«Необходимо предостеречь от некритического отнесения…»
В. М. Быков, Джек Лондон, Изд. МГУ, 1964, 253 стр.
Для чего пишут романы? В. Быков, автор книги о Джеке Лондоне, отвечает на этот вопрос так: «…начинающий писатель различил две школы в американской литературе конца века… Об этом своем наблюдении Лондон сообщил впоследствии в романе «Мартин Идеи» (стр. 32); «…писатель (речь теперь идет об Элтоне Синклере. – Р.О.) разоблачил антисанитарные условия труда рабочего класса Америки…» (стр. 51). «Создавая «Морского волка», Джек Лондон использовал жанр романа для борьбы с антиобщественным явлением» (стр. 58).
Конечно, куда проще «разоблачать антисанитарные условия» и сообщать о наблюдениях в статьях, чем в романах. В. Быкову это, вероятно, известно, но он считает, что писатели обращаются к романам, а не к статьям, чтобы получше скрыть свои намерения: «Скрыв в приключенческом романе антиницшеанскую идею, Лондон выступал как продолжатель Мелвилла, который в своем приключенческом романе «Моби Дик» тоже замаскировал философскую идею» (стр. 58).
Если верить В. Быкову, то в литературе все четко обозначено, ко всему прикреплены ярлыки, все остановлено. Нет ни живого процесса художественного развития, нет неповторимости художника, нет и чуда искусства. Писатель лишь подбирает примеры для той или иной цели. А потому и героям его ни к чему, скажем, и самостоятельность, оригинальность. Так, например, оказывается, что характером Ларсена («Морской волк») позже был наделен герой Драйзера Фрэнк Каупервуд (стр. 61), – раз характер однажды уже удачно найден, то почему же и не использовать его снова?
Поскольку цель художественного произведения находится вне его – антисанитарные условия, антиобщественное явление, проблема детского труда (рассказ «Отступник») и т. д., – то, право, нетрудно определить, достигнута она или нет.
Литература в изображении критика – очень простая, так сказать номенклатурная лестница: «Жизненный опыт, связь с социалистическим движением помогли Лондону уже с первых шагов стать выше Киплинга» (стр. 39); «Его реализм глубже и откровеннее реализма Г. Фулдера» (стр. 116); «Критический реализм Лондона выше реализма Э. Синклера…» (стр. 116); «В своей оценке жизненных явлений Лондон вдохновлялся глубокими симпатиями к рабочему классу, и художественный метод помог ему превзойти в изображении судьбы художника даже Драйзера, писателя, не уступающего ему силой таланта» (стр. 116).
«В отличие от Брет Гарта, немало додумывавшего и выдумывавшего, Лондон обнаружил прекрасную осведомленность, он действительно знал то, о чем писал» (стр. 38). Так читателю объясняется не только превосходство Лондона над Брет Гартом, но попутно с недовольством говорится о таком лишнем для писателя свойстве, как способность «додумывать и выдумывать». И это ведь все о Джеке Лондоне – художнике, создавшем свой романтический мир, мир захватывающего воображения, о художнике, который поразительно умел «выдумывать»!
Итак, писатели выстроены в одну шеренгу, и критик их лихо подравнял, правофланговый – Джек Лондон. Когда речь заходит о литературных влияниях, В. Быков печально замечает: «…не всегда можно найти его (влияния. – Р. О.) официальное подтверждение в высказываниях тех или иных писателей» (стр. 144). Да, трудно без официального подтверждения.
