательского внимания и отклика не в отвлеченно-метафизическом или эмоционально-полемическом, а в конкретно-историческом, аналитическом плане. Переориентация литературы не заставила себя ждать, но произошла она отнюдь не вдруг, а (как хорошо показано в коллективной монографии) повинуясь специфике социально-культурных обстоятельств, сложившихся по-разному в каждой стране.
Стремясь к композиционному единству тома, большинство авторов, обрисовав вначале общие, преимущественно историко-литературные и собственно эстетические предпосылки сдвига в пользу реализма, иллюстрируют затем эту тенденцию, обращаясь к творчеству двух-трех, редко – большего числа писателей. Чаще всего это зарисовки, данные «крупным планом», действительно ярких и даже выдающихся мастеров, во многом определяющих характер и уровень реалистической прозы в своих странах. Таковы М. Делибес в главе об испанской литературе, Д. Стори и Дж. Фаулз в главе о литературе Англии. При всей оживленности и разнообразии литературной жизни в США можно согласиться с тем, что имена, выдвинутые на авансцену в статьях Н. Анастасьева и М. Кореневой, в целом тоже достаточно представительны для обозреваемого периода. Однако во всех этих главах можно было бы более детализирование рассмотреть общий план реалистической литературы, не сводить его лишь к перечислению писателей, также работающих в реалистической манере. Особенно это касается англоязычных литератур, в рамках которых сам тезис «возврата к реализму» является весьма условным. Как в 60-е, так и в 70-е годы в Англии творчество Ч.-П. Сноу, Г. Грина, М. Дрэббл, М. Брэгга, С. Барстоу отличалось последовательным реализмом. Несмотря на нападки авангардистской критики и подъем школы «черного юмора», очертания литературной ситуации в США в 60-е годы зависели, по моему убеждению, в первую очередь от деятельности Т. Уайлдера, Р.-П. Уоррена, У. Стайрона, Дж. Чивера, Б. Маламуда, Дж. Апдайка и многих других писателей реалистического склада.
Еще более желателен широкий панорамный охват в разделах, посвященных немецкоязычным странам, а также Франции и Италии. Понятно, сколь заманчивая задача вырисовывалась, скажем, перед Ю. Архиповым – показать приход в лоно реализма некогда открыто провозгласивших себя авангардистами П. Хандке и Д. Веллерсхофа. Но читателю, наверное, было бы не менее интересно узнать, что делали в эти годы и такие художники, как Г. Бёль, М. Фриш, Г. Грасс, в какой мере их новейшее творчество подтверждало либо, напротив, корректировало идейно-эстетическую тенденцию, выводимую автором статьи из творчества двух вышеназванных писателей. Сам по себе феномен «преодоления авангардизма» чрезвычайно симптоматичен и любопытен в теоретико-эстетическом плане. Однако в данном случае остается открытым вопрос, насколько художественно весомы в общем эстетическом процессе недавние произведения П. Хандке и Д. Веллерсхофа и можно ли говорить о полном преобладании реалистической линии в литературах ФРГ и Австрии, не учитывая появления в это же время заметных, выполненных в модернистской традиции книг, наподобие, например, романа «Камбала» Г. Грасса.
Как явствует уже из заглавия работы, поиск и выявление новых художественных тенденций, новых форм, обогащающих поэтику реализма, составляют одну из важнейших целей коллективной монографии. Парадоксально, хотя, если вдуматься, вполне объяснимо, что в 70-е годы призыв к новизне чаще всего принимал на Западе форму следования традиции. При этом критика подчас обгоняла собственно художественную практику; так, в английской критике успел сложиться подлинный культ реалистов прошлого столетия – от Дж. Остин до Т. Гарди и Э. Троллопа. Правда, в те же годы мы сталкиваемся с фактами совсем иного рода. Пример тому – литературоведение США. У американских критиков был по-прежнему не в чести реализм; обозревая текущий литературный процесс, они и в начале 80-х годов продолжали упиваться такими современными вариантами модернизма, как «фантазийность» и «баснословство».
Следя за изменениями в поэтике реализма, авторы сборника едва ли не в один голос говорят об обращении к корням, к истории, то есть к связному сюжетному повествованию в противоположность столь высокочтимой структуралистами импульсивной «речи», ведущей свое происхождение от хорошо знакомого потока сознания. Мысль об ученичестве у классиков (включая и мастеров критического реализма XX века) почти неизменно сопровождается в книге тезисом переосмысления и обогащения их уроков. Это положение получает подкрепление в конкретно-сопоставительном анализе, столь насыщающем содержание статей. Однако стоит заметить, что сам термин «критический реализм» лишь изредка встречается в работе и отношение к нему (в свете ведущейся в нашем литературоведении с конца 70-х годов дискуссии) остается по большей части не проясненным.
Особенно многоаспектно и глубоко характеристика нового художественного языка, опирающегося на всю мощь реалистических традиций, дана, на мой взгляд, в заключительной главе тома, посвященной латиноамериканскому роману.
Указывая на различные способы художественного осмысления истории и современности, И. Тертерян составляет впечатляющий перечень вполне конкретных «тактических ходов», применяемых писателями для достижения максимального художественного эффекта. Латиноамериканский романист, отмечает автор, уверен в возможности и даже обязательности синтеза. Это положение подкрепляется анализом многих широкоизвестных произведений, но думается, что ключ к успеху лежит не только в овладении особой «синтетической техникой», – огромная роль здесь принадлежит и свойственному многим писателям Латинской Америки динамичному мировоззрению, движимому верой в социальный и духовный прогресс своих народов. Не лишним вместе с тем будет заметить, что успехи латиноамериканского романа, отличающегося высокими идеалами гуманизма и сопричастности историческому процессу, характеризуют, как показано в главе, весь послевоенный период. И в этом случае выделение 70-х годов как особенно плодотворного для развития реалистических художественных форм этапа нуждается в известном уточнении.
При всех спорных частностях серьезно обоснованной выглядит центральная мысль коллективного исследования – авторы подчеркивают, что, несмотря на всю предубежденность со стороны буржуазного литературоведения, реализм представляет собой важнейший фактор современного литературного развития на Западе. Эту мысль можно и усилить, бросив взгляд хотя бы в самое ближайшее будущее, ставшее уже настоящим, в 80-е годы. Связь искусства с жизнью не следует истолковывать в нарочито буквальном смысле, но нельзя отрицать и того, что по крайней мере в XX веке она легче просматривается, а если говорить в более общем плане, гораздо необходимее в так называемые худые времена, нежели в эпохи относительного материального благополучия и социального равновесия. Имея же в виду глобальные проблемы нашего времени, которые вполне конкретны, лишены метафизической, зашифрованности и чрезвычайно настоятельны, понятно, сколь важную роль способны играть такие родовые черты реалистического произведения, как историзм, психологизм и способность к прозрению подлинных социально-политических закономерностей современного мира. Так сама жизнь диктует необходимость верности реализму – испытанному орудию художника в выполнении им своей основной общественной миссии.