Сетует критик, и когда Лондон отходит от того, что, по убеждению В. Быкова, ему надлежит делать. Когда в произведениях обнаруживаются противоречия, пусть и противоречия реальной жизни, когда не все концы сходятся, когда условие задачи не соответствует ответу. При этом читатель имеет возможность познакомиться с ценными указаниями В. Быкова, и можно представить себе, как он сам написал бы книгу вместо Лондона: «Если бы Лондон создал образ целеустремленного социалиста, волевого и убежденного, богатого духовно, то уже путем сопоставления читатель подметил бы отрицательное в Мартине и предпочел бы индивидуалисту Мартину представителя другого учения» (стр. 113). Видите, как просто: ну кто же не предпочтет коллективиста – индивидуалисту. В романе «Лунная долина» Лондону «удалось запечатлеть типическое явление американского рабочего движения начала XX века», – поощрительно замечает критик. Но сразу же оговаривается: «…роман был бы исторически достоверен, останови автор свое повествование на этом месте или изобрази он тщетность попыток героев найти в дальнейшем себе место в жизни, покажи он их деградацию, падение на дно социальной пропасти, превращение в бродяг или в батраков на чужой ферме, что и случилось с десятками тысяч безработных американцев после экономического кризиса 1907 года» (стр. 161). Можно лишь пожалеть, что Джек Лондон уже не смог воспользоваться столь превосходными советами.
«О «Железной пяте» В. Быков пишет: «…не исключалось, что у читателя, познакомившегося с романом «Железная пята», могло возникнуть сомнение в возможности вообще перехода власти в руки пролетариата когда бы то ни было, тем более что поражение революции в романе было развернуто показано, а конечное торжество рабочего дела не изображалось, о нем лишь сообщалось» (стр. 96). Трудно при такой критической методике объяснить, например, достоинства «Матери» Горького, еще труднее с «Разгромом» Фадеева – там тоже не сообщается о конечной победе в гражданской, войне и «развернуто показано» поражение партизанского отряда…
Поучая американских писателей, В. Быков и с нами, своими советскими читателями, обращается, как с бестолковыми учениками. Это нас «необходимо предостеречь от некритического отнесения выдающегося прогрессивного писателя в разряд едва ли не адептов Ницше» (стр. 133).
В числе безоговорочно одобрительных отзывов о работе Джека Лондона есть и такой весьма примечательный: «Его язык образен и выразителен, однако на первом месте у него изображаемые явления, он не гонится за стилем ради стиля, за скрупулезной тщательностью в отборе слов» (стр. 124). Умиляясь тем, что писатель не гонится за «тщательностью в отборе слов», критик щедро приписывает ему свой собственный стилистический идеал.
О первом очерке Лондона «Тайфун у берегов Японии» он пишет: «Сочинение не притязало на художественное совершенство; там, где Лондон говорил о своем любимом море, не мог он не вставить яркое словечко и, конечно, увлекался красочными оборотами, сравнениями, стремясь влюбить читателя в величественный океан» (стр. 15). Яркие слова, красочные сравнения – явно нечто отрицательное. Их употребление чуть ли не противоречит «притязанию на художественное совершенство». Сам критик не следует примеру того, о ком он пишет. Собственные «красочные обороты» критика и впрямь не приближаются к «художественному совершенству». «Так ее малютка обрел отца…» (стр. 8), «Он… украл кусочек мяса, маленький кусочек, величиной в два детских пальчика» (стр. 11). Это хоть и безвкусно, но еще как-то объяснимо: речь идет о детстве героя. Но вот писатель становится революционером и оказывается: «…Лондон обожал борьбу…» (стр. 130).
«Пальчики», «кусочки», «обожанье» перемежаются целыми страницами из школьных учебников истории: «В статье «Революция», написанной по материалам выступлений, Лондон выражал твердую уверенность в неудержимый рост («уверенность… в рост»! – Р. О.) социалистического движения и скорую победу рабочего класса, доказывал это анализом развития международного социалистического движения, открыто грозил капитализму революционным свержением и заявлял о приближении мировой революции» (стр. 73). Движение, свержение, приближение – почти по Ильфу и Петрову: «наше управление кораблевождения…». Да, автора трудно упрекнуть в том, что он «гонится за тщательностью в отборе слов»…
Автору «отрицательной» рецензии полагается заканчивать оговоркой, что исследователь собрал большой фактический материал. Разумеется, на 250 страницах не обойтись без фактов. Но я не сделаю и такой оговорки, потому что твердо убеждена: закон неразрывного единства формы и содержания, фактов и концепции, того, о чем написано, и того, как написано, действителен для литературной критики так же, как и для любого иного вида литературы.